Наконец Таунсенд нашел то, что искал. Это был даже не ручей, а ключ, с чистой и холодной водой. Таунсенд ополоснул лицо и, зачерпнув воды ладонями, напился и наполнил пустую консервную банку для кофе.
Рут, казалось, позаботилась абсолютно обо всем. В хозяйском доме могли бы подумать, что у них появились привидения — столь быстро начали исчезать продукты. Кофе, сгущенное молоко, бекон, фасоль, жестяная коробка с сахаром. В углу комнаты был выложенный камнем очаг, и Таунсенд развел небольшой костер из хвороста и соломы. Когда пламя погасло, он, раздувая угли, вскипятил воду для кофе. Бросать в огонь большие поленья было опасно — мог выдать дым из трубы.
Потом Таунсенд, вылив остатки теплой воды в старую консервную банку, на ощупь побрился, благо догадался захватить из квартиры на Тиллари-стрит безопасную бритву. Едва покончив с туалетом, он услышал неровный скрипучий звук, словно по земле что-то катили.
Он вскочил, бросился к двери и выглянул наружу через узкую щель. Оказалось, что скрипели колеса инвалидного кресла, которое толкала перед собой Рут.
Он вышел и пригляделся. В кресле сидело нечто неподвижное, напоминающее человеческую фигуру, искусно вылепленную из желтого теста. Живыми казались только глаза. Настолько разителен был контраст между ними и телом, которому они принадлежали, что у Таунсенда невольно создалось впечатление, будто Рут везла одни только эти глаза — яркие автомобильные фары, укрепленные высоко над сиденьем кресла.
Мужчины не мигая смотрели друг на друга в напряженной тишине. Макет человека, его бледная калька, а напротив — законченное архитектурное творение.
Рут заговорила со стариком с той немного монотонной интонацией, с какой обращаются к детям, беспомощным больным или немым:
— Видите? Посмотрите, кто это, видите? Ваш старый приятель снова здесь. Вы рады его видеть?
Казалось невозможным, чтобы эти глаза засверкали еще ярче, но случилось именно так.
Она обратилась к Таунсенду, и ее голос ожил и потеплел:
— Как прошла ночь, Дэнни?
— Великолепно, Рут. Ты позаботилась решительно обо всем.
— А я так волновалась, что почти всю ночь не могла сомкнуть глаз.
— Почему же?
— Потому что позволила тебе поселиться так близко. Чем больше я об этом думаю, тем более легкомысленным и безумным мне все это представляется. Тебе удалось уговорить меня… Но для тебя это самое неподходящее место в мире!
Он загадочно усмехнулся и ничего не ответил. Он впервые видел Рут за работой. На ней не было того, что называется форменной одеждой, если не считать формой желтое платье из жесткого, словно накрахмаленного материала, с бретельками через плечи и фартучек из той же материи, завязанный сзади на талии. Но сейчас она выглядела наряднее, чем в тот день, когда выбежала на улицу из многоквартирного дома на Уатт-стрит, заметив и узнав Таунсенда.
— Он ждет, что ты поздороваешься с ним, — просительно вымолвила Рут и наклонилась к своему подопечному. — Доставь ему радость, Дэнни, он просто умоляет тебя об этом. Я ведь знаю, чего он хочет. — Она засмеялась. — Помнишь, какие горячие споры вы вели? Какие слова ты говорил ему, когда никого не было рядом! Не потому, что был сердит или что-то имел против него, а просто так, для забавы. Какой смешной язык! — Она рассмеялась, вспоминая. — Какой-то шифр, известный только вам двоим. И ему нравилась твоя неприличная тарабарщина. Наверное, это был твой особый способ выражать ему симпатию. Ну, поздоровайся с ним. Я отойду, не стану вам мешать.
Она отпустила ручку кресла и отошла в сторону. Глаза в инвалидном кресле заблестели.
По-видимому, Таунсенд должен был находить их общение забавным, однако ничего забавного в этом он не находил. Ситуация представлялась ему горькой, даже трагической. Он чувствовал себя беспомощным, его охватила неясная грусть.
Он провел двумя пальцами под воротником, с трудом проглотил слюну и заговорил запинающимся, натужным голосом, но постепенно вошел в роль.
Глаза у старика сияли радостью, когда Рут вернулась к мужчинам, а Таунсенд отирал пот со лба.
— Удивительно, до чего он любит твои смешные словечки, правда? — негромко проговорила Рут.
Чуть позже, когда они сидели по обе стороны кресла, Рут вдруг заметила:
— Почему он так часто моргает?
— Наверное, солнце бьет ему в глаза.
Она слегка развернула кресло.
— Вправду перестал. Наверное, все дело было в солнце.
Таунсенд закурил и некоторое время наблюдал за неподвижным лицом старика.
— Смотри, снова моргает, — сказал он, понизив голос.
— Может быть, он переутомился. Глаза устали — вот и моргает.
— Он прекращает моргать, как только замечает, что ты за ним наблюдаешь, — нахмурился Таунсенд, — и снова начинает моргать, когда на него смотрю только я.
— Может, он хочет показать, как рад встрече с тобой. По-другому он не может это выразить.
— Он вовсе не рад, — возразил Таунсенд. — У него слезы на глазах.
— Да, правда, он плачет, — подтвердила Рут, достала из кармана на спинке кресла носовой платок и аккуратно промокнула старику влажные глаза. — Чего же он от тебя хочет?
— Не знаю, — беспомощно признался Таунсенд.
— Должно быть, ты чем-то его расстроил.
«Должно быть, — думал Таунсенд, — должно быть». Но в чем причина расстройства? Единственный, кто знал причину, не мог говорить.
Рут эти слезы обеспокоили. Хозяева нашли бы по крайней мере странным такое проявление чувств.
— Не могу видеть его плачущим. Не надо плакать, слышите, мистер Эмиль? Дэнни здесь очень давно не был. Вы скоро опять к нему привыкнете. Больные старики как дети, — добавила она, обращаясь к Таунсенду. — Ты обычно давал ему что-нибудь вкусное. Леденцы, капли от кашля…
— Не помню, — ответил он, и это было горькой и безнадежной правдой.
Глава 19
Незаконное вторжение
Уже совсем стемнело, когда, совершенно неожиданно, раздался тихий стук в дверь. Таунсенд вздрогнул. Он спокойно сидел возле очага, курил и не слышал шагов, которые предупредили бы его о чьем-то визите. Мгновенным взмахом ладони он загасил свечу, рывком поднялся с ящика, на котором сидел, схватил кочергу и молча стоял у двери, широко расставив ноги.
— Дэн! — Казалось, сама ночь вздохнула за дверью. — Это я.
Не послышалось ли? Он подошел к двери, откинул стул, ножка которого служила задвижкой, и опустил кочергу.
— Они уехали почти час назад. Я уложила мистера Эмиля в постель, и мне захотелось посмотреть, как ты тут управляешься. Я всего на минутку. И еще мне удалось кое-что принести для тебя из дома.
— Почему я не слышал, как ты подошла? — спросил Таунсенд, помогая ей пронести через дверной проем большую картонную коробку.
— Может быть, потому, что я надела тапочки. Дэн, послушай, я хочу тебя предупредить. Будь осторожней со свечой. Прикрывай ее чем-нибудь или заслоняй, чтобы свет не падал на дорожку. Я точно видела, что лучик пробивается наружу. Может, между стеной и рамой есть щель, и если бы это была не я, а кто-то другой…
— Ты не знаешь, куда они уехали? — перебил ее Таунсенд. Голова у него была занята другими мыслями.
— Не знаю. Я не слышала, как они договаривались.
— Они поехали на машине?
— Да, но это ничего не значит. Куда бы они ни направлялись, они всегда едут на машине. А что такое? Что ты задумал?
Она была явно обеспокоена тем оборотом, какой принимал их разговор.
— Я хочу, чтобы ты провела меня в дом, пока их нет. Я хочу осмотреть дом, Рут, девочка моя.
Он видел, что ее охватил дикий страх.
— Нет, Дэн, нет! Тебе надо быть осторожным!
— Ты же сказала, что они уехали, не так ли?
— Но они могут вернуться в любую минуту. Представь, что они наткнутся на тебя. Пожалуйста, Дэнни, не делай этого.
— Пойдем туда, Рут, — сказал он твердо и безапелляционно. — Если ты откажешься, я пойду один.
— Ты с ума сошел! — крикнула она, выбегая за ним в темноту и захлопывая за собой дверь; они бок о бок пошли по дорожке. Рут жалобно твердила: — Вместо того чтобы крутиться здесь, пока не попадешься кому-нибудь на глаза, тебе надо было бы уехать за тысячу миль отсюда. Если скрываться, то лучше уехать как можно дальше, пока есть возможность. Ты не добьешься успеха, прыгая из огня в полымя. Не знаю, зачем я вообще связалась с тобой.
— Я тоже не знаю, но благодарю Бога, что ты это сделала.
Наконец перед ними возник темный силуэт здания на фоне серебристых облаков, за которыми пряталась луна.
— Вот, значит, какой он, — вырвалось у него едва слышно.
Рут бросила на Таунсенда недоуменный взгляд: ей и в голову не приходило, что он видит дом впервые в жизни.
Они подошли к входной двери. По спине у Фрэнка пробежали мурашки — он проникнет в самую сердцевину прошлого, в его ядро.
