— И человек прекрасный.
— Наверно.
— Так вот, я хочу, чтобы вы ее изнасиловали.
— О, нет-нет! Что вы? Зачем?
— Ну, хорошо, а свидание ей назначить вы можете?
— Но… насколько это будет этично с моей стороны?
— Смотря по тому, что вы намерены с ней сделать.
— Да нет, я имел в виду другое… Она — ваш секретарь, и я полагал, что…
— Напрасно полагали. Ее личная жизнь меня не касается. (Чистейшая правда, замечу в скобках.) Так вот, договоритесь с ней о свидании. Сегодня вечером. Пригласите ее поужинать, потом отвезите к себе и следите за своими реакциями. Если почувствуете настоятельную потребность изнасиловать ее — с богом! Ей скажете, что это — часть назначенной вам терапии.
— Ох, что вы, что вы… Я никому не хочу причинять зла… да еще такому очаровательному существу.
— Чем она очаровательней, тем пригодней к изнасилованию. Но решать вам. Просто постарайтесь пробудить в себе агрессию.
— Вы вправду полагаете, что, если я стану поагрессивней, это поможет?
— Вне всякого сомнения. Переверните всю свою жизнь. Если сильно постараетесь, сможете даже испытать тягу к убийству. Но не отчаивайтесь, если на первых порах у вас получится всего лишь обматерить про себя толкнувшего вас прохожего. — Я поднялся. — Ну, ступайте. Уверен, долго вам уламывать Риту не придется — справитесь за две минуты.
Дженкинсу понадобилось двадцать, хотя Рита попыталась согласиться сразу после того, как он ей представился. Через три с половиной недели ухаживаний в своем фирменном стиле он наконец сумел соблазнить ее на переднем сиденье своего «фольксвагена», к великому облегчению всех заинтересованных лиц. Для закрепления успеха главные герои отправились к Дженкинсу домой, чтобы продолжить труды в более подходящих условиях. Впрочем, судить о пробудившейся в моем пациенте агрессии позволяло лишь то, что он случайно задел свою жертву локтем по носу и не извинился. Рита попыталась исполнить старинный номер: «Ой, ты такой своенравный, ударь меня…», однако Дженкинс заверил ее, что, сколь бы своенравным он ни был, он никогда никого не ударит. Когда она попросила укусить ее за грудь, он отговорился тем, что у него, мол, слабые десны. Она пробовала распалить его до бешенства, используя в качестве возбудителя собственные прелести, а потом отказать в удовлетворении вызванного ею же желания, однако Дженкинс просто надулся, и ей пришлось уступить.
Между тем он, как истый мазохист, использовал любую зацепку, чтобы Рита с ним порвала. Дважды не являлся на свидания (счет за впустую потраченное время она прислала мне), случайно разбил ее часы (счет за ремонт был отправлен по тому же адресу), а уж в постели кончал в тот миг, когда меньше всего ожидавшая этого партнерша безмятежно зевала. Тем не менее она держалась самоотверженно, сочтя, что триста долларов в неделю на дороге не валяются.
К концу месяца Дженкинс, достигший с нею значительных успехов, приобрел кое-какой опыт в общении с противоположным полом и даже минут пять флиртовал с мисс Рейнголд. Но он был также опасно близок к тотальному нервному срыву. От невозможности заразить Риту чем-нибудь венерическим, равно как и обрюхатить, разъярить, спровоцировать на разрыв или как-нибудь еще доставить себе страдания, он впал в настоящее отчаянье. Ну, разумеется, успехи на любовном поприще он попытался компенсировать неудачами во всех прочих сферах бытия. Дважды терял бумажник. Забыл, уходя из дому, закрутить кран в ванной и залил всю квартиру. И наконец, сообщил мне однажды, что с тех пор, как сам стал заниматься своими инвестициями, проиграл на бирже столько денег, что ему придется отказаться от моих услуг.
Я убеждал его продолжить, но в тот день, когда я уж совсем было уговорил его, он умудрился попасть под бульдозер, наблюдая за какой-то стройкой, и на полтора месяца угодил в больницу. Несколько месяцев спустя кубик надоумил меня послать ему счет за услуги Риты, и я должен с сожалением признаться: он с готовностью оплатил его. Мне оставалось только отнести случай Дженкинса к разряду моих безусловных врачебных неудач.
А их и без того было немало. Пациентку, страдавшую навязчивым стремлением к беспорядочным связям, я пробовал исцелить по варианту № 3 метода Уильяма Джонса для прерывания привычек, то есть перенасыщением. Уговорил ее поступить на недельку в один бруклинский бордель, наивно предполагая, что этого хватит, чтобы человек до конца дней своих пребывал в целомудрии. Но вместо недельки она провела там месяц. На заработанные деньги подрядила одного из своих клиентов провести с нею отпуск на мексиканском курорте Пуэрто-Вайярта. Больше я ее не видел, но тоже записал себе в минус.
Без костей мои психоаналитические сеансы были ролевыми играми. Но вместо того, чтобы ограничить эти игры психодрамами в духе Морено[43], я вводил их в рамки реальной жизни. Все должно было делаться реальными людьми в реальных обстоятельствах.
И в последующие пять месяцев я предписывал своим пациентам уволиться с работы, бросить жену/мужа/ хобби, сменить привычки, пристрастия и квартиру, перейти в другое вероисповедание, отказаться от прежней манеры есть, спать, совокупляться, думать, иными словами — выявить свои невысказанные желания, раскрыть свой нереализованный потенциал. И все это я делал, не упоминая про Жребий.
Но, поскольку я не научил пациентов использовать кости — это я стал делать позже, разработав «Дайс-терапию», — результаты, как вы уже могли, наверное, убедиться, были просто плачевны. Двое пациентов подали на меня в суд, один покончил с собой (тридцать пять долларов в час псу под хвост), другого арестовали за вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность, а третий уплыл на парусном каноэ на Таити и в буквальном смысле — как в воду канул. Но с другой стороны, случались у меня и победы.
Некий высокооплачиваемый и не менее высокопоставленный менеджер рекламного агентства бросил работу, семью, вступил в Корпус мира[44], провел два года в Перу и написал целую книгу о фальсификации аграрной реформы в слаборазвитых странах, причем книгу эту высоко оценили все, кроме правительств Перу и Соединенных Штатов. Живет в хижине в Теннеси и пишет книгу о влиянии рекламы на недоразвитые умы. Бывая в Нью-Йорке, он заглядывает ко мне, всякий раз предлагая сочинить книгу о слаборазвитой психике психиатров.
Прочие мои достижения были менее очевидны и эффектны.
Вот, к примеру, взять Линду Райхман. Эта юная, стройная, богатая девица последние четыре года прожила в Гринич-Виллидж[45], где занималась тем, чем, по мнению богатых независимых девиц, и полагается заниматься в Гринич-Виллидж. За месяц сеансов, предшествующих обретению моей собственной независимости, я узнал, что она обращается к услугам психоаналитика в третий раз, любит рассказывать о себе, а особенно — о своих многочисленных случайных связях, с безразличием и жестокостью по отношению к мужчинам со всеми их глупыми и тщетными потугами причинить ей страдание. В ее монологах литературные, философские и фрейдианские аллюзии то переливались через край, то внезапно иссякали. И каждый раз она старалась чем-нибудь да шокировать мою буржуазную респектабельность.
Всего лишь через три недели с того дня, как по воле Жребия я погрузился в стихию анархии, наша с нею очередная сессия анализа прошла довольно своеобразно. Девица явилась в еще более взбудораженном состоянии, чем обычно, пересекла, покачивая довольно аппетитными бедрами, кабинет и плюхнулась на кушетку. К моему удивлению, она не произнесла ни слова в течение целых трех минут — абсолютный для нее рекорд. Потом взвинченным голосом сказала:
— До чего же мне надоело все это… дерьмо. (Пауза.) Сама не знаю, на кой черт я сюда прихожу. (Пауза.) От вас проку — как от хиропрактика. (Пауза.) Господи, чего бы я ни отдала, лишь бы только однажды встретить МУЖЧИНУ. А попадаются… одни слюнтяи-онанисты. Исключительно. (Пауза.) Что за… мир такой! И как только люди переносят эту свою убогую жизнь? Вот у меня есть деньги, голова на плечах, секс — а я готова завыть с тоски. А что же держит всех этих мелких болванов, у которых ничего нет, что их-то заставляет жить! (Пауза.) С каким бы наслаждением я взорвала этот траханый город, чтоб камня на камне не осталось. (Долгая пауза.)
Уик-энд я провела с Куртом Роллинсом. К вашему сведению, он только что выпустил роман, который «Партизан ревью»[46] назвал, вот послушайте, я процитирую: «самым ошеломительным и поэтичным произведением последних лет». Конец цитаты. (Пауза.) Его проза подобна молнии: резкая, стремительная, сверкающая; это Джойс с энергией Генри Миллера. (Пауза.) Сейчас он работает над новой книгой про четверть часа из жизни мальчика, только что потерявшего отца. Нет, вы представляете — целый роман про пятнадцать минут?! Сам Курт — тоже ничего себе. Девушки сами вешаются ему на шею. (Пауза.) Только вечно без денег. (Пауза.) И еще забавно, он вроде бы не очень любит секс. Трах-бах — и бежит за письменный стол. Трах-бах. (Пауза.) Впрочем, ему нравится, как я отсасываю. Но…
