Наконец, появился автобус — пустой, без пассажиров. Я поднял руку, и он затормозил. Я сказал, что хочу попасть в Анструтер и посмотреть на королеву.
— Да, у нее там ленч, — сказал шофер.
Я поинтересовался, где именно.
Шофер знал и это:
— В «Вороньем гнезде». Маленькая такая гостиница на Питтенуим-роуд.
Он высадил меня на подъездах к Анстртеру, и я вошел в город, ориентируясь по праздничным флажкам, чувствуя тот же самый бодрый дух, который ощутил в Сент-Эндрюзе — ажиотаж по случаю королевского визита. Атмосфера была праздничная. В школах отменили занятия. Магазины были закрыты, но все пабы открылись в неурочное время. Некоторые мужчины облачились в килты. Люди беседовали, собравшись кучками; наверное, освежали друг у друга в памяти то, что случилось только что — королева как раз проехала по этой улице, направляясь в «Воронье гнездо».
Спрямив путь через пески на берегу бухты, я дошел до непримечательной на вид гостиницы — правда, свежепокрашенной и задрапированной гирляндами пластиковых «Юнион-Джеков». Здесь было еще больше мужчин в килтах. Человек в килте держится очень прямо — просто загляденье: он не сутулится, не присаживается отдохнуть.
— Только что уехала, — сообщил один из них, некто Хектор Хей Маккей.
Но после себя королева все же что-то оставила — так аромат духов ощущается всего отчетливее, когда женщина уходит внезапно. Здесь же в воздухе словно бы висели отголоски подслушанного разговора — еще не умолкшее эхо.
Маккей, обернувшись к друзьям, продолжал:
— На кухне дежурили два полицейских инспектора…
Я рассудил: наверно, там, где отобедали королева и принц Филипп, хорошо кормят. В путешествиях мне редко удавалось вкусно поесть. Правда, мне это было не очень важно: нет темы скучнее, чем еда. Я решил переночевать в «Вороньем гнезде», тем более, что эта гостиница, только что удостоенная визита высочайших особ, была дешевле всех отелей Абердина.
— Для возбуждения аппетита она ничего не заказала, — поведала официантка Эйра. — Начала сразу с плотных блюд. Из рыбного меню взяла пикшу в морнейском соусе. Следующая перемена — ростбиф с брокколи и морковью. На десерт свежая земляника со сливками. Наш шеф-повар все сам приготовил. Просто и вкусно. Меню мы специально отпечатали, оно было в рамке с золотым тиснением.
Простую кухню без изысков здесь постоянно нахваливали. Королева трапезовала в английском духе: рыба, жареное мясо, два вареных овоща, а на сладкое — фрукты или ягоды. Семьи из среднего класса в Антструтере — да и по всей стране — едят так каждое воскресенье. «Она такая же, как мы, — говорили люди о королеве, — только, конечно, работа у нее более утомительная!»
Чужеземцу было трудно уразуметь, что британская монархия — в сущности монархия представителей среднего класса. Добропорядочные мещане — королева с супругом — любят животных, активный отдых в загородных поместьях и мюзик-холл. О книгах они никогда не упоминают, зато всем известно, какие телепередачи они любят. В газетах публиковались фото Телевизора Ее Величества: сверху застелен шалью, с большим экраном, но в целом ничем не отличается от тех, которые на Хай-стрит дают напрокат за два соверена в неделю. С годами королева стала выглядеть проницательнее, приобрела сходство с уравновешенной тещей, а затем и с доброй бабушкой. Принца Филиппа, наоборот, любили за вспыльчивость. Его брюзгливые замечания брали на заметку. После того, как он публично назвал что-то «растреклятым», ему уже все можно было спустить. Королева, — противоположность мужа, словно бы уменьшалась в росте и добрела, между тем как он становился все более долговязым и колючим. В действительности, принц Филипп просто перестал выбирать выражения. Королева и принц хорошо подходили друг другу, но то были не столько государыня и ее консорт, сколько актерский дуэт, как и все счастливые супружеские пары в среднем классе.
В холле отеля продавались сувениры. Когда только они успели заказать все эти пресс-папье и медальоны, ножи для бумаг и открытки с надписями «Отель «Воронье гнездо» — на память о Королевском Визите»?
— Мы узнали в январе, но до мая это пришлось хранить в тайне, сказала Эйра., — Все это время мы бога молили, чтобы ничего не сорвалось. Боялись, из-за Фолклендов отменят…
Значит, они почти семь месяцев наводили лоск на гостиницу и заготавливали сувениры. А монарший ленч продлился час.
В тот вечер на автостоянке отеля закатили пир по случаю этого успеха. Так хозяева выразили свою благодарность. Администрация отеля пригласила весь город, а точнее, два города — Истер-Анструтер и Уэстер-Анструтер. Наняла рок-группу, восемь волынщиков и несколько барабанщиков. Шум и гам был страшный; до двух часов ночи сотни людей выпивали и танцевали. Шла торговля сосисками и рыбой с жареной картошкой; вместо скамеек приспособили кипы сена. Рок-группа играла фальшиво, но это, похоже, никого не раздражало. Старики, семьи, пьяные. Под ногами вертелись собаки. Мальчишки с упоенным видом курили сигареты и таскали из гостиницы пиво. Девушки танцевали друг с дружкой, так как деревенские юноши, стесняясь танцевать на виду у всего честного народа, сбивались в стайки и прикидывались крутыми парнями. Атмосфера была приятная: радость и веселье, ощущение праздника, смешанное с признательностью и изнеможением. И никакой фальши: совсем как на пиру в африканской деревне.
На следующее утро, спозаранок, уборщицы оживленно переговаривались.
— Я прямо глазам своим не верила, — повторяла миссис Росс. — Казалось, это все не взаправду. Точно сон!
Я спросил:
— А что подумает Уилли Хэмилтон?
Улли Хэмилтон, член Палаты Общин от Анструтера, был известный борец за упразднение монархии.
— Уилли Хэмилтон? Ну его к шутам!
ОТДЫХАЮЩИЕ
Хью и Розали Маттон коллекционировали железные дороги, которые являются памятниками истории. Они уже прокатились и по Ромнийской, и по Хайтской, и по той, что в Димчерче, и по Рейвенгласской, и по всем веткам Уэльса, и многим другим. Маттонам нравились паровозы. Чтобы воспользоваться поездом на паровой тяге, Маттоны ехали на своем «форд-эскорте» за сотни миль. Они состояли в обществе охраны старинных железных дорог и паровозов. О ветке, по которой мы ехали, — Северной Норфолкской — они сказали: «Вроде линии в Шептон-Моллете».
Потом миссис Маттон спросила:
— А где же твой будничный пуловер?
— У меня же нет будничного пуловера коричневых тонов, вот так-то, — ответил мистер Маттон.
— А зачем ты сегодня оделся в коричневое?
— Не могу же я все время носить синее, вот так-то, — сказал Маттон.
Рода Гонтлетт — пассажирка, сидевшая у окна, заметила:
— Море тут миленькое. И лужайка тоже. О, да это поле для гольфа.
Мы уставились на поле для гольфа. Оказалось, это уже Шерингхэм. Время в пути пролетело незаметно.
— На поле для гольфа я бы заблудилась, — сказала миссис Маттон. — Это сколько же миль надо отмерить. А как узнаешь, куда идти?
В тот день в Великобритании ходил только этот поезд: пункт отправления — Уэйбурн, время в пути — пятнадцать минут. В Шерингхэме светило солнце. На песчаном пляже — тысяча человек, но в воде лишь двое. Из-за забастовки железнодорожников все отдыхающие добрались на машинах.
По Променаду шли три старушки. Выговор у них был провинциальный — должно быть, местные, из Норфолка. Я так и не научился отождествлять все эти специфические «бэрр» и «хау» с конкретными графствами.
— Фу, что ж я не надела шляпу!
— Воздух свежий, только глаза от него слезятся. — Выпьем чаю, а потом заглянем в «Вулворт».
Они выбрались к морю на день, а вечером их опять ждут коттеджи в Большом Храпинге. Они не чета другим отдыхающим: тем, кто приехал, чтобы посидеть, укрывшись от ветра за парусиновыми тентами («восемьдесят пенсов в день, в том числе неполный») и почитать о том, что «ЧЕТВЕРО ЗАДАВЛЕНЫ ГРУЗОВИКОМ БЕЗ ТОРМОЗОВ» или «ТРИ ГОДА ЗА ЖЕНОУБИЙСТВО» (он, мало зарабатывал, она над ним издевалась; он ахнул ее молотком по макушке с такой силой, что мозги разлетелись; «Вы и так много выстрадали», — постановил судья) или «В БЛАНДСТОНЕ ИЗБИВАЛИ РЕБЕНКА» (малыш в синяках, со сломанной ногой; «Упал со стула», — говорит мать; год тюрьмы, направлена на психиатрическую экспертизу). Они сутулились на бунах, дымя сигаретами.[23] Лежали на солнцепеке, не снимая плащей. Стояли в купальниках. Кожа у них была белесая, с проступающими жилками, точно оболочка невареных сосисок.
Благодаря отливу я дошел до Кромера по песку. Вдоль моря тянулись желтые холмы с крошащимися обрывистыми склонами. Казалось, идешь по каменоломне: стенки такие же высокие, выскобленные, рассеченные вертикальными бороздами — эрозия поработала. На полдороге между Шеривгхэмом и Кромером не было никого — англичане, как им велит натура, никогда не отходят далеко от своих автомобилей, и даже в самых популярных местах на побережье Англии есть безлюдные участки, соответствующие интервалам между автостоянками. Правда, одного человека я встретил, — Колли Уайли, коллекционера камней. Бродя по берегу, он вырубал из меловых глыб какие-то трубочки янтарного цвета. Белемниты, — сказал он. — Вот этому, например, пять-восемь миллионов лет.
