— У Улыбки Лета вот-вот родится малыш!
Грегуар ревниво отнесся к появлению китайца, а потому, прежде чем бежать за царским доктором, не преминул сухо заметить, что Максимильену следует называть «госпожа графиня», а не Улыбка Лета. Ли Кан Юн невозмутимо ответил:
— У госпожи графини Улыбки Лета вот-вот родится малыш.
В палатке Максимильена металась из угла в угол, отказываясь прилечь. Ли Кан Юн, войдя в палатку, объявил:
— Госпожа графиня Улыбка Лета, старый Грегуар пошел за доктором.
— Скажи-ка, Ли Кан, — спросила Максимильена, продолжая ходить, — как ты научился говорить по-французски?
— У султана был французский раб, он меня и научил.
— У султана есть французские рабы? — вскричала Максимильена, ощутив внезапно неимоверную боль.
— Да, госпожа. Есть также рабы-англичане, немцы, русские. Забавы ради я выучил их язык. Эти люди стали пленниками, когда султан потопил их корабли.
— Если царь выиграет битву, они получат свободу.
— Госпожа, послушай меня, я знаю подземный ход, ведущий в город. Я не хотел это говорить, но ты была так добра ко мне, что я хочу тебе помочь.
— Этим ты поможешь царю, Ли Кан.
— Нет, тебе, госпожа, потому что хочу сказать всю правду. Тебя предали. Дурная жена Небесной Мощи прислала письмо султану Удемику и предупредила, что царь собирается напасть на Баку. А тебя она приказала похитить и убить.
— Боже мой, не проговорись об этом царю!
Максимильена невыносимо страдала, ибо боли все усиливались. Она думала: «Как же эта женщина ненавидит нас — меня и моего малыша! Господи, прости мне любовь мою к Пьеру, я знаю, что нет у меня на это права, но помоги ради ребенка, которого я выносила».
В палатку вбежал взволнованный Петр. За ним спешил добрый доктор Кикин. Царь сказал Максимильене:
— Я останусь с тобой.
— Нет, любовь моя, ты пойдешь с Ли Каном, который покажет тебе подземный ход, ведущий в Баку. Когда ты вернешься, твой сын уже родится.
Петр с обожанием посмотрел на бледное лицо Максимильены, затем нежно поднял ее и уложил на походную постель.
— Любовь моя, меня замучила совесть. Я не должен был разрешать тебе, идти вместе с армией.
— Государь, — встревоженно воскликнул Кикин, — вам нужно теперь оставить нас вдвоем, госпожу графиню и меня.
— Кикин, ты смеешь приказывать царю?
— Разумеется, государь, — ответил доктор, смеясь, ибо принадлежал к тем немногим людям, которые не трепетали в присутствии Петра Великого. — Вы распоряжаетесь своим войском и своим народом, а я распоряжаюсь своими пациентами.
— Кикин, — прошептал царь, увлекая доктора к выходу, — ты можешь мне гарантировать, что она не умрет?
— Государь, она молода, у нее превосходное здоровье, и я уверен, что она приготовила для нас столь же крепенького младенца. Все будет хорошо, — сказал Кикин, дружески похлопав своего повелителя по руке.
Тогда царь позвал Ли Кана.
— Покажи нам подземный ход. Уже темнеет, надо этим воспользоваться.
Поднявшись на стременах, Петр Великий крикнул гетману Саратову и солдатам:
— Вы будете сражаться не за меня, а за святую Русь!
Воины ответили как один человек:
— Да здравствует царь!
Петр приказал выдать им двойную порцию водки, чтобы они смелее бились, и часть армии двинулась вперед, а другая осталась в лагере в подчинении Ромодановского — ей предстояло отразить возможную вылазку врага.
А Максимильена в своей палатке мучилась гораздо сильнее, чем во время родов Адриана. Судя по всему, второй ребенок был намного крупнее первого. На лбу у нее выступили капельки пота, и она закусила платок, чтобы не кричать. Издали послышались мушкетные выстрелы, и Максимильена шепнула:
— Пьер, я с тобой!
В тот момент, когда молодая женщина услышала стрельбу, царь вслед за Ли Кан Юном и в окружении своих солдат проник в подземный ход, ведущий в Баку. Едва они оказались в осажденном городе, как заметивший их часовой дал сигнал тревоги, однако неожиданное нападение застало врагов врасплох. На улицах, освещенных лишь луной, завязался ожесточенный рукопашный бой. Ментиков, выполняя приказ царя, стал обстреливать стены из артиллерийских орудий. Петр Великий сражался яростно: ему не терпелось захватить Баку, чтобы скорее вернуться к Максимильене. Войска султана начали отступать. Внезапно на Петра ринулся высокий турок с хитрым лицом, и царь догадался, что это султан. Они стали рубиться на саблях, нанося друг другу ужасные удары. У султана был изогнутый клинок, что делало его оружие очень опасным. Петр воскликнул в бешенстве:
— Султан! Ты приказал похитить женщину, которую я люблю. Ты предательски истребил шесть тысяч моих солдат и смелого генерала Черковского! Умри же от руки Петра Великого!
Он нанес своему противнику чудовищной силы удар: сабля со свистом рассекла воздух, и голова султана упала на землю. Турки, увидев исход поединка, перестали сопротивляться. Однако небольшая горстка храбрецов продолжала обстреливать русских с крыши одного из домов. Царь почувствовал боль в груди и подумал: «Пуля попала мне в сердце! Все кончено, я умру!»
Он приложил руку к мундиру в надежде остановить кровь и тут ощутил под пальцами орден святого Андрея, спасший ему жизнь.
В это самое мгновение у Максимильены были последние схватки: она родила крупного мальчика весом в десять фунтов. Младенец закричал во всю силу своих легких. Максимильена, взяв сына на руки, прошептала:
— Это ты спас мне жизнь, мой мальчик. Мы назовем тебя Флорис — в честь черного цветка, который будет сегодня завоеван твоим отцом.
8
Взяв на рассвете Баку, царь галопом поскакал к палатке Максимильены и заплакал от счастья при виде новорожденного сына. У входа стояли Ромодановский, Шереметев и гетман Саратов — все трое были чрезвычайно взволнованы. Грозный гетман подошел к колыбели Флориса, взял мальчика на руки и обратился к царю:
— Окажи мне великую честь, позволь стать крестным отцом твоего сына.
— Дарую тебе эту милость, гетман. Пусть наше свойство еще больше соединит твоих казаков со мной.
Максимильена, которую уже слегка утомили эти мужчины, чувствовала себя уязвленной, ибо на нее почти не обращали внимания.
Петр нежно привлек ее к себе, сказав остальным:
— Господа, надо дать графине отдохнуть.
И все почтительно, с поклонами удалились. Гетман, положив будущего крестника в колыбель, поцеловал Максимильене руку и вышел, пятясь задом.
Максимильена сказала своему любимому:
— Пьер, какого странного крестного ты выбрал для нашего мальчика!
— Я уже говорил тебе, что он независимый человек, и я дорожу его дружбой.
