Серп луны задрожал, ее очертания начали растекаться. Слуховое окошко начало стремительно увеличиваться, затягивая Скоглунда, как черная дыра. Вылетев в окно, Скоглунд оказался в темно-синем небе, подсвеченным холодным светом звезд. Среди них покачивался планктон, стремительно проплывали косяки селедки, трески и еще каких-то мелких рыбешек, их серебристо-перламутровые бока изысканно переливались. Луна маячила впереди, время от времени превращаясь в капюшон огромной синей медузы. Кнут отправился в погоню за медузой-луной, когда догнал, она превратилась в стальной локатор, в центре которого клубилась черная воронка. Кнута начало затягивать в эту воронку: ему стало очень страшно, он пытался было сопротивляться, но сила притяжения была очень велика. Затянув его, воронка оказалась белым снежным смерчем, который вскоре сменился серебряным коридором. Скоглунд летел по нему под ослепительный звон. На минуту полет прекратился, он вернулся на пол своей ванной: над ним склонилась Гедда, хлеставшая его по щекам. Видение пропало через долю секунды, он вернулся в серебряный коридор и продолжил полет…
Как бы женщина не опаздывала, она всегда является вовремя. Приди Гедда Скоглунд на пару часов пораньше, и ее муж не решился бы на этот психоделический опыт. Появись она хотя бы на полчаса позже, Кнут из этого «trip’а» уже не вернулся бы. Рождество и новый год Скоглунд встретил в бреду на больничной койке, утром первого января пришел в сознание, а к концу рождественских каникул окончательно выздоровел. Гедда привезла Кнута домой на его Фольксвагене. Дорожку к крыльцу припорошил свежий, чистый снег, ослепительно сверкавший под зимним солнцем и весело скрипевший под ногами. Однако хвойная гирлянда, украшавшая дверь, начала осыпаться, яркие ленты обтрепались и выцвели…
В напряженном молчании супруги вошли в дом. Кнут был все еще слаб, поездка вымотала его. Пока Гедда бережно вешала свою песцовую шубку на плечики, он бросил куртку на первый попавшийся стул и рухнул на диван в гостиной. Кружилась голова.
— Боже, какой ты бледный. Совсем плохо? Бренди или кофе? — захлопотала над ним жена.
— Кофе. Бренди. Ничего не нужно. Зачем ты это сделала? — Скоглунд сел, откинувшись на подушки.
— Ах, это… Прости меня, Кнут. Я уже собиралась ехать домой, купив все, что нужно, и тут столкнулась с Гудрид в отделе парфюмерии. Помнишь ту рыжую художницу, которая была моей любимой подружкой? Потом она уехала то ли в Гоа, то ли в Христианию, села на героин и сошла там с ума… Так вот, оказывается, она вылечилась, успела выйти замуж, у нее трое с половиной детей…
— Сколько-сколько?
— Она на пятом месяце четвертым ребенком. Короче, как только я увидела ее живой, здоровой, в своем уме и даже растолстевшей, я отдала покупки посыльному, и мы завернули в ближайшее кафе: десять лет ведь не виделись! Выпили и заболтались. Когда я позвонила домой, ты уже не брал трубку…
— Я не об этом. Зачем ты вернулась?
— Что? — голубые глаза Гедды превратились в ледышки, сверкающие в узких щелочках, — Это ведь и мой дом, Скоглунд. Помни об этом, если решил меня бросить.
— Я? Тебя? Бросить? Гедда, Гедда…
— Кнут, Кнут…. Вот ты о чем. М-да, если меня вдруг собьет машина на улице, я сгнию в безымянной могиле, как бродяжка. Потому что мой муж-пессимист и не подумает подать в розыск и обзвонить морги. И всю оставшуюся жизнь он будет уверен, что я сбежала с любовником: нет повести печальнее на свете! Скоглунд, я сидела в кофейне с Гудрид! Завтра она придет на обед, если ты не против. Она так меня поддержала, когда ты был в клинике. Представляешь, она замужем за пастором и толстая, как бочонок — наша инфернальная Гудрид! Кнут, да пойми же, наконец, в моей жизни нет и не будет другого мужчины, Кнут.
— Гедда, зачем….Почему ты не провела с Гудрид еще часок? Зачем ты вызвала «скорую», зачем…
— Затем, что я тебя люблю. Да даже если бы я тебя не любила, если бы я тебя в первый раз видела — как я могла дать человеку подохнуть на полу, рядом с унитазом?
— Если бы любила, дала бы мне подохнуть на полу. Если ты меня любишь, нет нужды изображать добрую самаритянку. Не нужно мне дежурное милосердие из поучительных викторианских книжек. Любишь? А сколько ты еще собираешь меня любить? Месяц? Полгода? Неужели год? Через сколько времени ты бросишь меня и заставишь пережить этот ад сначала? Я не могу жить без тебя, Гедда, а ты не сможешь жить со мной. Ну, признайся же себе честно: сколько еще ты сможешь любить такого жалкого неудачника? Скажи, я должен подготовиться, — голос Скоглунда сорвался на крик.
— Мы переплатили, — произнесла Гедда с ироничной улыбкой, — пойду, налью нам по бокалу бренди.
— Что-что? Кому переплатили?
— Доктору Сигурдсену. Его репутация явно завышена: «Сколько ты сможешь любить такого жалкого неудачника?» — и это после пяти сеансов, за 800 крон каждый.
— Гедда. Сам Фрейд не вернет мне двадцати пяти лет жизни. Четверти века, ушедших на занятия не своим делом, к которому я не имею ни настоящих способностей, ни глубокого интереса. Я бездарь, Гедда! Пять лет я не разгибался над этим проклятым «Посейдоном». И максимум, на что я оказался способен — это несостоятельный, провальный проект. Даже тупица Гарднер смог сделать лучший.
— Тупица Гарднер, милый, использовал в своем проекте все, что у тебя плохо лежало. Только поэтому «Краб» показал себя не хуже «Посейдона» на боевых испытаниях.
— Тогда почему же они… Гедда, откуда ты можешь это знать? Результаты испытаний строго засекречены. Даже в нашей компании этой информацией владеет только высшее руководство и то из неформальных источников.
— Из тех же неформальных источников. Не забывай, что и у высшего руководства, и у генералитета есть жены и любовницы, с которыми они подчас забывают про гриф «секретно». А мы общаемся друг с другом, порой наплевав на этот секретный гриф. Так вот, пока ты развлекался пьянством, психоанализом и психоделическим суицидом, я наводила справки по своим каналам…
— И много выведала? — Скоглунд был потрясен осведомленностью жены. — Почему они выбрали англичан?
— Паркетные генералы, штабные крысы, — произнесла Гедда тоном жены какого-нибудь старого колониального полковника, — и их интриги. К сожалению, там, где пахнет большими деньгами, победителя определить не так просто, как в школьном матче по теннису. Впрочем, ты сам же мне об этом и рассказывал. Твой проект показал себя не хуже, отнюдь не хуже. «Пойседон» лучше определяет цели, зато английский дешевле в эксплуатации, что при натовских объемах финансирования совсем не принципиально. Однако, англичане подключили своего министра обороны и даже премьер-министра, с помощью которых и задвинули «Посейдон». Так что не прибедняйся, не говори мне больше про свою бесталанность.
— Да, представитель Норвегии в штабе НАТО получил за это хорошую головомойку от начальника нашего генштаба. Помню, как он тогда напился. — Скоглунд почти физически почувствовал, как шкала его самооценки стремительно поползла вверх, — но ты не говорила об этом раньше.
— Все разговоры о «Посейдоне» заканчивались твоими пьяными истериками.
— О-кей. Но что это теперь меняет? Английский проект принят. Представляешь, этот везунчик позвонил из Портленда и пригласил меня с тобой отдохнуть недельку-другую на его вилле. Говорил со мной таким тоном, как будто извинялся, что родился «с серебряной ложной во рту». Гарднер получил деньги, а я остался «с носом» и со своим талантом. Что мне с ним делать? Поместить в дубовую рамочку и повесить в кабинете?
— Продай проект русским, — спокойно сказала она, как будто разговор шел о подержанном автомобиле.
— Что-что?
— Продай «Посейдон» русским, — невозмутимо повторила Гедда, — Кроме НАТО, есть еще Варшавский блок, ты не забыл? У них-то еще нет ничего подобного.
— Это тебе тоже полковничиха рассказала?
— Неважно. Как сказала Маргарет Тетчер, «паритет — основа мира». Я думаю, за вклад в дело мира трехсот тысяч баксов нам хватит?
— Но ведь меня могут посадить за шпионаж!
— Ну, буду тебя ждать, как Сольвейг, мой Пер Гюнт. Только ты же ведь мальчик смышленый — все сделаешь так, чтобы мы получили деньги, а не романтику. Это наш с тобой последний шанс, милый. Она сделала ударение на слове «наш». Через два — три года все это устареет и не будет стоить ломаного гроша.
— И ты не будешь считать меня предателем?
— Нет. Это тебя надули твои союзники по НАТО! Это тебя предали! Это они нас с тобой предали! А сколько раз ты, не дождавшись, пока я кончу, ты, не доласкав меня, срывался из спальни к своему чертову компьютеру? Потому, что ты все время опаздывал с подготовкой месячных и квартальных отчетов! И мне пришлось при живом, здоровом муже купить себе вибратор. Ты вложил в «Посейдона» интеллект, знания, силы, время! Его у тебя не хотят покупать одни, тогда продай его другим. И неважно, что они русские, китайцы, или эскимосы. Нильса Бора почитают как великого ученого и на Западе, и в России. А ведь он, как теперь стало известно, консультировал русских ученых по атомной бомбе. Правда, бесплатно. Но тогда и времена были другие.
