– На войне случаются вещи и похуже. Просто сама мысль о том, что я не оправдаю доверие…
Взгляд Мерсье скользнул по Иде, которая, будучи занятой собственными беспокойными мыслями, впервые в жизни не пыталась покорить каждого мужчину, находившегося в поле ее зрения. Поэтому она не обратила никакого внимания на Мерсье, по-видимому покоренного уже давно.
– Понимаете, месье Хепберн, – продолжал он, – дело в том, что мне еще никогда не давали таких ответственных поручений.
– Вы предложили эту саблю презренному заключенному, капитан, так что теперь мы, по крайней мере, дружественные враги. Надеюсь, вы не думаете, что нам обоим с этой минуты удастся ни разу не задремать?
– Меня это касается только до прибытия в Пон-де-Брик. После этого в ход пойдет лауданум.
– Лауданум? – резко переспросил Алан, и атмосфера в карете тотчас же изменилась.
– Данный в большой дозе, он обеспечивает крепкий сон. К счастью или нет, вы имеете пропуск, подписанный генералом Савари, который позволяет вам днем ходить где угодно на территории Булонского лагеря. Но каждую ночь, по инструкции папаши Фуше…
Мерсье постучал по кожаному мешочку, называемому сабельной ташкой и свешивавшемуся с левого бедра каждого кавалерийского офицера.
– Каждую ночь, – повторил он, – я должен буду давать вам солидную дозу лауданума, чтобы вы беспробудно спали по меньшей мере семь или восемь часов. Таким образом, у вас не будет возможности бродить по лагерю в темноте.
– Но уверяю вас, в этом нет необходимости!
– Тогда почему вы возражаете?
– Капитан Мерсье, для этого есть больше причин, чем вы в состоянии себе представить.
– Стойте! – прервала Мадлен, подняв руку. – Вы не слышите сзади топот копыт? По-моему, какой-то всадник следует за нами.
– Никто за нами не может следовать! – сразу же заявила Ида, весело и дружелюбно похлопав Мадлен по руке. – А если бы и следовал, разве мы могли бы услышать топот сквозь грохот этого дилижанса?
В том, что она сказала, была немалая доля истины. Карета, проносящаяся по пригородам Парижа, гремела и скрипела рессорами. Так как Ида настояла на том, чтобы взять с собой два чемодана с туалетами и шляпную коробку, эти вещи вместе с другим багажом и седлом Мерсье стучали по крыше и елозили из стороны в сторону, словно неукрепленный груз на корабле.
Но внимание капитана Мерсье было не так легко отвлечь.
– Есть и еще одно обстоятельство, друг мой, – сказал он. – В гостинице в Пон-де-Брике вы будете жить по-прежнему под именем виконта де Бержерака. Можете себе представить, сколько будет стоить ваша жизнь, если император узнает, кто вы на самом деле?
– Откровенно говоря, – признался Алан, – я уже задумывался над тем, не огорчит ли его подобное открытие.
– Огорчит? Ради вас же самого я советую вам, месье Хепберн, соблюдать осторожность и избегать опрометчивых поступков. Ни вы, ни, должен с сожалением признать, ваша супруга не проживете и четверти часа, если император узнает правду о личности кого-нибудь из вас.
Мадлен Хепберн краем глаза быстро взглянула на Иду де Сент-Эльм. Спокойно и удовлетворенно улыбаясь, Ида смотрела вперед.
– Но не поймите меня превратно, мадам Хепберн, – виновато продолжал Мерсье. – У меня нет желания тревожить даму. Я только хотел предостеречь вашего мужа от, очевидно, присущей ему опрометчивости. В конце концов, безусловно, ни мадам де Септ-Эльм, ни я не выдадим вас.
– А почему вы считаете это безусловным? – осведомилась Ида.
– Исключительно потому, дорогая мадам, что мы на это не осмелимся. Приняв эти приказы папаши Фуше, мы рискуем жизнью – он это знает. Поэтому мы должны защищать двух заложников, чтобы защитить самих себя.
Ида, собираясь заговорить, некоторое время сидела с открытым ртом, очевидно погруженная в мучительные раздумья. Затем, завернувшись, как Мадлен, в батистовый пыльник, она откинулась назад, вцепившись в шитый золотом ридикюль, свисавший с ее левой руки.
– В то же время, – продолжал Мерсье, – мы только разнервничаемся, если будем обсуждать ожидающие нас ловушки. Это неприятная задача и неприятное путешествие для всех нас, но мы, по крайней мере, должны постараться сделать его как можно более сносным. Думаю, что мы можем поговорить и на более веселые темы.
В полумраке кареты послышался мелодичный голос Иды де Септ-Эльм:
– Да-да! Так и нужно сделать! Капитан Мерсье!
– Мадам? – откликнулся Мерсье, невольно слегка подпрыгнув.
Ида, сидевшая напротив Мерсье, подалась вперед, почти коснувшись его коленями. Алан, сидевший напротив Мадлен, обменялся с ней быстрым взглядом. Со времени встречи с Идой Мадлен сохраняла вид восемнадцатилетней невинной девушки с широко раскрытыми глазами.
– Это проклятое дело, – продолжала Ида, – доведет нас всех до белого каления и не даст ни минуты покоя! Но только у вас, капитан Мерсье, хватило разума и сердца признать это!
– Право, мадам делает из мухи слона! – запротестовал Мерсье и смущенно улыбнулся. – Когда я вспоминаю, что несколько дней назад воображал подобную сцену…
– Но я не вполне понимаю, капитан Мерсье. Вы представляли себе, – и она ласково притронулась к Мадлен, которая очаровательно улыбнулась в ответ, – нас двоих?
– Разумеется, не именно вас двоих. Все же, когда я думал о такой ситуации, веря, что с удовольствием буду в ней участвовать…
– О, вот как? И вы получаете удовольствие, дорогой капитан?
– В вашем обществе, мадам, удовольствие неизбежно.
«Ты чертовски прав», – подумал Алан Хепберн и поинтересовался мысленно, по каким извилистым лабиринтам предательства блуждают сейчас мысли этой женщины? По закону идеальной справедливости Иде де Сент-Эльм следовало бы быть женой Жозефа Фуше. Несмотря на увядший вид, министру полиции было всего сорок два года. Его действительная жена была неряшливой и некрасивой женщиной, известной под прозвищем Нянюшка Жанна, которая…
Тем временем они промчались мимо последних домов, темные окна которых отбрасывали отраженный свет фонарей кареты, и внутри экипажа стало совсем темно. Пол трясся и раскачивался, поднятые занавески дребезжали о стекла. Фонарь внутри был потушен, и, почувствовав в темноте взгляд Мадлен, Алан сжал ее руку, одновременно обдумывая несколько проблем.
Беседа Иды с Мерсье продолжалась, перейдя на интимный шепот.
Ида расспрашивала капитана о прошлой жизни. Держась то скромно, то соблазнительно, она предложила ему глоток коньяку из миниатюрной фляжки в ее сумочке. В подобных разговорах прошла ночь…
Но на следующее утро, когда они проехали полпути, отмеченные в Амьене дорожным указателем с надписью «В Англию», постоянный шум, тряска и неудобства привели их нервы в состояние, при котором могло произойти все, что угодно.
Вечерняя заря сменялась призрачными сумерками. Впереди виднелся лес Арбло. И Алан решился нарушить тягостное молчание.
– Ну, – заговорил он, – если вы предпочитаете…
Мадлен, закутанная в плащ и с платком на голове, видела, как он бледен. Стряхивая пыль с голубого сюртука и желтого жилета, Алан положил на колени плоскую деревянную коробку, оклеенную кожей зелено-золотых императорских цветов, которую держал при себе с момента отъезда из Парижа.
– Право же, – добавил он с иронической усмешкой, – неужели все мы спим и никто из нас не в состоянии продемонстрировать ни капли хорошего настроения?
И тут Ида взорвалась.
– Хорошего настроения?! – завопила она. – Посмотри на мои волосы и на мою одежду! И нет даже воды, чтобы умыться! Знаешь, Ален, иногда возможность, что тебя убьют…
– Фактически, – прервал ее Алан, – именно на тему об убийстве я и желал побеседовать. Хотели бы вы услышать мои идеи относительно капитана Перережь-Горло и того, как он совершил последнее преступление?
Послышался удар кнута форейтора. Мадлен, изучавшая Иду задумчивым взглядом, огляделась вокруг. Алан скорее почувствовал, чем увидел, как напрягся сидящий справа от него капитан Мерсье. Ида де Сент-Эльм даже забыла о неудобствах путешествия.
– Ты это серьезно? – осведомилась она.
– В высшей степени.
– Что касается меня, – весело произнес Мерсье, – то я поверю в это, только когда услышу. Мне кажется, что в Зеркальной комнате вы делали такое же предложение, не так ли?
– Безусловно.
– А когда стражники через переговорную трубку вызвали всех нас вниз, вы спокойно отказались даже слово произнести. Я долго не забуду, какая при этом физиономия была у папаши Фуше! Скажите откровенно, вы не пытались просто довести его до бешенства?
– Если откровенно, то да! Черт возьми, разве я мог противостоять искушению поиздеваться над ним, когда у него уже не осталось времени для репрессий?
– Я снова должен предостеречь вас против подобного поведения, месье Хепберн, – сказал Мерсье, заметив сердитый взгляд Иды. – Вы можете подшутить над нами и даже над самим Жозефом Фуше, но, затевая шутки с императором, вы рискуете жизнью!
