Алан Хепберн сделал паузу.
Пот стекал со лба ему в глаза, лица компаньонов расплывались перед ним, все звуки быстрой скачки отдавались грохотом в его ушах.
– Вот мои доказательства, Ида, – сказал он, проглотив комок в горле. – Подумай о характере этого человека, представь себе его лицо, где бы он сейчас ни находился…
Мерсье вскочил, держась за дверь кареты и устремив взгляд на заднюю стенку, где светился фонарь с рефлектором.
– Где бы он сейчас ни находился! – повторила Ида странным голосом.
Очевидно, она и Мерсье подумали об одиноком всаднике, мчащемся в ночи следом за их каретой с прямой саблей на боку и злой усмешкой на лице. Впрочем, в этом напряженном поединке умов было нелегко угадать чьи-либо мысли. Алан обернулся к Мерсье.
– Сабля была покрашена в черный цвет, – продолжал он, – потому что Шнайдер готов к новым убийствам по приказу капитана Перережь-Горло. Теперь вы предупреждены и можете действовать как хотите. Но это одна из причин, по которой я не хочу, чтобы мне на ночь давали лауданум. Если Шнайдеру позволено рыскать, где ему вздумается…
– Хепберн!
– Ну?
Мерсье, держа в левой руке кинжал, словно он обжигал его, а правой вцепившись в дверь, все еще пытался встать на качающийся пол.
– Если в человеческой натуре осталась хоть капля правды, – сказал он, – то не могу поверить, что вы меня обманываете. Следовательно, – облизнув покрытые пылью губы под черными усами, капитан вновь посмотрел на заднюю стенку кареты, – я должен вам кое-что сообщить.
– Нет! – резко вмешалась Ида. – Вы не должны говорить ему! Я запрещаю!
– Но, мадам…
– Он обманывает нас! Я знаю его методы! Лицо Мерсье болезненно исказилось.
– И все же, мадам, – возразил он, – я не верю, что это обман, и убежден, что в глубине души вы тоже в это не верите. Но, если это правда, – он повернулся к Алану, – кто же подлинный капитан Перережь-Горло? Кто нанял Шнайдера? Кто замыслил этот балаган, чтобы развалить армию?
– Не знаю, – с горечью ответил Алан. – И никогда не говорил, что знаю.
– Но, как я понял из нескольких замечаний Фуше…
– Я никогда не заявлял, что мне известна личность самого капитана Перережь-Горло. По имеющимся у меня причинам я решил вести затяжную игру и сказал, что знаю, где искать убийцу, потому что прежде всего его следовало искать среди берсийских гусар. Затем, когда появился Шнайдер…
– У вас были основания подозревать именно его?
– Конечно нет! До тех пор, пока клинок его сабли не вылез из ножен на три дюйма и все сразу же не стало ясным! С этого момента я так упорно смотрел на его саблю, что опасался, как бы этого не заметили.
– Следовательно, настоящий капитан Перережь-Горло…
– Настоящий капитан Перережь-Горло, – прервал Алан, – может оказаться кем угодно: человеком, занимающим высокое официальное положение, или, напротив, незначительным лицом. Он может быть даже женщиной.
– Женщиной?
– Во Франции не раз случалось, что движущей силой тайного общества оказывалась женщина. Но сейчас это не имеет значения. Сейчас мы располагаем – или вы располагаете, если со мной что-нибудь случится – нитью, ведущей к главному преступнику через Шнайдера. Поэтому необходимо пристально наблюдать за гусарским лейтенантом.
– Мадам де Сент-Эльм, – официальным тоном заявил Мерсье, – я намерен сообщить ему…
– Ответьте на один вопрос, любезный Ги! – воскликнула Ида, силуэт ее головы вырисовывался на фоне качающегося фонаря. – Вы повинуетесь данным вам приказам или подчиняетесь приказаниям заключенного, находящегося под вашим присмотром?
– Мадам, такой вопрос незачем задавать!
Все это время Мадлен Хепберн не проронила ни слова. Однако можно было заподозрить, что молодая женщина, наделенная необычайной интуицией, могла догадаться о чем-то, остававшемся непонятным даже для более умного человека, чем Алан. Мадлен сидела неподвижно, с напряженной улыбкой, искоса поглядывая на лицо Иды и на шитый золотом ридикюль в ее руке.
– А будет ли причина задавать такой вопрос, – осведомилась Ида, – когда британский шпион получит возможность свободно бродить по Булонскому лагерю? Почему, например, Ален так интересуется той, другой каретой?
– Какой другой каретой?
– Той самой, – фыркнула Ида, – которую он просил догнать форейтора, дав ему наполеондор! Почему его так беспокоит, что кто-то еще едет в Булонь, если он думает только о капитане Перережь-Горло? Смотрите! – добавила она, вскакивая и бросаясь к окну справа, у которого сидела Мадлен. – Мы догоняем эту карету!
Глава 10
ПОДКОВЫ СТУЧАТ В ЛЕСУ
– Если только в карете не сам император, – взмолился Мерсье, – то умоляю вас о снисхождении, мадам! Неужели эта карета столь важна?
– Ален полагает, что да, – ответила Ида. – И пожалуйста, отложите этот кинжал, пока вы не перерезали им горло мне.
Алан, взяв кинжал у Мерсье, положил его в коробку, захлопнул ее и спрятал под обитое красным бархатом сиденье. Затем он выглянул в окно. Мерсье склонился над его плечом, также пытаясь увидеть таинственную карету.
– Ливрея императорская, не так ли? – заметила Ида и крикнула форейторам: – Осторожнее, слышите?
В лесу Арбло было прохладно, сырой воздух проникал в дилижанс. Впереди быстро ехала закрытая карета, сверкающая зелено-золотыми панелями; кучер в ливрее тех же цветов хлестал бичом двух лошадей. Эскорт состоял из четырех кирасиров императорской тяжелой кавалерии, двое скакали впереди кареты, а двое – сзади.
Кирасиры отличались высоким ростом и пышными усами. С гребней их медных шлемов, изготовленных по римскому образцу, свешивались длинные алые плюмажи. Медные кирасы сверкали в отблесках каретных фонарей. Длинные тяжелые сабли позвякивали о голубые чепраки.
Эти кирасиры считались наиболее грозными представителями кавалерии; молчаливые и угрюмые, они в любой момент были готовы к ссоре под каким угодно предлогом. Все же, когда дилижанс стал нагонять карету, один из них обернулся через плечо и слегка улыбнулся.
Алан, высунувшись из окна и вытянув шею, увидел Мишеля и второго форейтора. Оба юнца, охваченные восторгом или ловко это изображая, вытянулись в стременах, запрокинув голову и отдавая честь.
– Да здравствует император! – завопил Мишель.
– Да здравствует император! – еще громче закричал его товарищ, и их возгласы отозвались гулким эхом в кажущемся призрачным лесу.
Улыбка кирасира под нависающими усами стала еще шире. Снисходительно отдав честь в ответ, он кивнул и махнул рукой в перчатке в сторону проезжающего экипажа.
– Мишель, – сухо заметил Мерсье, – зарабатывает золотой наполеон, отдавая дань восхищения оригиналу… – Внезапно он застыл как вкопанный.
В карете ехал не император, а некто, кому следовало в это время находиться в Париже, если только…
В тот краткий момент, когда лошадиные копыта застучали в унисон и окна обоих экипажей находились на одном уровне, из окна охраняемой кареты выглянуло высохшее лицо с аристократическими чертами, острым носом и хитрой улыбкой между крыльями пепельных волос. Шарль Морис де Талейран-Перигор, министр иностранных дел Французской империи, поднял руку, насмешливо благословляя проносящийся мимо экипаж.
Некоторое время Алан и Мерсье сидели молча. Лицо Алана казалось абсолютно бесстрастным, но Мадлен знала, что сейчас его охватывает еще большее отчаяние, чем прежде.
– Не важно? – восторженно воскликнула Ида, дрожа так сильно, что платок соскользнул с ее темных волос. – О нет!
– Вы говорили, любезный Хепберн, – начал Мерсье, – о капитане Перережь-Горло…
– Прекратите разговоры о капитане Перережь-Горло, вы, оба! – прервала Ида. – Здесь Талейран! Неужели вы не можете догадаться, что это означает?
– Я полагаю, мадам…
– Почему Талейран, калека, ненавидящий путешествия, спешит в этот час к императору? Вы по-прежнему не понимаете, что они планируют именно на эту ночь?
Мерсье, словно отгоняя не интересующую его мысль, сделал еще одно замечание относительно капитана Перережь-Горло, но Ида не дала ему сменить тему:
– Капитан Перережь-Горло проиграл свою игру! Забудьте о Шнайдере! Не имеет значения, даже если он убил пятьдесят человек. Император отдал приказ, и через несколько часов барабаны по всему берегу будут призывать войска к оружию. Это ночь вторжения!
Ночь вторжения… Давно и долго ожидаемая и неумолимо приближающаяся все ближе и ближе…
– А меня там не будет! – вздохнул Мерсье, хлопнув себя по лбу. – Черт возьми, я пропущу момент, когда барки будут отплывать! Ничего не поделаешь! Мой единственный долг – охранять нашего заключенного.
– Тогда советую вам охранять его как следует и дать ему двойную дозу лауданума. Этой ночью он наверняка попытается послать сообщение англичанам!
