«рабочую оппозицию», троцкистов, бухаринцев и всех других, кого следовало громить. А потом настал и его черед... Он был посмертно реабилитирован. В 1957 году я был приглашен его вдовой Марией Соломоновной на вечер памяти Иосифа Сигизмундовича в музей Революции. Там говорили о жизненном пути Юзефовича, и один из его друзей, отбывший в лагере лет 17 и потерявший там зрение, с восторгом вспоминал о том, как в профсоюзе кожевников, который возглавлял Юзефович, громили оппозиционеров...
В связи с арестом Юзефовича обстановка в секторе стала еще более мрачной. Теперь к ошибкам, совершенным сотрудниками сектора, прибавилась еще и потеря бдительности. Я часто думаю о том, как фатально везет устроителям всевозможных проработок, вернее, как ловко они все это устраивают! Да, не зря секретарь партбюро института Мочалов предупреждал меня. Вслед за Юзефовичем был арестован другой сотрудник нашего сектора — Абрам Яковлевич Гуральский. Он был профессиональным революционером, вступившим на этот путь еще зеленым юношей. Абрам Яковлевич воевал на Украине в годы гражданской войны. В послевоенные годы он стал функционером Коминтерна: работал во Франции, в Германии, в Латинской Америке. Во время партийных разногласий Гуральский поддержал на какой-то момент оппозиционеров, подписал какую-то платформу, но вскоре порвал с оппозицией решительно. Но с тех пор он находился под подозрением. 1937 год миновал его благополучно. Он был один из немногих арестованных, которые были вскоре освобождены. Гуральский почему-то гордился этим фактом.
Абрам Яковлевич был специалистом по истории Франции, хотя я думаю, что по своим знаниям он был бы хорошим историком новейшего времени почти любой страны. Человек он был живого, острого ума, весьма далекий в глубине души от догматических построений, но всегда опиравшийся в своих работах и выступлениях на решения соответствующих партийных съездов, пленумов и конгрессов Коминтерна. Хода ему не давали. Печатали лишь его отдельные статьи, да и то не баловали. Его фундаментальное исследование по истории Франции Новейшего времени так и не было опубликовано. Некоторые подробности из жизни Гуральского в концлагере стали известны из книги ленинградца Дьякова.
Гуральский был освобожден в 1955 г., уже смертельно больной. Он умер несколько месяцев спустя. На его похоронах присутствовало всего четверо сотрудников института, в их числе В. М. Турок. Но еще до своей смерти ему суждено было пережить внезапную смерть своей дочери, молодой и очаровательной женщины, увы, с больным сердцем. Жена Абрама Яковлевича Тульчинская, испанистка, не надолго пережила своего мужа.
Арест Гуральского еще больше усилил атмосферу подозрительности и вражды в нашем секторе.
Ф. В. Потемкин скоро ушел, покинув сектор, не стяжав ни славы, ни симпатии. Руководителем сектора был назначен Владимир Владимирович Бирюкович, медиевист по образованию, доктор исторических наук. Профессор Бирюкович находился на действительной военной службе, был по званию полковником, являлся начальником кафедры по всеобщей истории Военно-политической академии им. В. И. Ленина. Был он человеком добрым, а потому с больным сердцем. До сих пор понять не могу, кой черт понес его заведовать нашим сектором. Очевидно, ему хотелось постепенно полностью переместиться в Академию наук. (Он был на полставке старшим научным сотрудником в секторе истории средних веков). Владимир Владимирович был человеком необычайно точным, добросовестным и требовал такого же отношения к работе как у себя на кафедре в академии, так и у нас в секторе. С мая 1950 г. по октябрь 1951 г. я был при нем ученым секретарем. Очень быстро между нами возникли хорошие деловые отношения, которые вскоре проложили дорогу и дружеским. Я бывал у него дома. Он бывал у меня. Владимир Владимирович был женат, но детей не было. Вместе с ним и с его женой жила старушка-мать Владимира Владимировича. Она была очень и очень стара, лет, наверное, под 90. Сына своего Владю — единственного оставшегося к тому времени в живых из ее детей — она любила безмерной любовью. Владимир Владимирович относился к ней с трогательной заботой.
Нас сближал одинаковый подход к работе сектора, общность взглядов. Связывало меня с Владимиром Владимировичем также и то, что он был в дружеских отношениях с Ниной Александровной Сидоровой, с которой и я, в свою очередь, был дружен.
С приходом Бирюковича работа в секторе начала входить в нормальную колею. Сектор пополнился молодежью — Зина Белоусова, Нина Смирнова, Хосе Гарсиа, Виктор Чада, Володя Салов — все они пришли из МГУ. Потом появился Юра Арутюнян с горящими глазами неофита и другие. В МГУ они прошли основательную подготовку, уже имели определенные навыки к научно-исследовательской работе. Все они стали, в конечном счете, хорошими специалистами. Виктора Чада ждала печальная судьба: в возрасте 40 лет он умер от неизлечимой болезни.
Пришло пополнение и из другого учебного заведения — из Академии общественных наук при ЦК КПСС. Как правило, Академия готовила идеологические кадры для партии. Окончившие Академию обычно получали назначения секретарями областных комитетов партии по пропаганде, заведующими агитаторами, лекторскими группами и пр. Но к 1951 году времена изменились, вакантных должностей в партийном аппарате становилось все меньше и меньше, и конкуренция обострилась. Надо было подыскивать оканчивавшим академию — этому «золотому фонду нашей партии» (Г. Маленков) — другое занятие. И оно нашлось — общественные науки. Они действительно нуждались в кадрах высокой квалификации. Но наиболее способных аспирантов АОН оставляла на своих кафедрах. Первой ласточкой, прилетевшей к нам из Академии общественных наук, была С. А. Ованесян — уже немолодая женщина. Она занималась американским рабочим движением, была аспиранткой Л. И. Зубока. Став парторгом сектора, она постоянно «повышала бдительность». В свое время Ованесян работала в ЧК «под руководством Берия», как она гордо заявляла до июня 1953 года, а потом перестала об этом вспоминать вовсе. Женщина она была несчастливая. Муж ее был арестован в 1937 году, и можно себе представить, как старалась Ованесян в последующие годы оправдать доверие партии. Один из аспирантов нашего сектора решил как-то посоветоваться с Софьей Артемьевной относительно своей диссертации, вот, мол, фактов очень много, по какому принципу их отбирать? «А вы делайте, как я, — ответила С. А., — один-два факта и глубокий анализ». Это выражение сразу стало крылатым. Творчески Ованесян оказалась бесплодной. В конце концов, она получила пенсию, думаю, что персональную, и ушла на покой.
Летом 1951 года к нам пришла группа выпускников Академии общественных наук — человек шесть. Один из них, Алексей Николаевич Филиппов был кадровым работником партийного аппарата и до учебы в Академии секретарем по пропаганде одного из обкомов партии. Человек он был к исследовательской работе непривычный, да и лет ему было уже немало, но
