— Ему это не разрешает Москва.
— А мне Москва запретить не может. Я буду делать то, что хочу и могу.
— Ну что ж, моего совета ты не послушался. Урок тебе даст история.
«Всесоюзную конференцию» мы провели в два приема — у меня и в доме Беджана Фарзалиева, преподавателя Аз. ИСИ. Близкий друг Абульфаза Алиева и Рагима Газиева. Маленький, худой, очень смуглый, с глазами навыкате с концентрическими кругами в зрачках, с пышными неухоженными усами, одетый в голубой в полоску узкий костюм, он напоминал мне героев бразильского кино. Беджан был неотесан и глуп, жена же его была умна, хитра и умело рулила им. Дом Беджана находился в нагорной части города, в Ясамале.
На конференции у меня дома мы рассказали русскому и английскому журналистам, правозащитнице из Москвы и узбекскому гостю о ситуации в республике, о нарождающемся Народном Фронте, наших трудностях, Карабахе. Вторая, банкетная часть конференции в доме Беджана запомнилась мне тостом Джонатана Стила: «За конец последней империи»…
Ах, вот в чем дело! Я хотел перестроить мою родину, могучий Советский Союз. А они хотят его разрушить. Я нехотя пригубил шампанское и задумался. Энтузиазм остальных меня озадачил. Они понимали, предвидели свое будущее?
Ночевать к себе домой Джонатана Стила забрал Нариман Зульфугаров. Ночью к ним вломились солдаты и милиция, забрали их и продержали в отделении до утра. Английского журналиста обвинили в нарушении режима особого положения и отправили восвояси, а Наримана, после внушения, отпустили.
Основным каналом передачи информации на Запад для ВИЦ НФА стала связь с радиостанцией «Свобода» в Мюнхене. Главный редактор азербайджанской редакции «Свободы» Мирза Хазар стал голосом азербайджанской революции, вещающей на Азербайджан на азербайджанском языке. Народ жадно внимал Мирза Хазару. Доверие к советским средствам массовой информации было минимальным, а к азербайджанским — нулевым. Азербайджанский народ не верил в «перестроечную прессу», которая в то время пользовалась огромной популярностью в СССР. Причина — в тенденциозном освещение событий в Нагорном Карабахе, в плохо скрываемой враждебности. Азербайджан политически относился либеральной Москвой к реакционной «татаро-монгольской коннице», уходящей «партхозноменклатуре».
Как бы то ни было, одной из задач НФА должен был быть союз с демократическими силами СССР. Изменение имиджа Азербайджана было необходимо, ибо репутация сторонницы реакции наносила огромный ущерб интересам республики и унижала нацию. Кроме того, новые силы страны для победы демократии нуждались в том, чтобы избавиться от стереотипов, от предрассудков и фобий. Новая система отношений и ценностей, к которым стремились зародившиеся новые силы, должна была быть свободной от унижающих достоинство предрассудков.
В мае ВИЦ НФА попытался провести митинги. Переговоры с городскими властями шли туго, но давление масс было ощутимо. Власти решили открыть клапан и выпустить лишний пар: митинг разрешили, но на стадионе «Спартак».
На «Спартаке» мы провели два митинга, которые трудно было назвать многолюдными. Да и размер небольшого стадиона не позволял проведение большого митинга. От ВИЦ НФА выступал на митинге Иса Гамбаров. Тема всех выступлений была стандартная. Карабах, несправедливость Центра, трусость республиканских руководителей.
Тем временем открылся Съезд народных депутатов СССР. Начались выступления известных деятелей культуры и искусства, и ранее безвестных людей, одним выступлением превратившихся в знаменитости. Народ слушал, затаив дыхание, узнавая о самом себе страшную и горькую правду.
На Азербайджан все это мало влияло. Наша делегация на Съезде была одной из самых консервативных. Выступление академика Пюста ханум Азизбековой, посвященное дружбе двух бакинских комиссаров — Степана Шаумяна и Мешади Азизбекова — была признана московской прессой самой безликой. Везиров с его командой застойных карьеристов интеллектуально не мог произвести что-либо, выходящее за рамки официальных шаблонов советского агитпропа. А в это время на трибуне срывали аплодисменты армянские депутаты Генрих Игитян, Людмила Арутюнян, Галина Старовойтова и др. Среди азербайджанских депутатов духу времени соответствовали лишь выступления физика Тофика Исмайлова и композитора Арифа Меликова.
В адрес ВИЦ НФА пришло приглашение из Эстонии принять участие в работе Антибольшевистского Фронта. В Кордсовете решили командировать Лейлу Юнусову и меня. 30-го апреля мы прилетели в Таллин и связались по телефону с нужным человеком. Встретились. Координатор оказался татарином, жутким эстонским националистом, но терпимым к нашим перестроечно-реформистским воззрениям. Ночь мы провели в Таллине, а утром на стареньком «Жигули» отправились в Вильянди. Здесь мы поменяли машину, и нас отвезли дальше, в лес, в хутор Лооди. Собралось человек 80: украинец Лукьяненько, узник с лагерным стажем двадцать четыре года, Март Никлус, эстонский диссидент со стажем 16 лет лагерей, два армянских диссидента — Мгер и Вардан — каждый со стажем по 8 лет лагерей.
31 апреля-1 мая прошла конференция. Обсуждали одно — как избавить народ от тирании КПСС и КГБ. Представители каждой республики и организации рассказывали о своих проблемах и методах деятельности. Мы рассказали о том, как идет организационное становление НФА. Мне задали вопрос о Карабахе: чей он? Я ответил, что Карабах должен принадлежать людям, которые там живут, землю надо раздать крестьянам, обеспечить им экономическую свободу, тогда политические вопросы отойдут на второй план. Затем слово предоставили двум молодым людям из Грузии. Они сказали, что привезли с собой кассету с видеосъемкой кровавого побоища в Тбилиси 9-го апреля 1989-го года. Хозяева нашли телевизор и видеоплеер, все уселись и один из грузин начал комментировать происходящее на экране.
Был виден ночной проспект Руставели, запруженный толпой. В полутьме — трибуна перед зданием парламента. Горячо выступает оратор, на грузинском. В Вильянди молодой холеный грузин лениво переводит: «Ну, он говорит, что мы не уйдем, пока наши требования не будут приняты». Затем еще один оратор, что-то выкрикивает, толпа в ответ что-то отвечает хором. Грузин переводит: «Ну, они клянутся, что готовы умереть, но отсюда не уйдут». Еще оратор, еще выкрики, еще клятвы. «Стоять насмерть и не уходить»!
Потом показался священнослужитель. Наш грузин оживился: «Это Католикос Илия II, очень авторитетный, сейчас он будет говорить, что надо расходиться, но его не послушаются». Да, католикос что-то сказал, поднял руку, еще что-то сказал, отошел в темень. К микрофону подошел еще один оратор, начал выкрикивать и потрясать кулаками, толпа в ответ закричала. Грузин с гордостью сказал: «Ну вот, видите, народ клянется, что не разойдется…» Тут опять к микрофону подошел католикос. Грузин начал переводить более точно: «Дети мои, раз вы приняли решение остаться здесь и не приняли моего совета, то знайте, что через десять минут произойдет нечто страшное. Я это знаю из очень достоверных источников. Молитесь Господу, готовьтесь к встрече с ним, думайте о Нем…»
Затем камера начала показывать в абсолютной тишине толпу склонивших голову людей. Минута, вторая, третья. Грузин продолжал гордо комментировать в тишине: «И так мы стояли десять минут молча…»
И в Хуторе люди восемьдесят человек просидели десять минут, глядя на полутемную улицу Руставели в далеком Тбилиси, двадцать два дня тому назад. Мы уже знали результат, на Съезде уже выступали депутаты, офицеры и генералы. Вдруг послышался рокот дизелей бронетранспортеров, камера в руке оператора начала прыгать, толпа побежала, оператор то ли упал, то ли выронил камеру, но неподвижная камера начала показывать бегущие ноги в темноте.
Потом — яркий солнечный день, свежая зеленая трава, на траве — ряд трупов. Грузин продолжил свои комментарии: «Убили восемнадцать человек. Травили газом. Экспертная комиссия подтверждает, что этот газ советские войска использовали в Афганистане. Били и рубили саперными лопатами…»
Я был подавлен. Я не понимал гордости и торжествующей, почти левитановской, интонации молодого комментатора. Я вспоминал Мейдан в Баку и понимал, что эти клятвы не уходить с площади не только клич свободы, но и попытка кого-то сместить с поста, чему-то помешать, куда-то направить русло событий, добиться большей дестабилизации…
Когда мы вернулись в Баку, материалы конференции Антибольшевистского Фронта были уже на столе у Везирова. Меня вызвал к себе президент АН Азербайджана Эльдар Салаев и посоветовал быть осторожней:
— На собрании городского партактива Везиров метал громы и молнии в твой адрес, называл тебя полковником ЦРУ.
Что ж, звание полковника ЦРУ совпадало с моим возрастом, я вполне мог бы быть полковником. Через несколько месяцев азербайджанские национал-радикалы начнут распространять про меня слух, что я — полковник КГБ.
