Согласно пожеланию Епископа, дамы одеты в простые темные платья, оба духовных лица — в пасторском одеянии, на других мужчинах — фраки, что в целом, возможно, создает впечатление панихиды.
Невеста спокойна, но бледна. Женихом временами овладевает сильное душевное волнение, почему он то и дело вынужден прочищать нос. Аманда и Фанни поглощены романтичностью ситуации и наслаждаются, не задумываясь о том, что их ожидает. Александр болен, у него температура, но домашние посчитали, что он не настолько плох, чтобы не присутствовать на церемонии. Глаза у него вытаращены, рот раскрыт от изумления: за статуей Венеры Милосской, чуть сбоку, прямо в центре солнечного круга стоит Оскар Экдаль и с заинтересованной улыбкой на губах наблюдает за происходящим.
После завершения церемонии атмосфера ненадолго разряжается. Экдальская любовь к объятиям рушит все барьеры: собравшиеся целуются, глядя друг другу в глаза, льют настоящие слёзы и жмут друг другу руки. Епископ вдруг осознает себя в кругу семьи, он растроган и смущен. Вносят шампанское, все пьют за здоровье друг друга, настроение поднимается, становится почти радостным.
Филип Ландаль ощущает настоятельную потребность произнести речь, хотя речи сегодня запрещены, о чем он и говорит во вступлении, в то же время заверив слушателей, что то, о чем он собирается сказать, вовсе и не речь, а скорее выражение преданности его дорогой Эмили, великой актрисе и превосходному человеку. Он благодарит её за те годы, которые она была с ними, и выражает надежду, что скоро она вновь будет стоять на сцене, окруженная своими друзьями. Здесь Филип Ландаль преисполняется библейским духом и приводит слова Учителя о зарытом в землю таланте, после чего, расхрабрившись от трех бокалов шампанского, осмеливается утверждать, будто театр — это такая же церковь, как и Домский собор, и что все актеры и епископы, музыканты и пасторы, художники и дьяконы составляют единое духовенство, которое должно — каждый в своей церкви — служить Живому Богу. Растроганный своими собственными словами, старый актер подходит к невесте и крепко целует её прямо в губы, а затем, тряся в своих ладонях руку жениха, предлагает тому (по праву старшинства) отбросить титулы. Епископ, который отнюдь не в восторге от этой выходки, напряжённо улыбается и говорит, что его зовут Эдвард, после чего Филип Ландаль хлопает его по плечу и заливается безудержным смехом, словно все это было лишь грандиозной шуткой.
Подходит время расставаться. По желанию Епископа новое семейство пешком, без всяких вещей, должно преодолеть короткое расстояние между экдальским домом на Площади и епископской резиденцией. Желание удовлетворяется. После долгого, сумбурного, прочувствованного прощания Эдвард Вергерус со своей женой Эмили и плетущимися сзади тремя детьми отправляется в путь к новому дому. Эмили, переполненная сияющими надеждами в преддверии новой жизни, излучает силу и веру. Епископ горд и доволен своей красавицей женой, он раскланивается, приподнимая шляпу, направо и налево со встречными, жена улыбается и сияет; по общему мнению, искусство и религия заключили удачный союз. Участь же трех детей, составляющих арьергард этой группы, не комментируется.
Родственники стоят у окна в гостиной фру Хелены и, прячась за гардинами, наблюдают за удивительной процессией. Недолгая буря эмоций улеглась, и действие шампанского улетучилось. Члены семьи Экдалей внезапно испытывают острое чувство утраты.
Альма: Ну что, теперь все отлично?
Лидия: Ты же видела, как она счастлива, наша дорогая Эмили.
Хелена: Я думаю о детях.
Густав Адольф: Они привыкнут, мамочка.
Карл: Похоже, этот Епископ ещё тот бабник.
Лидия: Этого ты знать не можешь, mein Карлхен.
Альма: Не знаю почему, но мне хочется плакать.
Хелена: Им бы надо было раскошелиться на свадебное путешествие.
Густав Адольф: Я хотел пригласить их пожить в нашем доме в Провансе, но Эмили не разрешила.
Альма: Она питает глубочайшее уважение к своему новому мужу.
Лидия: Говорите что угодно, а мужчина он видный.
Петра (мрачно): У него вставные зубы.
Альма: Какие глупости! Конечно же, нет.
Хелена: Его мать была очаровательна.
Карл: Зато сестра, кажется, первостатейная ведьма.
Густав Адольф: А кухарка похожа на сортирную крысу.
Хелена (печально): Мне кажется, Эмили вернется. Довольно скоро.
5
В резиденции Епископа ужинают. В камине пылает огонь, тщетно пытаясь побороть промозглую сырость, поднимающуюся из мрака реки. Заходящее солнце прорезает сумрачную комнату резко очерченными полосами.
Семейство впервые собралось вместе за тяжелым дубовым столом: Епископ и Эмили в противоположных концах стола, друг напротив друга, дети по одну сторону, фру Бленда и Хенриэтта по другую. Между ними — бесформенная фрекен Бергиус, которую они по очереди кормят. Туша тихонько скулит. Медленно перемалывая пищу своими беззубыми челюстями, она закрывает глаза, и из её горла вырывается едва слышное урчание. За столом прислуживают два похожих на тени существа с серыми лицами. Это Карна и Юстина. Фру Тандер не видно.
Эдвард (бодро): Итак, это наша первая совместная трапеза.
Хенриэтта: У детей/кажется, совсем нет аппетита.
Эмили: Ты должна понять, Хенриэтта, они возбуждены, для них все ново и непривычно. Ты должна понять это.
Хенриэтта: Или они просто пренебрегают нашим хлебом и вкусной пищей.
Эдвард: Будем сегодня радоваться, Хенриэтта.
Хенриэтта: Я, конечно, не хочу портить наш первый совместный вечер строгостью, но в дальнейшем — лучше сказать об этом сразу, — в дальнейшем никто не выйдет из-за стола, не съев того, что у него на...
Эмили (прерывает): Дорогая Хенриэтта. Воспитание детей — это моё дело. И я сама буду решать...
Хенриэтта (перебивает): В этом доме существует одно непреложное правило, которое никому не дозволено нарушать, даже тебе, милая Эмили, и правило это гласит — уважай дары бренного мира.
Эмили: По-моему, ты, дорогая Хенриэтта, превратно понимаешь одну существенную вещь, но я предлагаю обсудить этот вопрос в более подходящее время.
Хенриэтта: Извини меня, дорогая Эмили. Я забылась. Извини!
Эмили: Ты, безусловно, гораздо более умелая хозяйка, чем я. И я буду во всем спрашивать твоего совета.
Хенриэтта: Эдвард тысячу раз меня предупреждал. (Плачет и смеется.) Должна тебе сказать, это не очень-то легко. (Пауза.) Не очень-то легко осознать, что ты стала ненужной.
Фру Бленда (перебивает): Все в порядке, Хенриэтта.
Хенриэтта мгновенно перестает плакать и бросает на мать странный, испуганный взгляд. Из горла фрекен Бергиус исходит слабое урчание. Дети, надувшись, склонились над полными тарелками тюри.
Хенриэтта (улыбаясь): Одну вещь мне, надеюсь, будет дозволено сказать: в этом доме все встают рано, и в будни, и в праздники. В шесть часов мы собираемся на утреннюю молитву в кабинете Эдварда. Хочу напомнить также, что мы сами застилаем свои постели и сами убираем свои комнаты. В этом доме господствуют пунктуальность, чистота и порядок.
Фру Бленда (перебивает): Не бойтесь, деточки. Моя дочь вовсе не собиралась вас запугивать, хотя вы и могли так подумать. Будем начинать с веселого.
Эмили: Я не совсем понимаю, что вы, Бленда, имеете в виду. Если вы намереваетесь ввести какие-то методы воспитания...
Фру Бленда (перебивает): Совсем нет, милочка! Совсем нет. Я уверена, что дети сами постепенно поймут, как интересно хорошо выполнять свои обязанности. Я скорее имею в виду, что для них это будет вроде игры.
Эмили: Не думаю, чтобы моим детям понравились такого рода игры. Мне, кстати, тоже.
Фру Бленда: Будущее покажет, моя дорогая Эмили.
Эдвард (примирительно): А теперь давайте соединим наши руки и поблагодарим господа за трапезу. (Читает молитву.) Благодарю тебя, господи, за то, что и в этот день ты уделил нам от скудости жизни, и да уделим и мы со смирением в сердце от наших излишков голодным и жаждущим. Аминь.
Александр: Задница, сука... дерьмо... сволочь... черт... дьявол... в ухо.
Фанни прыскает.
Аманда шикает.
Эдвард: Александр хочет рассказать какую-то веселую историю?
Александр не отвечает, но лицо его заливает краска. Фанни захихикала ещё громче. Аманда качает головой и отпивает из стакана воду, чтобы сдержать смех.
Эдвард: Имей в виду, мой милый Александр, у твоего отчима отменный слух, можно сказать, фантастический слух. Встаем? Через час встречаемся в библиотеке, почитаем вслух и займемся рукоделием. Хенриэтта, ты не будешь так добра показать детям их комнаты?
