«Шляпа с пером, плащ и шпага перешли в руки лакея, и молодой офицер направился уверенным шагом через гостиную к двери, ведущей в покои хозяйки. Пригладив жесткие светлые волосы и проведя рукой по усам, он открыл дверь, вошел в комнату и огляделся.
За окнами комнаты темнел сад. Вечер опускался на Париж.
На круглом столе стояли свечи. Они освещали лист бумаги, над которым склонились двое: юноша в одежде семинариста (он сидел на стуле и читал вслух) и молодая женщина, одетая по-домашнему, но изящно (она стояла за спиной юноши, положив подбородок ему на плечо).
Сделай слово мое и хитрость мою раною и язвоюДля тех, которые задумали жестокоеПротив завета Твоего, Святого дома Твоего,Высоты Сиона и дома наследия сынов Твоих.
Семинаристу, судя по всему, не исполнилось еще и двадцати лет, у него были темные волосы и большие карие, почти черные глаза.
Хозяйка, склонившая голову к его плечу, напротив, отличалась пышными светлыми волосами и голубыми глазами.
– А вот и вы, шевалье! – воскликнула она при виде офицера. – Наш будущий аббат читает чудесный перевод из “Юдифи”.
Офицер приветствовал даму и не заметил или сделал вид, что не заметил поклона молодого человека.
– Я только что сдал дежурство, и вот я – на улице Пайен!
Спустя короткое время юноша нежно простился с хозяйкой. Офицер вышел вместе с ним. Аббат хотел распрощаться, но офицер остановил его вопросом:
– Скажите, любезный аббат, нравится ли вам, когда вас бьют палкой?
– Помилуйте, что вы такое говорите, сударь? Никто и никогда меня палкой не бил.
– Вот как? – Офицер уставился на молодого человека. – Впрочем, так я и думал. В таком случае позвольте вам заметить, что вы сможете оценить это удовольствие, если еще раз явитесь в этот дом. – Офицер показал на дверь дома.
Юноша побледнел и опустил глаза.
Его соперник, осклабившись, ждал ответа. Не дождавшись, он расхохотался и вернулся в дом. Ошеломленный аббат стоял и смотрел ему вслед».
Артур встал, прошелся по комнате, поглядел в окно. Солнце садилось среди многоэтажек на Садовом кольце, освещая фасады домов, отражалось от стекол, посылая оранжевые лучи в другие окна.
«Конечно, – думал Артур, – последний из друзей, Арамис, будущий аббат д’Эрбле, – самый загадочный персонаж в трилогии Дюма. Священник и воин в одном лице. Мы встречаем его молоденьким семинаристом Рене, оскорбленным и униженным, а оставляем через тридцать с лишним лет испанским герцогом д’Аламеда. Да что там герцогом! Одним из самых могущественных владык мира – padre generale – генералом ордена иезуитов!»
Он – единственный бессмертный герой из знаменитой четверки мушкетеров. Вот как последняя страница трилогии описывает смерть д’Артаньяна:
«Тогда, сжимая в холодеющей руке маршальский жезл с вышитыми на нем золотыми лилиями, он опустил глаза, ибо у него не было больше сил смотреть в небо, и упал, бормоча странные неведомые слова, показавшиеся удивленным солдатам какою-то каббалистикой, слова, которые когда-то обозначали столь многое и которых теперь, кроме этого умирающего, никто больше не понимал:
– Атос, Портос, до скорой встречи, Арамис, прощай навсегда!»
Арамис уходит в будущее, в извечную борьбу с королевским абсолютизмом, участвуя в нашей памяти во всех интригах того бурного времени, всегда на стороне неомонархистского движения: на стороне Габсбургов против Ришелье, на стороне Лотарингов против Мазарини, на стороне Стюартов против Кромвеля, на стороне Фуке против Короля-Солнца.
Проникновение на вершину власти в ордене иезуитов делает его фигуру еще загадочнее, еще многограннее, ставит ее над схваткой, придает ей диалектичность, намекает на синтез.
Костя сказал:
– Обрати внимание на эпилог в «Трех мушкетерах».
Из главы «Эпилог»:
«Aramis, apres un voyage en Lorraine, disparut tout a coup et cessa d’ecrire a ses amis».
«Арамис, совершив поездку в Лотарингию, внезапно исчез и перестал писать своим друзьям».
Лотарингия, строго говоря, в то время была заграницей.
Порывшись в книгах, Артур снова отправился к Косте.
– Лотаринги и герцоги Гизы на протяжении столетий упорно и решительно боролись за французский трон, – пояснил Костя. – Сначала Франсуа де Гиз по прозвищу Меченый, став почти королем, пал от пули убийцы. Его сын Генрих, организатор Варфоломеевской ночи и Лиги, был убит телохранителями короля. Потом, как мы с тобой говорили, начались попытки захвата власти через Гастона Орлеанского и Фронду. В следующем веке, породнившись с австрийским домом Габсбургов, они почти достигли цели, когда Мария Антуанетта стала королевой Франции. Великая французская революция помешала этому. Еще в конце XIX века строились планы на возрождение Католической Лиги. Но Первая мировая война похоронила эти планы, а также императорскую династию Габсбургов-Лотарингов, да и Романовых тоже.
– А Гизы это что? – спросил Артур.
– Титул герцогов Гизов лотарингские принцы получили из рук короля Франции Франциска I. Да, интересная деталь – лотарингский крест стал символом движения сопротивления «Свободная Франция». Ее возглавлял в войну Шарль де Голль.
– И как он выглядит?
– Вот, смотри, – Костя взял карандаш, – такой вот крест с поперечной перекладиной. Этот крест был на гербе Рене Доброго, герцога Анжуйского и Лотарингского.
– Когда он жил?
– Жанна д’Арк и он были ровесниками. А ты знаешь, что Жанна д’Арк тоже появилась из Лотарингии, и ее даже называли девственницей из Лотарингии.
– Нет.
– Она жила в деревне Домреми в герцогстве Бар, а оно принадлежало Рене Доброму. Фактически это была часть Верхней Лотарингии. Так вот, прежде чем отправиться в путь, Жанна поехала в Нанси, столицу Лотарингии, чтобы встретиться с ее правителями.
– Арамиса тоже звали Рене, – заметил Артур. – И она познакомилась с этим Рене Добрым?
– Да, они были знакомы. Вообще, Рене был довольно таинственной персоной. Кстати, у него работали два лекаря, которые поженили своих детей, и у них появился внук Мишель де Нотрдам, всем известный как Нострадамус. – Костя сделал паузу. – В тридцать пять лет Нострадамус навсегда покинул свой дом в Ажене, где поселился по приглашению Жюля Сезара Скалигера, и отправился… куда бы ты думал? Правильно, в Лотарингию.
– Кто такой Скалигер?
– Основатель классицизма, короче говоря, гуманист. Историки больше знают его сына, основателя современной хронологии Жозефа Жюста Скалигера.
За беседой время летело незаметно. Костя пошел ставить чайник. На столе появились хлеб, масло, мармелад, сушки, пряники и прочие вкусные разности.
Артур по обыкновению подошел к письменному столу Кости. Как всегда, не трогая живописный беспорядок, Артур, вытянув шею, ловил попадавшиеся на глаза строчки.
Alexandr Souvorov, general russe…
– Суворов? Русский генерал? Понятное дело!
Felix qui potuit rerum cognoscere causas[5].
– Латынь? Ага, вот, по-английски…
The doctrine was declared heretical by several councils…
– Так, какая-то доктрина была провозглашена ересью. По-русски есть что-нибудь?
География лежит в основе стратегии мира или становится пособницей в стратегии войны…
– Какой-то Хэлфорд Макиндер!
…просоветски настроенный отъявленный масон, активно пролагающий путь народной монархии во Франции…
– Ничего не понимаю! Ага, а вот это интересно:
Согласно Писанию предконенные времена приблизятся, когда вновь будет воссоздано государство Израиль, Иерусалим возвращен евреям и, наконец, на горе Мориа вновь выстроен Храм Соломона (сейчас это место занимает мечеть аль-Акса).
С Костей не заскучаешь!
В следующий раз Артур приехал на дачу зимой вместе с Виталиком. У ребят начались студенческие каникулы.
Костя был рад их приезду. Долгими зимними вечерами одиночество кажется невыносимым.
С утра Артур и Виталик надевали лыжи и ходили по заснеженным, пустынным окрестностям. В первой половине дня ничто не нарушало тишины. Редко-редко проносились поезда дальнего следования. Еще реже слышался приглушенный гул самолета, идущего курсом на аэродром Быково.
Голубое небо, зеленые вершины сосен, стволы медового цвета, синие тени на белом снегу радовали глаз; легкие наполнялись чистым воздухом, а тело согревалось сухим внутренним теплом разгоряченных мышц.
Виталик, несмотря на то что был моложе Артура, перегнал его в росте. Девятнадцатилетний, высокий, худой, со светлыми волосами и серыми глазами, он все еще походил на подростка. Пока не вставал на лыжи. На лыжне он был хозяином положения. Лыжами он начал серьезно заниматься еще в школе, а, поступив в институт, вскоре вошел в сборную команду общества «Буревестник». Артур и не пытался с ним соревноваться, хотя на лыжах ходил неплохо и в свое время норму ГТО второй ступени (обязательный для студентов первого курса норматив «Готов к труду и обороне») выполнил шутя. Виталик научил Артура «лесенке», которую освоил, подражая Гунде Свану.
