– Слышали небось, что продолжено возведение Малого дворца? —
– Ну, а то, – горячо закивал дядька Пантелей, – чай недалеко мы.-
– Там работают мои казаки, ну, конечно и патрулируют район. К сожалению, пока место дислокации гостей не выявили, но думаю это всего лишь вопрос пары дней. Своих мужиков выделяй на стройку. Пока не объясняй, зачем. Время придет, поставим в известность. Пусть с казаками знакомятся – в бою легче будет. Платить будем, как положено за поденную работу. Оружие в селе имеется? —
– Как же, барин, – обиженно протянул староста, – мы ж тут все охотники, в каждом доме по ружью, а то и два.-
– Как время придет, мужикам все обскажешь и выделяй таких, чтобы мигом в село могли обернуться обязательно с лошадью, время упустим, гостям волю дадим.-
– Да ты, барин… —
– Андрей Николаевич, – прервал старосту граф.
– Ну, да, Андрей Николаевич, не переживай, нам лихие гости не нужны, нам жить спокойно хочется.-
– Вот и отлично, – подытожил граф, – если кто-то чужой в селе объявится, дайте мне знать. И еще. Пока в селе о нашем разговоре никому. Буду честен – серьезные подозрения у нас имеются – кто-то из ваших селян гостям нашим помогает. —
Потрясенный дядька Пантелей на такое заявление и потерялся, не зная, что сказать. Он молча, лишь недовольно качая головой, смотрел на графа.
– Сам понимаешь, дело очень серьезное, а если дойдет до него… – опекун выразительно покачал головой.
– Не дойдет. Не дойдет, – горячо поторопился заверить его дядька Пантелей, – знать бы кто, вот этими руками бы, – и староста красноречиво показал, как бы он скрутил головенку-то злодею неизвестному.
– Да, если хоть что-то гости узнают – вся операция насмарку. Ну, кажется, всё решили, – сказал Андрей Николаевич, вставая со стола и подавая руку старосте. Тот потряс руку графа и, уже совсем было, направился к двери, но, замявшись, смущенно кашлянул.
– Я тут сказать должон, барин, – робко начал он.
– Говори, – подбодрил его Андрей Николаевич.
– Может не мое дело.., но графиня…, она шибко отцу помогала с больницей, можно сказать, по ее просьбе дохтор у нас появился, даром, что молодая и девка, и школу тоже… Учителя и врача оплачивает, даже сейчас, всё справно после смерти хозяина нашего, графа Дмитрия Евграфовича, мы общинных денег не вносим, мы ее сызмальства знаем. Малость чудаковатая – это имеется, так ведь, почитай, сирота, добрая душа она.-
Андрей Николаевич, уже успевший занять кресло за столом, задумчиво постучал пальцами по столу: – добрая, говоришь.-
– Ты вот еще, передай матушке-графине нашей, – продолжил староста, – что согласна баба моя ее предложению. Обучит она баб да девок сельских кружева вязать, зачнем и это дело, чего-то зимой без дела сидеть, всем польза.-
Андрей Николаевич, не сдержался и удивленно хмыкнул.
– Хорошо, передам уж, – заверил он старосту и добавил, адресуясь Яну Карловичу, – активность женщин становится прямо-таки двигателем российской экономики, – и уже стирая с лица ухмылку, очень серьезно обратился к старосте, – хорошо, Данилыч, связь держи через моего ординарца Ивана, да ты с ним должен быть знаком.-
– А как же, – горячо закивал староста и это привычное обращение – «Данилыч» окончательно подкупило его, заставляя совершенно поверить новому барину, – он с графиней Елизаветой Дмитриевной к нам наведывался в село-то.-
– В общем, надеюсь я на тебя, Данилыч, – уже по —простому закончил граф.
– Да ты, Андрей Николаевич не переживай, в войне 12 года всем миром Рассею отстояли, ужель на своей земле супостату хозяйничать дадим.-
– Ну, на том и порешим, – резюмировал итог встречи на высочайшем уровне Андрей Николаевич.
Лиза стояла у окна кабинета, напряженно вглядываясь в морскую гладь. Сказать, что она была потрясена произошедшими сегодня событиями… нет, она была не просто потрясена. Она была просто убита, а хуже всего – здравый рассудок, который привычно, четким пониманием вносил в ее мозги ясное видение всей картины в целом, тем самым изменяя ей самой, бросая ее душу в полнейшее смятение. Чувства понимания и уважения к Андрею Николаевичу за смелость принятых им решений боролись с ней с безмерным возмущением и гордостью униженной хозяйки, которая в последнюю очередь узнает о прожектах самым прямым образом касающихся ее лично, а более! Более всего злило, как легко и просто, щелчком пальцев, он решил эту сложнейшую ситуацию с крестьянами, как же он был убедителен, как же…
В дверь постучали.
– Да, – нервно бросила Лиза, оборачиваясь. Конечно, это был граф. Его вид насторожил Лизу. Он стоял у двери и, кажется, пребывал в искреннем смущении или это только кажется? Лиза опять уставилась в окно, впрочем, не воспринимая картинки за ним, вся с головой в захлестывающем ее возмущении.
– Елизавета Дмитриевна… —
Да нет, не кажется, уж очень осторожно он начал, и таким мягким был его голос.
– Староста рассказал мне… В общем, я вынужден снять шляпу и извиниться… совсем не детские проекты, которые вы осуществили в помощь вашим крестьянам… Я имею ввиду школу и больницу.-
Лиза совершенно не собиралась сдаваться. Ведь сейчас виноват именно он, и он это отчетливо осознает, вон, как мягко стелет.
– Это было давно и при живейшем участии моего папа, – не отводя глаз от окна, ледяным тоном произнесла Лиза.
– Да. И еще, – всё так же, чуть запинаясь смущенно продолжил граф, – жена старосты дала согласие на ваш новый проект, признаю, что и этот проект весьма интересен и, если будет на то ваша воля, готов помочь вам… – Андрей Николаевич замолчал, ожидая ее ответа, но Лиза лишь опять соизволила обернуться и глянуть на него долгим отстраненным взглядом.
«Господи, а глаз-то какие виноватые, прямо прослезится сейчас», – все-таки прорвала бурю возмущения ехидная, но от этого осознанно сформированная мысль. Опекун вдруг порывисто шагнул от двери и встал прямо напротив, возвышаясь над ней, заглядывая в ее глаза, словно говорил: «вот я весь, как на ладони и намерен говорить сейчас только правду».
– Елизавета Дмитриевна, я пытаюсь достучаться до вас. Поймите. У меня нет опыта не то, что воспитания юных барышень, но и близкого общения с такими юными особами.-
Лиза не собиралась сдаваться и жалеть его, больше она не позволит себе такого унижения.
– Но и вы поймите меня, граф, – горячо воскликнула она, не отходя от своего титульного обращения, поднимая еще выше подбородок, отвечая на его прямой взгляд, таким же открытым искренним взглядом, – я пытаюсь научиться жить сама, принимать решения, а вы… вы пресекаете все мои попытки поучаствовать в любых событиях, касаемых моей жизни. Вы хотя бы могли просто, просто объяснить мне все ваши прожекты, ваши намерения насчет моего имения. Откуда такая глубокая уверенность в скорой отмене крепостного права, вы осведомлены о таких серьезных вещах, что так легко играючи рискуете положением моих дел, даже Ян Карлович вам доверяет и не перечит, что говорит о полном его доверии к вам, и лишь одну меня вы не считаете нужным посвятить во все происходящее, похоже, я просто недостойна вашего участия! – и Лиза, закусив губу от обиды, еле сдерживая слезы, опять отвернулась к окну. За спиной прозвучал тяжелый вздох.
– Елизавета Дмитриевна, я даже не знаю, как вам объяснить… тут так причудливо переплелись события… я многого просто не имею права открыть вам. Поверьте, подготовка реформы об отмене крепостного права идет полным ходом, и этот вопрос решится уж не в таком далеком будущем. Но всё ли пройдет гладко, все ли будут довольны? А вдруг начнутся бунты, я и пытаюсь предупредить такое развитие событий. Пока я ваш опекун, пока я могу что-то сделать реальное для вас, я обязательно сделаю. К сожалению, всё это происходит в такое неподходящее время, когда мы только-только знакомимся с вами, и я даже затрудняюсь…
– А знаете, граф, – нетерпеливо прервала его Лиза, резко поворачиваясь к нему – вы не затрудняйтесь, вы делайте то, что считает нужным. А я буду поступать так, как кажется нужным мне и тогда, мы придем к совершенно гармоничным отношениям, – в ее словах звучал откровенный вызов. Серость вокруг зрачков моментально наполнилась блеском металла, делая лицо опекуна жестким и непробиваемо холодным.
– Хорошо. Хорошо, – слова звучали привычно спокойно, но лед в его голосе не предвещал ничего хорошего, никакого снисхождения, – предлагаемое мной перемирие вас не устраивает, значит, все мои приказы остаются в силе. Из усадьбы – ни ногой, – опекун, решительно развернувшись всем корпусом, покинул кабинет, громко хлопнув дверью.
«Вот и все отношения с новым человеком, должным по воле покойного батюшки заменить его опеку над ней, – услужливо проявилось в сознании, – она хлопает дверью, он хлопает дверью и выхода из конфликта сторон даже не видится. Простите меня, папа.»
