Эдвард: Так что за важную вещь ты хотела мне сообщить?
Юстина: Ваше Высокопреподобие велели мне следить за детьми. Слушать их разговоры и докладывать, если я услышу что-нибудь особенное.
Эдвард: Ну?
Юстина: Александр выдумал кошмарную историю.
Эдвард: Вот как?
Юстина: О том, как... это просто ужас. Прямо не знаю, как и сказать.
Епископ берет флейту и издает несколько звуков. Перелистывает ноты, точно его совсем не интересует рассказ Юстины.
Юстина (шепотом): Он говорит, будто Ваше Высокопреподобие заперли свою жену, и она утонула вместе с детьми, когда пыталась убежать через окно.
Лицо Епископа раздувается, странно увеличивается, рука, держащая флейту, слабо дрожит, он осторожно кладет инструмент на пюпитр, делает несколько шагов по комнате и останавливается перед камином, в котором уже много лет не разводили огонь.
Эдвард: Ну?
Юстина: Это всё.
Эдвард: Можешь идти.
Юстина: Спасибо, Ваше Высокопреподобие.
Она приседает в поклоне и закрывает дверь. Епископ стоит у окна. Лицо вздуто.
3
Фру Хелена пребывает в необъяснимой меланхолии, такой сильной, что она подумывает, не поплакать ли ей немного. Она сидит в кресле выпрямившись и несколько раз глубоко вздыхает. Слёзы застилают глаза. Завеса дождя окутывает и тело и душу. Дождь хлещет по окнам, но заливает и её мысли, и те картины, которые встают перед её глазами. Дробь дождя по кронам деревьев и по крыше внушает, конечно, чувство надежности, но эта надежность идет от старой привычки, из детства, и потому приправлена печалью. «Это доказывает, что я старею», — думает фру Хелена. Эта мысль приносит ей некоторое удовлетворение, ибо, несмотря ни на что, она все-таки осознает ситуацию и таким образом остается хозяйкой положения. Она вытирает слёзы тыльной стороной руки, несколько раз моргает, и перед глазами у нее проясняется. Напротив сидит её сын Оскар Экдаль в помятом льняном костюме. Положив на стол свою старую, поношенную панаму, он с участием смотрит на мать.
Хелена: Я тебя вижу, Оскар, да-да, вижу. Старый человек — он в то же время и ребёнок. И не понять, куда же исчезли все эти промежуточные годы, годы, которые мы считали такими важными. Вот я здесь сижу и грущу, что времени осталось так мало. Твой отец обычно называл меня сентиментальной. Он, как известно, не отличался особой чувствительностью, умирая, ужасно сердился и чувствовал себя незаслуженно обиженным. Он никогда не считал жизнь ни жестокой, ни несправедливой, ни прекрасной. Он жил и плевать хотел на всякие рассуждения о жизни. Это он предоставлял мне. А когда я говорила, что жизнь такая или эдакая, он смеялся и называл меня сентиментальной. Но я же, как-никак, была человеком искусства и, как художественная натура, могла позволить себе быть чувствительной. Оскар, дорогой мой мальчик, я, наверное, зря тревожусь. Когда человеку нечем занять мысли, он тут же начинает беспокоиться. Можно, я возьму твою руку?
Он протягивает ей руку, и она долго держит её в своей. Другой рукой обхватывает его кисть, ощущая ровное биение пульса.
Хелена: Я помню твою руку, когда ты был ребёнком. Маленькая, крепкая, сухая ладошка, и такая ужасно тонкая кисть. Ах, как увлекательно было быть матерью, быть актрисой было тоже интересно, но матерью лучше. Мне нравился мой толстый живот, и плевать мне было на театр. Хотя все это, в общем, роли. Одни забавные, другие поскучнее. Я играю мать. Играю Джульетту, Маргариту. Вдруг играю вдову. Или бабушку. Одна роль сменяет другую. Главное — не фальшивить, не прятать голову под крыло. Но куда же все исчезло, можешь ты мне ответить, мой мальчик?
Фру Хелена, в общем-то, и не ждет ответа. И никогда не ждала, это её собеседники хорошо уяснили за долгие годы.
Хелена: Ты добрый, слушаешь, как монологизирует — по выражению Исака — твоя старая мама. Ты хороший мальчик, Оскар, и я ужасно горевала, когда тебя не стало, это была странная роль, чувства как бы отделились от тела, я, конечно, могла ими управлять, но они разбили вдребезги действительность, если ты понимаешь, что я имею в виду. (Пауза.) С тех пор действительность так и осталась разбитой, и, как ни удивительно, такое состояние представляется мне более правильным. Поэтому я и не прилагаю ни малейших усилий для того, чтобы её склеить. И мне плевать, что ничего не сходится.
Оскар все ещё держит её руку. Он повернулся лицом к окну, улыбка погасла, сейчас он серьезен, вид у него усталый и изнуренный. Такой, каким его помнит фру Хелена в последние годы.
Хелена: Оскар, мальчик мой!
Оскар: Да, мама.
Хелена: Ты выглядишь больным и грустным.
Оскар: Я беспокоюсь.
Хелена: За Эмили и детей?
Дверь на веранду распахивается. Возможно, фру Хелена просыпается от этого звука, а может быть, она и не спала. Оскар исчез. Над заливом светлеет, дождь стал слабее, гроза ушла. В дверях стоит крошечное создание в желтом резиновом плаще, с длинными светлыми густыми волосами, заплетенными в две косы, и босиком. Девчушка с радостным удивлением смотрит на фру Хелену.
Эва: Ты одна?
Хелена: Одна.
Эва: Меня зовут Эва, я живу там, на другой стороне.
Хелена: А сколько тебе лет?
Эва: Семь.
Хелена: Хочешь сока?
Эва: Нет, спасибо.
Хелена: А булочку?
Эва: Нет, спасибо.
Хелена: А чего ты хочешь?
Эва: Я хотела узнать, когда приедут Фанни и Александр. Мы с ними всегда вместе играем, и без них скучно.
Хелена: Я не знаю. (Пауза.) Правда, не знаю.
Эва: Вот как!
Хелена: Не знаю.
Эва несколько секунд обдумывает это непонятное и неутешительное известие.
Эва: А ты не можешь сказать им, чтобы они приехали?
Хелена: Наверное, надо было бы.
Эва: Тебе никто не осмелится отказать.
Хелена: Неужели?
Эва: По крайней мере так говорит папа.
Хелена: А ты не хочешь войти и сесть?
Эва: Нет, спасибо. Я должна идти. До свидания.
Хелена: До свидания, Эва.
Эва: Не забудь, ты обещала.
Хелена: Постараюсь сделать, что могу.
Эва мгновенье пристально смотрит на фру Хелену. Потом ещё раз говорит «до свидания» и, прыгая со ступеньки на ступеньку, спускается по лестнице с веранды. И вот уже зелень полностью поглотила маленькое желтое пятнышко. Шелестит дождь, в отдалении лает собака. Фру Хелена берет книгу и начинает лениво разрезать страницы массивным серебряным ножом. В прихожей по другую сторону столовой слышится какое-то движение, хлопает дверь, раздаются шаги.
Хелена: Кто там?
Эмили: Это всего лишь я.
Хелена: Эмили!
Они нежно обнимаются. Фру Хелена гладит Эмили по волосам и щеке.
Эмили: Я так истосковалась по этому дому.
Хелена: Дети с тобой?
Эмили: Нет.
Хелена: С ними все в порядке?
Эмили (после паузы): Боюсь, что нет.
4
В тот же час, под шум того же дождя Епископ Эдвард Вергерус открывает судебный процесс против своего пасынка Александра Экдаля. Главный свидетель обвинения — Юстина, служанка. На процессе присутствуют мать Епископа фру Бленда, его сестра фрекен Хенриэтта, сестры обвиняемого Аманда и Фанни, а также Господь Всемогущий на Небесах.
Начинается все с привода. Вставляется в замок ключ, и фрекен Хенриэтта в сопровождении фру Бленды входит в детскую, грубо тряся, будит детей и приказывает им немедленно одеться. Фанни начинает плакать, Аманда спрашивает, где мама, а Александр интересуется, что происходит. Их вопросы остаются без ответа. Сжатые губы, замкнутые лица. Аманда натягивает платье, и все отправляются в библиотеку, где их ждут Епископ и Юстина.
Фру Бленда и фрекен Хенриэтта устраиваются на диване с рукоделием в руках, дети стоят возле дверей. Епископ встает из-за длинного стола, Юстина улыбается, быстро, но неуверенно. Александра просят подойти поближе. Теперь он стоит посередине громадной комнаты, заполненной от пола до потолка книгами. Внутри у него шевелится, точно большой краб, чудовищный страх.
Эдвард (мягко): Александр, мальчик мой. Ты, в присутствии своих сестер и Юстины, обвинил меня в убийстве моей жены и моих детей.
Александр: Это неправда.
Эдвард: Юстина, повтори свой рассказ.
Юстина: Александр утверждал, будто он видел покойную госпожу и её детей. Она говорила с ним. Она сказала, что её муж, Его Высокопреподобие Епископ, в состоянии гнева запер её и детей в бывшей спальне, без еды и питья. На пятый день они пытались бежать через окно, но при попытке к бегству утонули.
