— Что теперь об этом говорить?
— Я понимаю. Все в прошлом, но все равно обидно! Могли быть самой богатой страной в мире… Сначала одно… Потом этот дележ на удельные княжества, национальные амбиции…
— Теперь это уже не имеет значения!
— Да. Беда общая… всех уравняла. Послушайте! — он остановился. — Вы говорили, что здесь, где-то рядом, был штаб округа?
— Да.
— Так ведь там же должны быть карты с расположением воинских частей!
— Точно! Только боюсь, что в этих бумагах мы ничего не поймем. Да и найдем ли их?
— Должны найти. Знаете, я специально поеду с Александром Ивановичем. Мы побудем там несколько дней и постараемся разобраться.
— Хорошо. А почему вам вдруг пришла эта мысль? — поинтересовался я.
— Я снова подумал о рации.
— Понятно.
— Должны же, черт возьми, где-то быть люди!
— Люди, конечно, сохранились, но имеют ли они радиосвязь… Хотя, должны были выжить те, что находились на подводных лодках, на кораблях. У них должны быть и рации.
— Если, конечно, не прихватили инфекцию, высадившись на берег.
— Думаю, что нет. Во всяком случае, не все. О эпидемии широко информировало радио и телевидение.
— Сколько, вы думаете, сохранилось в живых?
— Трудно сказать. Не больше десятой доли процента…
— То-есть, что-то около пяти миллионов?!
— Пожалуй.
— Меньше, чем было в Москве!
— Я думаю, что эпидемия мало затронула горцев, скотоводческие районы, где не было скученности людей. В основном, удар пришелся по крупным городам и индустриальным, густо заселенным районам. Такие народы, как наши якуты, чукчи, киргизы, индейцы Канады, может быть совсем не пострадали.
— Так что? В будущем эти народы заселят Европу?
— Вполне возможно. Если, конечно, оставшиеся в живых европейцы не увеличат свою численность. Но на это уйдут столетия.
— Так что единственная наша надежда — дети?!
— Выходит, что так. Но это не все. Мы должны сохранить культуру и дать нашим детям образование. В этом я вижу сейчас нашу главную задачу. Сохранить! Сохранить во что бы то ни стало. Хоть часть культурного наследства, письменность, знания. Собственно, поэтому мы здесь. Мы должны не только собрать как можно больше информации в книгах, что мы и сделали, но и сделать значительные запасы материальных ресурсов, чтобы высвободить время для обучения детей. Если мы сейчас не будем иметь, скажем, одежду, то нам придется изготовлять ее самим. А это займет время и не оставит его для учебы.
— Выходит, что наш грабеж имеет под собой высокую моральную основу?
— Конечно! Тем более, что это не грабеж, а законное вступление в наследство.
— А! Теперь мне легче заниматься всем этим, а то, знаете, нет-нет, да и появляются нехорошие мысли.
Мы снова принялись за работу. Нам предстояло загрузить еще восемь больших грузовиков.
— За день не управимся, — вздохнул Алексей.
— Что ж, придется еще раз заночевать.
Ночь мы провели в пустом товарном вагоне. Ребята нанесли откуда-то ковров, постелили их на пол теплушки и, укрывшись такими же коврами, расположились на ночлег и быстро заснули.
Мне опять не спалось и я вышел покурить. Минуты через три из теплушки выпрыгнул Алексей и, чиркнув спичкой, стал раскуривать сигарету. Я подошел.
— Что, не спится?
— Я вот все думаю о нашем недавнем разговоре, — он глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Сигарета сразу уменьшилась на треть.
— Ты очень много куришь, — упрекнул я его.
— Да, надо бросать, — согласился он, — все равно запасы табака скоро кончатся. А вы заметили, — он еще раз затянулся и выбросил окурок, — что из ребят мало кто курит?
— И никто давно не употребляет спиртного, хотя склад с ним не охраняется!
— Чем вы это объясните? Судя по тому, что мне рассказывали, публика у вас тут собралась не очень благополучная. Казалось, напротив, эта ситуация должна была бы способствовать пьянству.
— Боюсь, что мое объяснение покажется неубедительным.
— А все-таки?
— Ну, хорошо. Только учтите, я могу и ошибаться. Я бы назвал это грузом социальной зависимости. В обществе человек все больше и больше начинает зависеть от других, от их поступков, деятельности, положения и т. д. Понимаете? Меньше от себя самого, а от других. Общество давит на психику человека… Я ясно объясняю?
— Не очень, но я стараюсь понять. Продолжайте пожалуйста!
— У меня самого это еще не совсем сформулировано. Я давно обратил внимание на то, что поведение ребят, да и девочек тоже, значительно улучшилось. Мне в свое время пришлось с ними хлебнуть немало горя. Так вот, эта зависимость и невозможность точно, заранее моделировать в своем сознании результаты этой зависимости, создает большую неопределенность в принятии мозгом человека решений. Фактически, в такой неопределенности мозг производит большую работу, но работу, как правило, малопродуктивную.
— Как вычислительная машина, которой поставили некорректную задачу?
— Приблизительно, хотя мозг человека несравненно сложнее самой совершенной и мощной машины. В результате такой непродуктивной и изнуряющей работы появляется потребность и желание отключиться. Одни этого достигают тем, что читают фантастику, детективы, другие ищут для себя возможность отключиться в алкогольном или наркотическом опьянении. Причем, все это происходит подсознательно. Начинающий пить не собирается стать алкоголиком, так же как и наркоман тешит себя иллюзиями, что может в любое время бросить это занятие. Но я отвлекся. Такое состояние можно назвать скрытым массовым неврозом. В начале столетия академик Павлов получил такие неврозы у собак, ставя перед ними некорректные, как вы их назвали, задачи. Скорее, их можно назвать иначе — задачи, превышающие возможности вычислительной системы мозга. В общем, это почти одно и то же. Так вот, — продолжал я, сам не замечая, что впадаю в лекторский тон, — все это и явилось одной из главных причин роста алкоголизма и наркомании в нашем обществе. Само общество и та социальная тяжесть, которую оно создало для каждого индивидуума, породило условия для распространения этих пороков. Согласитесь, что сейчас проблем у наших мальчишек не уменьшилось, но нет той неопределенной социальной тяжести. В наших условиях человек теперь зависит главным образом от себя самого. Следовательно, может с большей точностью предвидеть результаты своей деятельности и поступков.
— Винтик!
— Не понял.
— Я говорю: человек-винтик! А человек, в принципе своем, не может быть винтиком. Он ломается. И в результате ломается машина.
— Совершенно верно. Здесь что ясно прослеживается? По мере роста организации, общества, государства происходит уменьшение степени свободы для каждой составляющей эту организацию подсистемы. Помните формулу Шеннона?
— Это насчет относительной избыточности?
— Да. Так вот, там система становится полностью детерминированной при нулевой энтропии, т. е. когда вероятность перехода из одного состояния в другое равняется 1 и 0. Но такая система уже не может развиваться и адаптироваться. Она исчерпала свои возможности и тогда должен быть создан совершено новый принцип организации.
— Стойте, стойте! Давайте на технической аналогии. Так мне будет более понятно. Скажем, в эпоху расцвета паровых двигателей решение проблемы транспорта представляли как сплошную сеть железных дорог, опоясывающих земной шар, но потом появились двигатели внутреннего сгорания, электродвигатели, ракеты. Или в начале эпохи воздухоплавания… сплошные воздушные шары… — он говорил отрывисто, как бы отыскивая нужные слова. — Так что же? Выходит, что здесь то же самое? Выходит, что общая масса, будем так называть для простоты, человечества превысила тот предел, при котором старая форма его организации уже не могла функционировать, а новую форму так и не нашла. То есть, она осталась на уровне развития «парового двигателя» и не «изобрела» двигатель внутреннего сгорания.
— Да, форма, как учит диалектика, должна соответствовать содержанию. Развитие содержания, конечно, опережает развитие формы, но потом все должно приходить в соответствие. Вначале автомобиль копировал форму пролетки. Но попробуйте поставить на такую пролетку мощный двигатель ЗИЛа и пустить его на полные обороты. Что будет с пролеткой?
— Она разлетится на части! — он вытащил пачку «Явы», я заметил, что он курил только эти сигареты, и снова зажег спичку. Пламя ее показалось ярким в густой темноте ночи. Мне захотелось тоже закурить и я взял у него одну.
— У вас еще много осталось?
— Да, пачек сто. Я их прихватил в Бресте.
— Я, к сожалению, не позаботился. Впрочем, здесь рядом, в Пригорске табачная фабрика. Если она не сгорела, то мы можем пополнить свой запас. Нам это будет просто сделать.
