Сергей с радостью соглашается. Подхожу к штабс-капитану – машина с водителем в моем распоряжении. Кто ж откажет герою? Прошу разрешения взять Синельникова.
– Зачем он вам? – морщится Егоров.
– Обещал.
Штабс-капитан смотрит пристально.
– Он сделал в гондоле упоры для винтовки. Без его помощи аэростат не сбили бы.
– Зачем Синельникову в город?
– К женщине.
– У него четверо детей!
– Это не помеха.
– Павел Ксаверьевич! – Егоров наклоняется. – Я знаю, какой Синельников замечательный механик. Но я не хочу, чтоб в отряде появилась подрывная литература.
– Он большевик?
– Если б выяснили, то – в арестантские роты! Но подозрения имеются. Ко мне приезжали из жандармского управления…
– Я обещал ему, Леонтий Иванович!
– Под вашу ответственность… – соглашается он.
В Белосток едем на "полуторке". Это я ее так назвал. На самом деле – "Руссо-балт" петербургского разлива. В кузове, закрытом тентом, Рапота, я и Нетребка; поручик своего денщика не взял. Синельников в кабине с водителем. Рапота охотно согласился ехать в кузове – с водителем не поболтаешь, офицеру не к лицу. Поручик в кожаной куртке, на боку – кортик. Сергей и меня уговаривал кожу надеть, еле отбился. На околыше фуражки поручика – летные очки. Очень нужная вещь в городе… Сергей переживает, что не имеет мягкой шапки – еле догадался, что речь о пилотках. В Российской армии это новинка, их носят только летчики. Даже без пилотки Рапота смотрится орлом: Белосток узрит и вздрогнет. Трепещите женские сердца! Нетребка взят нами для единственной надобности – носить покупки. Российскому офицеру со свертками ходить не положено. Офицеру нельзя заходить в рестораны ниже первого класса, передвигаться пешком, когда есть извозчики… Я знаю это со слов Сан Саныча – мы о многом говорили в белорусских лесах…
Белосток – заштатный городок, преимущественно деревянный, с кривыми улицами. Но после окопов – столица. Здесь расположен штаб армии, множество тыловых учреждений – на улицах военных больше, чем штатских. Тормозим на центральной площади. Синельников почти сразу убегает.
– Не везите в отряд лишних бумаг! – говорю на прощание.
На мгновение лицо его вытягивается, затем унтер-офицер кивает. Умному достаточно. Поход по магазинам. Бритва, помазок, стаканчик мыльный порошок – есть! Зубная щетка, мыло, зубной порошок – заверните! Комнатные тапочки, халат, носки (ботинки носят без портянок)… В полку мне выдали жалованье за два месяца – денег много. Наплыв военных оживил местную торговлю, конкуренция велика, цены божеские. Рапота находит их высокими, но поручик не знает об инфляции. Через год-другой освоится. Сергей убегает по своим надобностям, продолжаю поход. Уже ничего не покупаю, просто глазею. Взгляд отдыхает от оружия и защитной формы. Когда надоедает, подхожу к машине. Является Сергей со свертками, передает их Нетребке. Оглядываюсь. На двухэтажном кирпичном здании красуется вывеска "Ръсторанъ". Время обеденное. Вручаю водителю и Нетребке по рублю – им тоже есть хочется, сами берем курс на вывеску.
Ресторан полон людьми, но столик находится. В зале много офицеров, но нас смотрят. Не заметить Сергея в его хромовом блеске невозможно. Официант приносит меню. Сергей открывает и свистит.
– Сегодня мой первый боевой вылет! – говорю, забирая меню. – Я угощаю!
Сергей, помедлив, кивает.
– Растратился: матери и младшим подарки купил, – он краснеет.
Господи, этот парень сегодня вел аппарат сквозь шрапнельные разрывы, а потом радовался, что пробоин много! Откуда робость?
Внимательно оглядываю столы. Водочных и коньячных бутылок не наблюдается. Но офицеры за соседним столиком разливают прозрачную жидкость из какой-то бутылки, а разлив, чокаются. Та-ак…
Официант приносит закуски. Указываю на соседний столик.
– Это что?
– Вода, зельтерская! – отвечает, не моргнув глазом.
– Нам можно?
– Извольте! Три рубля бутылка.
Сергей тихонько ахает.
– Не вонючая?
– Что вы?! – официант притворно обижен. – Смирнов и сыновья, довоенная. Мы жидовской не держим.
Вот вам следствие сухого закона. Уже дымят подпольные винокурни – Сан Саныч рассказывал. Откуда в девятьсот пятнадцатом "довоенный" Смирнов? Россия занимает деньги за границей, просит подданных жертвовать на войну, сама же отдает доходы мафии. Конец 80-х, один к одному.
Официант приносит бутылку и рюмки, разливает. Чокаемся.
– За удачный вылет!
Правильней: за то, что живы! Но мне это без нужды, а Сереге двадцать один. В этом возрасте все мнят себя бессмертными. Пьем.
Водка не плоха, хотя, конечно же, не довоенная. Соленый огурчик, ветчинка… На столе появляются зажаренные до коричневой корочки пожарские котлеты. Бутылка "зельтерской" пустеет быстро.
– Официант, еще одну!
– Павел! – Сергей смотрит укоризненно.
Боится поручик. В зале полно офицеров, наверняка и князей встретишь. Вдруг прапорщик задерется… Чудак! Задираюсь я трезвый, пьяный я добрый. Если б застал Бельского трезвым, дуэли бы не было. Я б его придушил…
– Заверните с собой!
Официант хоть бы глазом моргнул: с собой так с собой. Закуриваем.
– Ну что, к девочкам? В веселый дом?
Сергей снова краснеет. Ну что ты станешь делать?! Послал Бог красну девицу. Отбой…
Выходим на площадь. До вечера уйма времени. Куда податься?
– Съездим к Розенфельду? – предлагает Сергей.
Почему бы и нет? Но не с пустыми же руками? Заскакиваю в кондитерскую. Покупаю все пирожные, какие есть на прилавке (их складывают в большую коробку), и огромный кулек шоколадных конфет. Несколько пирожных в маленькой коробочке – лично Розенфельду. Доктор, как я успел заметить, сладкоежка. Остальное сестричкам.
Знакомая ограда, входим во двор. Нетребка с водителем тащат следом коробку и кулек. Гостинец Розенфельду несу сам. Во дворе госпиталя обычная суета: повозки, возле которых суетятся санитары и сестры. Одна поворачивается к нам и вдруг с визгом бежит в здание. Не проходит минуты, как на крыльцо высыпает стайка женщин в белых передниках с красными крестами.
– Павел Ксаверьевич!.. Сергей Николаевич!..
Сестры обступают нас. Это с чего такой прием?
– Вы вправду государя видели?
Ага!
– Видел! Вот как вас!
Ахают.
– Крестик государь самолично приколол?
– Собственноручно!
Руки, красные от постоянного мытья и карболки, тянутся к Георгию, осторожно трогают серебро. Боже! Сельский учитель с грустными глазами отжалел солдатику крестик, а у них благоговение на лицах. Да это он руки целовать вам должен! Подзываю Нетребку с водителем.
– Вот, милые барышни! Угощайтесь!
Самая шустрая заглядывает в коробку.
– Ой, девочки, "безе"!
На мгновение меня забывают. Пирожные расхватывают и немедленно поедают. Конфеты рассовывают в карманы фартуков. Прожевали, я снова в кольце.
– Какой он, государь?
– Ростом пониже, – показываю ладонью у глаз, – борода, усы. Глаза усталые…
Многозначительно кивают. Ну да, государь, он же денно и нощно…
– Расскажите про свой подвиг!
До Розенфельда я так не дойду. Пора переводить стрелки.
– Что я, милые барышни! Вот поручик Рапота. Не далее как сегодня его аэроплан разбомбил и сжег аэростат противника. Враг вел огонь, по возвращению насчитали в аэроплане восемь пробоин. Поручика за подвиг представили к ордену.
Сергея обступают и засыпают вопросами. Рапота охотно рассказывает, лицо его сияет. Здесь не принято скромничать. Обо мне забыли, шныряю дверь и едва не сталкиваюсь с коллежским асессором.
– Ба! Я-то думаю, где персонал? – он жмет мне руку. – Рад видеть, Павел Ксаверьевич!
– Это вам! – сую гостинец. – Пирожные, "безе".
– Знаете, чем угодить старику! – он смеется.
Поднимаемся в кабинет. Достаю из кармана и ставлю на стол "зельтерскую".
– В ресторане брали? Охота деньги тратить! Кто же едет с водкой в госпиталь? У нас спирт! Разбавить до нужной пропорции и очистить от сивушных масел врачи умеют – этому нас в университете учили, – Розенфельд смеется. – Забирайте, не то обижусь! Хватит мне пирожных, – он открывает коробку. – Свежие?
– Сестрам понравились.
– Вы их угостили? Славно! Второй случай на моей памяти, чтоб выздоровевший не забыл.
– Я приехал с поручиком.
– Рапота? Славный мальчик.
– Нас здесь так встретили!
– Ничего удивительного! Герой, у нас лечился. Газету с описанием вашего подвига до дыр зачли.
– Вранье там! Не лобызал я руку да еще со слезами.
– Жаль! Сестрам как раз понравилось.
– Что?
– Разжалованный покаялся в преступлении, а государь простил. Душещипательная история, сестры такие любят. Сами знаете, какой здесь труд. Кровь, грязь, боль, смерть. Ледник для трупов никогда не пустует, умерших хороним чуть ли не ежедневно. Кладбище за парком уже в три десятины. Ваш приезд для них праздник.
