три года. Умные бойкие помощники на дороге не валялись, поэтому лекарь пожал плечами и взял Эмму Снейк, восемнадцатилетнюю сиротку из Джераба, на испытательный срок и ни разу об этом не пожалел. Ну то есть пожалел один раз, но только в самом конце своей жизни, так что не считается.
Для Милли на первых порах самыми главными оказались не практические задачи, а необходимость успокоить ум – точно как говорила Мадина, усаживая её в медитацию перед спаррингом. Пришлось как-то объяснять своему рвущемуся сердцу и кипящему рассудку, что вот прямо сейчас мы никого не убьём и даже не кинемся на поиски врагов со списком в одной руке и с флаконом яда в другой. Именно теперь, когда до цели осталось всего ничего, нужно расслабиться и попытаться жить, как обычная молоденькая девица из низов – грязная работа, короткий отдых, простые радости вроде покупки платья в базарный день. Первые крошечные шаги можно делать не ранее чем через полгода, а пока важнее всего не дать снам вернуться. Демоны, которые послушно ждали шесть лет, начали просыпаться, требуя исполнения долга. Они уже чуяли своих жертв, они уже хотели увидеть, что там, под содранной кожей. И Милли начала осторожный путь, сложную пляску убийцы, который должен стать настолько органичным, чтобы соединиться с самой тканью мира, проникнуть в неё, протечь между нитей, вынырнуть в нужном месте, забрать жизнь и снова раствориться.
Это была долгая история про то, как маленькая медсестричка завела знакомство с пламенными борцами за справедливость, как нашла среди них свою любовь – бесстрашного и гордого революционера, чьё имя было одним из тех восьми. Она любила его бескорыстно и нетребовательно, отдавалась жарко, не закрывая глаза во время соитий, а после лежала у него на плече, вычерчивая пальчиком неведомые узоры на его волосатой груди. И когда однажды его нашли в тёмном переулке с ножом в горле, рыдала так, что соратники испугались за её рассудок. После этого случая она стала своей в их кружке, а из уважения к её скорби к ней даже не слишком приставали, ожидая, когда выплачет своё горе и выберет сама. И однажды она снова нашла себе мужчину – того, чьё имя стояло в списке первым. Был он невысокий и лопоухий, но среди соратников слыл непримиримым. Очень скоро она ушла от лекаря, переехала к новому любовнику и два года следовала за ним повсюду, как молчаливая шёлковая тень. Он считал её немного тронутой, но высоко ценил за преданность и кротость.
А потом наступил день, когда состоялось общее собрание, на котором присутствовали двадцать четыре человека – все члены боевой группировки. Были ещё какие-то мелкие сошки, толком не знавшие, на кого работают, но верхушка, идеологи движения, все собрались здесь. И маленькая медсестричка стояла за плечом своего вдохновенного возлюбленного, который поднимал бокал за светлую цель, и его друзья тоже пили. Девчонка разливала вино и улыбалась, на лице её сиял искренний чистый восторг, как у безумной Свободы, несущей знамя борьбы.
Через шесть дней она встала с любовного ложа и неспешно начала одеваться, а он курил, стряхивая пепел в миску, стоящую на его бледной впалой груди. Он только что попросил воды, и она принесла, покорная и быстрая, как всегда, а вот теперь зачем-то натягивала штаны, хотя он ещё с ней не закончил.
– Эй, а ты куда собралась? – начал было он и вдруг понял, что не способен сказать ни слова. Мышцы гортани свело, он с ужасом подумал, что не сумеет даже вздохнуть, но нет – дышал, только не мог пошевелиться.
А девчонка подняла голову и посмотрела на него с ангельской улыбкой.
– Ну наконец-то.
А дальше начались самые страшные часы его жизни. Милли сочла, что если остальные шестеро умрут легко, просто не проснувшись завтра поутру (да и тот, в переулке, упокоился слишком быстро), то этому придётся отдуваться за всех. Она попробовала на нём свою собственную разработку, парализующую жертву, но не лишающую её чувствительности. Поудобнее переложила тело и надела здоровенный фартук, закрывший её от горла до самых колен. В полной мере одежду он не убережёт, Милли в любом случае собиралась её сжечь перед уходом, но не хотелось работать мокрой. Взяла острый скиннер с загнутым клинком и впервые заглянула прямо в глаза своего любовника:
– Извини, папа, что пришлось подождать, но я спешила как могла…
И дальше она неспешно рассказывала отцу, что по нему очень скучает, но ни в чём не винит, ведь он пытался её уберечь. Что он просил восьмерых, но она решила подстраховаться, ведь неизвестно, кто из группы приходил к нему в ту ночь. Поэтому она отправляет ему всех.
Она говорила, а руки её неспешно действовали, разрезая и отслаивая кожу. Мужчина прочувствовал каждое прикосновение и всю боль, которую она для него приготовила. Когда Милли остановилась, кожи на нём почти не осталось, но самым жутким мгновением для него осталось то первое, когда она посмотрела на него, а он увидел демонов, глядящих из её зрачков.
Закончив, она пошла в каморку горничной, нанятой совсем недавно, – Милли специально выбирала невысокую субтильную девицу. Та спала мёртвым опиумным сном и не проснулась, даже когда Милли её волокла и укладывала в постель к любовнику. Дальше всё было просто: залить горючим маслом тела, гостиную, собственную комнату и кухню, переодеться, взять собранную сумку, а потом вернуться в спальню и бросить зажжённую спичку на окровавленную парочку. Она постаралась рассчитать время точно, чтобы капли её отца, дающие милосердную смерть, не прервали жизнь мужчины раньше времени. Он должен умереть в огне – в огне, на котором она горела все эти годы. Теперь же она наконец-то увидела то, что терзало её воображение: оказалось, ничего особенного нет под человеческой кожей – грязно-жёлтый жир и тёмное мясо, подсыхающее и тускнеющее. После этого демоны навсегда покинули её душу и кошмары прекратились. Разве что кровь Милли возненавидела на всю жизнь.
Напоследок ей пришлось заглянуть к лекарю, который слишком хорошо запомнил сиротку Эмму, но для него всё закончилось легко и быстро.
Следующий год Милли провела в Мелави под новым именем, живя почти столь же аскетично, как и в горах, – книги, лаборатория, тренировки, медитация. Большую часть времени заняло исследование волшебных капель, полученных в наследство. Она разгадывала рецепт, пытаясь думать, как отец – если кому это и было по силам, то именно ей. И однажды решение пришло, именно в тот момент, когда она отчаялась воссоздать формулу и сосредоточилась на
