проклятья. Эта картина успела стать такой привычной и обыденной, что не вызывала у нее ни малейшего интереса. Наконец они остановились перед деревянной дверью без опознавательной таблички. Ее грубо втолкнули в очередной кабинет, указав на стул напротив письменного стола и забыв снять наручники. Дверь с грохотом захлопнулась и она услышала как поворачивается ключ в замке. Она осталась одна, получив короткую передышку перед очередным допросом и решила осмотреться. Этот кабинет отличался от всех, виденных ею раньше. Те были обычные казенные помещения, с множеством пыли на полках, заваленных увесистыми папками. Этот же кабинет больше напоминал офис какой нибудь солидной компании. И хоть обставновка тоже была казеная, но во всем чувствовался стиль и порядок. Вместо старых книжных полок, по стенам тянулись новенькие металлические стелажи, вместо пыльных папой с уголовными делами, все документы были спрятаны в стильные канцелярские ящики с неброским рисунком. Мебель тоже была новой, массивный письменный стол из беленного дуба, мягкий кожанный диван кремового цвета, глубокие крутящиеся кресла и стул с низкой спинкой, на котором она сидела. На столе царил образцовый порядок, ни папок, ни бумаг, только пресс-папье с минимумом самых необходимых канцелярский принадлежностей, маленькие позолоченные часы на тяжелом мраморном основании и прямоугольная рамка с фотографией, с которой счастливо улыбалась семья из четырех человек. Мужчина, женщина и двое детей – мальчик лет восьми и девочка лет двенадцати. Больше на столе ничего не было. Мазнув взглядом по фотографии, она перевела взгляд на два больших глинянных горшка с карликовыми пальмами, стоящих на полу вдоль стены, а потом на окно, наполовину прикрытое жалюзями. Пейзаж за окном навевал уныние. Серые голые деревья одиноко торчали из обледеневшей земли, зияя своими пустыми ветками, словно напоминая о неизбежном. На маленьком пятачке асфальта, отгороженного от улицы высоким забором с колючей проволкой серой кашей лежал снег, смешанный с грязью. Множество ног в тяжелых кирзовых ботинках с самого утра топтали эту кашу, вбивая в нее грязь размокшей от снега почвы. И над всей этой тусклой безысходностью бескрайним непроницаемым щитом висело свинцово серое небо, словно напоминая кажому, кто поднимет взгляд вверх о том, что выхода нет. А где то далеко впереди, за высоким бетонным забором кипела нормальная жизнь, частью которой она тоже когда то была. Там ездили машины, ходили люди, играли дети. Все они были свободны в своих действиях и поступках и все находились в предвкушении чего то нового, что уготовано им судьбой. Только оказавшись запертая в четырех стенах своей тесной камеры она начала понимать истинный смысл слова «свобода». Но стоило ей включить воображение и представить себя сейчас на свободе, ей становилось страшно. Она потеряла все, что у нее было – дом, родителей, друзей, учебу, и даже Мира. Теперь у нее совсем ничего не осталось и окажись она сейчас на свободе – не знала бы куда идти и что с ней делать. Вряд ли где нибудь на земле найдется для нее место и найдутся люди, готорые дать ей второй шанс. Зачем в таком случае нужна свобода?
Занятая невеселыми мыслями, она не сразу заметила как ключ в замке повернулся и дверь тихо открылась. Она не стала оборачиваться, услышав тяжелые шаги у себя за спиной, не торопясь встречаться взглядом с очередным следователем.
Но когда мужчина пересек кабинет и опустился в глубокое кожанное кресло, она узнала его. Он присутствовал на недавнем допросе, оставаясь в тени и молча наблюдая за происходящим. Тот самый неприметный человек в штатском, со странным выражением в мелких, глубоко посаженных глазах. По выражению его лица невозможно было догадаться о чем он думает и даже понять сердится он или радуется. Он словно существовал в параллельной вселенной, настолько неприметным казался и даже его голос звучал безлико на фоне мерцающей тишины.
– Прости за долгое ожидание, дела были.
Произнес он, чем еще больше удивил ее.
Впервые здесь кто то перед ней извиняется, тем более начальник. А в том, что он начальник, она не сомневалась.
Она смотрела на него с всевозрастающим любопыством, ожидая что он еще скажет.
– Так значит ты и есть та самая девушка, готовая на все ради своего возлюбленного?
В его голосе совсем не чувствовалось иронии, хотя сама фраза звучала иронически. Но он оставался поразительно серьезным, без намека на улыбку.
Она как всегда молчала, избрав единственную возможную для себя тактику.
– На самом деле это выглядет довольно благородно. Ты любишь парня и не хочешь предавать его. Все вокруг пытаются убедить тебя в том, что он плохой, но пылающее сердце отказывается в это верить до последнего.
Он сделал небольшую паузу, откинувшись на спинку кресла и сцепив руки замком перед собой. На нее он при этом не смотрел. Взгляд его был устремлен куда то в стену, поверх ее головы. Выражение лица было скорее отрешенным, чем заинтересованным. Казалось, человек просто рассуждает, излагая свои мысли в непроизвольной форме.
– Что бы там не говорили следователи, но такая преданность заслуживает уважения, вне зависимости от того, кому она адресована. И вообще, если хочешь мое мнение, преданность – единственная валюта, которая никогда не обесценивается.
На этот раз она не смогла подавить слабую улыбку, проступившую на сухих обескровленных губах.
– Сомневаюсь, что вы вообще понимаете значение слова любовь. В вашем лексиконе нет такого понятия.
Тихо произнесла она, отлично понимая, что это прозвучало грубо. Но ей было все равно, что он подумает. Хуже чем сейчас уже не будет. Не станет же он избивать ее прямо в своем кабинете посреди рабочего дня.
– Вот тут ты ошибаешься, деточка. Любить кого то очень даже свойственно человеческому существу. Кого-то, кроме себя, разумеется.
– Кого же любите вы?
Тут же спросила она первое, что пришло в голову, смутно понимая, что не стоило задавать такие вопросы мужчине, сидевшему напоротив.
Он осторожно улыбнулся одними уголками губ и скользнул взглядом по фотографии на столе. Поймав его взгляд, она почувствовала острый укол завести.
– Это ваша семья?
– Да и я люблю их больше жизни. Наверное как и ты этого парня.
Она усмехнулась и покачала головой.
– Это не одно и тоже. Любить семью можно по разному. У меня тоже была семья и я их по своему любила. Но любовь к мужчине… Она другая… Она заполняет все твое существо, лишает воли и способности мыслить здраво, губит.
– Как в твоем случае?
Она опустила голову и замолчала, понимая, что сказала лишнее.
– Если ты думаешь, что твои слова как то повлияют на исход дела, то
