Отважиться на такое предприятие в одиночку, без всякой поддержки, — чистое безумие. По сути, стопроцентная гарантия немедленного ареста. И тем не менее…
Тем не менее он отважится.
Теперь у него не будет парика, он не может загримировать лицо, но есть же, наверное, и другие способы пройти незамеченным. Стоп! На первом этаже живет скорняк, собирающий меховые обрезки и обноски и по дешевке продающий барахло соседским беднякам.
Через минуту Фрэнк уже заглядывал в дверь к скорняку. Дверь всегда была открыта, чтобы сквозняком уносило резкий запах клея.
— Послушайте, я хочу разыграть свою подружку. Подшутить над ней. Мазните мне клеем вот здесь и здесь, на щеках и над бровями. И прилепите сюда полоски меха, не нужные вам. Так, чтобы походило на бакенбарды.
— У меня нет времени заниматься всякой чепухой! — возмущенно отмахнулся старик.
— Вот вам двадцать пять центов. Послушайте, вы ведь замечательный мастер. У вас это здорово получится.
Скорняк постучал монеткой об пол, потом, примеряясь, потыкал Таусенду в лицо кисточкой с клеем.
— У клея такой запах, что девушке вряд ли понравится наша затея, — предупредил скорняк.
Ушло довольно много времени, чтобы маскарадный облик приобрел натуральный вид. Таунсенда немало выручила шляпа, низко надвинутая на глаза: из-под полей видны были только фальшивые бакенбарды и густые брови. Подняв воротник пальто, Фрэнк прикрыл небритую шею. Попробовал было приспособить несколько клочков меха над верхней губой, но не нашел подходящего цвета, и от «усов» пришлось отказаться.
Больше ничего нельзя было сделать, хотя он понимал, что грим недостаточен. Любой, кто знал его в лицо, легко свел бы на нет все ухищрения, но те, кому он был малознаком или незнаком, пожалуй, не определили бы его личность с первого взгляда. Значит, можно раствориться в густой толпе, если улыбнется удача.
Таунсенд вернулся к себе в комнату, надеясь на то, что Рут все-таки пришла, пусть и с опозданием. Комната была пуста. Теперь приходилось рассчитывать только на себя.
Таунсенд выключил газ, глубоко вздохнул и нервно потер руки.
— Ну все, пора.
Тиллари-стрит уходила из его жизни, возвращалась туда, откуда он с такой настойчивостью ее извлекал.
Глава 17
Отличная работа
Пока он добирался до метро, его спасала развернутая газета, прикрывавшая ему лицо. Но он не мог использовать газету, пробираясь к свободному месту в вагоне метро, а эти несколько шагов и таили в себе опасность. Надо было миновать два, казалось, бесконечных ряда обращенных к нему лиц. Однако все обошлось. Судьба не нанесла нокаутирующего удара, приберегая его для следующих раундов.
К вокзалу на подземке он добрался с меньшим риском, чем если бы воспользовался наземным транспортом. Очутившись в огромном и пустом зале ожидания, Фрэнк ощутил острый приступ агорафобии.[1] Стены словно раздвинулись в стороны на тысячи миль. Ему казалось, что он идет в полном одиночестве и нет ни одной движущейся фигуры в бесконечном вакууме из бетона и мрамора, которая отвлекла бы от него внимание. Ему казалось, что лучи фонарей сходятся на нем одном, высвечивая каждую деталь его внешности, что лучи следуют за ним, отмечая каждый его шаг в центре колоссального амфитеатра, где негде спрятаться, где он весь как на ладони. А за пределами пустоты и бесконечности ему чудились лица, лица, лица, бесчисленные невидимые лица, не спускающие с него глаз.
Он подошел к окошечку билетной кассы, но там не продавали билетов на нужный ему поезд. Перешел к другому окну.
— Будьте добры, билет до Нью-Джерико.
— Доллар восемьдесят четыре.
Выгребая мелочь из кармана, Таунсенд беспрестанно оглядывался. Он положил на прилавок последние монеты, выуженные из кармана, но кассир продолжал придерживать пальцем продолговатую картонку билета.
— Не хватает одного цента. Билет стоит доллар восемьдесят четыре.
— У меня больше нет денег. Я не рассчитал. Не можете ли вы?..
— Я не могу дать билет, пока вы не заплатите.
— Но ведь всего лишь один цент. Такая мелочь. Я случайно…
Всему виной идиотская затея с накладными бровями! У него остались бы еще двадцать четыре цента сдачи, если бы не маскарад.
— Неужели вы не понимаете, что меня выгонят с работы, если я начну продавать билеты дешевле обозначенной цены?
Какой-то пассажир уже стоял за спиной у Таунсенда и имел прекрасную возможность наблюдать за ним, изучать его внешность.
— Послушайте, мне нельзя опоздать на этот поезд. Такой пустяк, всего один цент. До отправления осталось две минуты!
— За каждый билет, который я выдаю, мне следует получить вот через это окошко полную сумму. — Рот кассира сжался в жесткую прямую линию. — Мне безразлично, идет ли речь об одном центе или о любой другой сумме. Или мне доплачивать за вас?
Кассир повернулся и положил билет в стопку, откуда взял его.
Мужчина сзади нетерпеливо подталкивал Таунсенда и наконец совсем оттеснил его от окошка. Продолжать спор было бесполезно. Фрэнк медленно зашагал вдоль билетных касс. Внезапно их длинная череда прервалась, и он оказался перед входом в маленький зал ожидания с рядами скамеек. Таунсенд вошел туда. Лишь бы исчезнуть из большого зала, где он открыт всем взорам. Лишь бы избавиться от чувства гнетущей беспомощности!
Таунсенд добрался до заднего ряда скамей, чтобы устроиться там на ночь в ожидании… Впрочем, нечего ему ожидать! И некого.
Он едва не столкнулся с мужчиной, который раздраженно стучал по автомату и, как видно, без желаемого результата. Чей-то голос произнес: «Брось! Пошли, у нас нет времени!» — и мужчина опрометью ринулся к выходу. Фигура этого человека загораживала узкое зеркало, в котором Фрэнк теперь увидел свое отражение. Он застыл на месте и уставился на себя, как на незнакомца, с интересом разглядывая наклеенные брови. Под зеркалом как раз и находился неисправный автомат для продажи жевательной резинки. Видимо, заклинило один из рычагов. Таунсенд машинально дернул за рычаг, чтобы поставить его в нормальное положение.
Рычаг со скрипом повернулся, и в лоток вместо жвачки упала маленькая, почерневшая от времени монета в один цент с профилем индейца.
Таунсенд сломя голову бросился к билетной кассе. До отхода поезда оставалось сорок пять секунд.
— На тебе этот злосчастный цент, сукин ты сын! — с жгучей ненавистью выкрикнул он в лицо кассиру.
— Получи свой билет, жалкий ублюдок! — огрызнулся кассир, без сомнения испытывая не менее острое чувство антипатии.
Таунсенд ворвался на перрон в полузакрытые ворота и схватился за поручни последнего вагона, когда поезд уже тронулся. Кондуктор приоткрыл дверь, пропуская его внутрь.
Это был последний поезд в этом направлении, поэтому народу набилось битком. Таунсенд протиснулся через весь вагон, но не нашел ни одного свободного места. И продолжал двигаться по вагонам дальше к локомотиву, пытаясь найти местечко, где можно забиться в угол и затаиться. В третьем вагоне его ожидала катастрофа.
Он избежал ее благодаря двум вещам. Две мелочи спасли его в очередной раз.
Пассажиры в своих вращающихся сиденьях обычно поворачивались лицом по ходу поезда. Все ряды сидений по обеим сторонам прохода в третьем от конца вагоне так и были повернуты. Кроме одного ряда. Возможно, механизм оказался неисправен, или кто-то намеренно оставил сиденья в таком положении, чтобы было удобно разговаривать со спутниками в ряду напротив.
Но самой поразительной неожиданностью было то, что на одном из таких не развернутых по ходу поезда сидений он увидел Рут Дилон. Возможно, она не нашла другого места и заняла единственное свободное. Она и незнакомец, сидевший рядом с ней, о чем-то оживленно болтали с другими пассажирами. Только их лица были обращены к Таунсенду. Никто из остальных пассажиров, сидевших к нему спиной, его не видел — он, к счастью, не сделал своего следующего, рокового шага и не обратил на себя внимания.
Рут мгновенно узнала его, подтвердив тщетность попыток Таунсенда замаскироваться накладными бровями. Ее глаза в ужасе расширились, но тут же приняли обычное выражение. Нет, страх не прошел, однако она больше всего боялась выдать себя.
Фрэнк успел задержаться у порога, и дверь только что закрылась у него за спиной. Рут сумела подать ему знак и сделала это так неприметно, что только он мог уловить ее легкие движения. Сначала предупреждающе подняла ладонь, что могло означать лишь одно: «Не иди дальше. Не подходи ко мне». Потом быстро скосила глаза к проходу. Таунсенд понял: «Посмотри мне за спину».
Через два ряда за ней, через проход, он увидел знакомый силуэт: бычья шея, водруженная на голову знакомая серая шляпа. Да, этот человек настойчиво шел по следам Таунсенда в той жизни. Жилы на шее у мужчины надулись, он вот-вот повернет голову. То ли чтобы проверить, сидит ли Рут на том же месте, то ли узнать, кто вошел в вагон.
