— Да, позвоните. А я пойду куплю собачьих консервов на троих.
Он ушел. Мгновение я сидела, как оглушенная. Потом ко мне подбежал пес и забрался на колени. Он хватал ртом мои волосы, а я разглядывала его минут десять объясняла ему, какой он хороший, красивый, умный, как и полагается плохому воспитателю, который портит детей. Нужно было позвонить, пока не вернулся Луи. В трубке послышался сухой голос Юлиуса, и впервые вызвал во мне не умиротворение, а замешательство.
— Юлиус, я страшно огорчена, но не смогу быть сегодня вечером.
— Вы больны?
— Нет, — ответила я, — у меня собака.
Секунду длилось молчание.
— Собака? Кто дал вам собаку?
Я изумилась. В конце концов, я прекрасно могла ее купить или найти. Он, по-видимому, считает меня лишенной всякой инициативы, но в данном конкретном случае он не ошибся.
— Это брат Дидье, Луи Дале, — говорю я, — принес мне собаку в редакцию.
— Луи Дале? — переспрашивает Юлиус. — Ветеринар? Вы с ним знакомы?
— Немного, — говорю я неопределенно. — Во всяком случае, у меня теперь есть собака, и я не могу ее оставить вечером: они будут выть… Она будет выть, — поправляюсь я.
— Это, наконец, смешно, — говорит Юлиус. — Хотите, я пришлю м-ль Баро, и она им займется?
— Ваша секретарша не сможет уследить за моей собакой. И потом собака должна ко мне привыкнуть.
— Послушайте, — заявляет Юлиус, — все это мне как-то неясно. Я заеду к вам через час.
— Ах, нет, — отвечаю я, — нет…
Я отчаянно искала лазейку. Ничто не смогло бы сильнее испортить этот вечер, чем приход непреклонного, энергичного Юлиуса. Собака окажется в отделении для щенков в Нейи, я в кино с Юлиусом; а Луи вернется в деревню, и я никогда больше не увижу его. Я поняла, что эта мысль для меня невыносима.
— Нет, — сказала я, — я, должна вывести ее на прогулку, купить ему кое-что. Я собираюсь уходить.
Последовало молчание.
— А что это за собака? — продолжал Юлиус.
— Не знаю. Она желтая и черная. Ее порода неясна.
— Вы могли сказать мне, что хотите собаку, я знаю поставщиков самых породистых собак.
Он говорил с упреком. Я побуйствовала раздражение.
— Так уж получилось, — сказала я. — Юлиус, простите, собака ждет. Мы увидимся завтра.
Он сказал «ладно» и повесил трубку. Я вздохнула с облегчением, побежала в ванную, надела свитер, брюки — для собаки, и подкрасила лицо для мужчины. Я поставила пластинку, раскрыла окно, поставила на письменный стол три тарелки, напевая, вполне довольная жизнью. Я свободна, у меня есть собака-ребенок и обворожительный незнакомец, который добывает сейчас для нас пропитание. Впервые за долгое, очень долгое время у меня назначено на вечер свидание с незнакомым мужчиной, который мне нравится, которому столько же лет, сколько и мне.
С тех пор, как я познакомилась с Аланом, мои редкие приключения с мужчинами походили на историю с пианистом из Нассо. Да, впервые за пять лет сердце мое билось от того, что у меня назначена с кем-то встреча.
В десять вечера пес уже спал, а Луи, наконец, понемногу заговорил о себе.
— Наверное, я показался вам грубияном, — сказал он, — в тот раз, когда мы увиделись впервые. На самом деле вы мне сразу понравились, а когда я понял, что вы та женщина, о которой говорил Дидье, и принадлежите к обществу, которого я не выношу, я так был разочарован, пришел в такую ярость, что показался отвратительным. — Он замолчал и быстро повернулся ко мне: — Правда, в тот самый момент, как вы вошли в бар, и я вам подал газету, я подумал, что однажды вы станете моей, а через три минуты, открыв, что вы принадлежите Юлиусу А. Краму, я сходил с ума от ревности и разочарования.
— Как все быстро у вас, — сказала я.
— Да, я всегда решал все быстро, даже очень. Когда наши родители умерли, оставив нам большое мебельное дело, я решил, что предоставлю Дидье заниматься им как в отношении рекламы, так и коммерческой стороной. Я учился на ветеринара и сбежал в Солонь, мне там лучше. Дидье обожает Париж, музей, выставки и этих людей, которых я не выношу.
— В чем вы можете их упрекнуть?
— Ни в чем конкретно. Они мертвы. Они живут постольку, поскольку у них есть, состояние, поскольку они играют какую-то роль. Я их считаю опасными. Часто общение с ними превращает в грустного пленника.
— Их пленником можно стать, лишь завися от них, — ответила я.
— Всегда зависишь от людей, с которыми живешь. Потому я и пришел в ужас, узнав, что вы с Юлиусом А. Краном. Это человек холодный, как лед, и в то же время неистовый…
Я перебила его:
— Во-первых, я не с Юлиусом А. Крамом.
— Теперь я думаю, что да, — сказал он.
— И, кроме того, — прибавила я, — он всегда был безукоризнен по отношению ко мне, очень мил и бескорыстен.
— В конце концов, я поверю, что вам только двенадцать лет, — сказал он. — Я все думаю, как мне добиться, чтобы вы поняли, что, вам угрожает. Но я добьюсь.
Он протянул руку и привлек меня к себе. Сердце мое адски колотилось. Он обнял меня, и мгновение оставался недвижим, прижавшись щекой к моему лбу. Я чувствовала, как он дрожит. Потом он поцеловал меня. И тысячи фанфар желания запели, кровь забила тысячей тамтамов в наших жилах, и тысячи скрипок заиграли для нас вальс наслаждения.
Позже, ночью, лежа рядом, мы шептали друг другу страстные слова, горевали, как это мы не встретились десятью годами раньше, и спрашивали себя, как мы могли жить до сих пор. А собака спала под столом, такая же невинная, как мы теперь.
Я его любила. Я не знала, за что, почему именно его, почему так внезапно, почему так сильно — просто я его любила. Достаточно было одной ночи, чтобы моя жизнь стала похожей на знаменитое яблоко, такое круглое, налитое, и чтобы, когда он уехал, я ощутила себя только что отрезанной половинкой этого яблока, чувствительной лишь ко всему, что исходит от него, и ни к чему другому. Одним прыжком из царства одиночества я перескочила в царство любви, и мне было странно, что у меня прежнее лицо, прежнее имя, прежний возраст. Я никогда хорошенько не знала, кто же я в действительности такая, а теперь и подавно. Просто я знала, что влюблена в Луи, и удивлялась, что люди не вздрагивают при виде меня, догадавшись об этом с первого взгляда. Во мне снова жило теплое, живое и независимое существо — я сама. У моих шагов было направление, у слов — смысл, и то, что я дышу, тоже имело свое оправдание. Когда я думала о нем — то есть всегда, — мне хотелось его любви, и в ожидании ее я питала и насыщала влагой свое тело, потому что оно нравилось ему. Дни и числа снова приобрели названия и последовательность, потому что он уехал во вторник, 19-го, и вернется в субботу, 23-го. Важно было также, чтобы была хорошая погода, тогда на дорогах будет сухо и его машину не занесет. Еще было очень важно, чтобы по дороге между Солонью и Парижем не было заторов и чтобы повсюду вокруг меня были телефоны, и в каждом из них возникал его голос, спокойный, требовательный или взволнованный, счастливый или печальный — словом, его голос. Все остальное не имело никакого значения, кроме собаки, такой же сироты, как и я, но переживавшей это с большей легкостью.
Собака поставила Юлиуса А. Крама в тупик. Чтобы установить ее происхождение, говорил он, понадобился бы частный сыщик и длиннейшая анкета. Тем не менее, когда в знак симпатии она порвала ему шевиотовые брюки, он, казалось, пришел в умиление. А так как мы ушли ужинать в один тихий ресторан в обществе Дидье и нескольких статистов, он решил пригласить и ее. По крайней мере, ему так казалось, ибо решение принадлежало мне. Юлиус показался мне изысканным, статисты — остроумными, пища — преотличнейшей. Что до Дидье, он был брат своего брата, и этим было все сказано. Нужно было только, чтобы я вернулась в половине двенадцатого, потому что в двенадцать должен был звонить Луи, а я хотела уже быть в постели — я называла это «на своем месте» — и говорить с ним в темноте, сколько ему захочется.
— Странная мысль пришла в голову вашему брату, — говорил Юлиус Дидье, указывая на собаку. — Я не знал, что они с Жозе знакомы.
— Мы пропустили как-то стаканчик вместе, месяц тому назад, — ответил Дидье.
Видно было, что он смущен.
— И он вам сразу пообещал собаку?
Юлиус улыбался мне, и я ответила ему улыбкой.
— Нет. Дело в том, что я случайно встретилась с ним в другой раз, в цветочном магазине. А так как я разговаривала там с собакой о цветах, Луи сказал, что нужно взять одну розу и собаку и…
— Так это собака из цветочного магазина? — спросил Юлиус.
— Ну, конечно же, нет, — ответила я раздраженно. Оба они смотрели на меня с замешательством. На первый взгляд, рассказ казался довольно путаным. Но не для меня: мне казалось, что все в нем дышит очевидностью. Я увидела Луи, он подарил мне собаку, и я полюбила его. Все остальное — пустословие. У меня есть черноволосый мужчина с каштановыми глазами и желто-каштановая собака с черными глазами.
