— Что тут особенного? Все-таки я уже год проработал к тому времени, когда мне поручили этот опыт провести, и, видимо, как-то неплохо себя успел показать, во всяком случае, первый орден получил за эти работы (в 1956 году Евгений Аврорин был награжден орденом Трудового Красного Знамени. — « Эксперт» ). Конечно, я бы не мог придумать все сам, один, в том числе и этот эксперимент, во многом он подсказан старшими товарищами. А потом надо сказать, что руководители тогда проявляли себя и как очень смелые, и как очень порядочные люди. Вслед за Раневской могу повторить, что «я уже такой старый, что еще помню порядочных людей». Большие задачи требовали, конечно, больших личностей. Теперь таких не делают. Евгений Иванович Забабахин, Юрий Александрович Романов, Лев Петрович Феоктистов (выдающиеся ученые-физики, разработчики ядерного оружия, в конце 1950-х они создали конструкцию термоядерной бомбы, которая первая серийно поставлялась на вооружение армии. — « Эксперт» ) очень щедро делились своими идеями. Мне предоставили большую самостоятельность в подготовке — сейчас, к сожалению, редко происходит, чтобы молодым доверяли. И получилось так, что я в итоге определял облик этого физического опыта в целом, содержание измерений, провел расчеты основных процессов.
— Чем все- таки так важен был тот эксперимент? Я где- то читал, что необходимость в нем появилась после испытаний в 1955 году первой в мире термоядерной авиабомбы РДС-37.
— Ее взрыв произошел на одну микросекунду раньше положенного. В отличие от наших руководителей, обрадовавшихся, что взрыв был очень мощный (его мощность составила 1,7 мегатонны — причем ее специально вдвое снизили перед испытаниями, тогда как энерговыделение испытанной двумя годами ранее РДС-6с — сахаровской «слойки» — равнялось 400 килотоннам. — « Эксперт» ), ученые забеспокоились. Они понимали, что эта разница в одну микросекунду от расчетного времени объясняется нашим неполным представлением о свойствах веществ при высоких температурах и огромных давлениях, и эти свойства надо было исследовать экспериментально. Наш эксперимент оказался первым успешным отечественным физическим опытом по исследованию закономерностей протекания высокоинтенсивных процессов и свойств веществ в экстремальных условиях ядерного взрыва. Вообще-то, изначально идея такого эксперимента принадлежал Якову Борисовичу Зельдовичу. Сначала его попытались провести силами КБ-11 в Арзамасе (сейчас ВНИИЭФ, город Саров, первый ядерный центр страны), но система диагностики там оказалась неудачной. Взрыв произошел, а система диагностики не сработала. Потом Яков Борисович очень помог нам, когда мы стали готовить свой опыт, подробно рассказал, в чем же была причина неудачи, и мы сумели ее избежать. Юрий Александрович Романов, который стал проверять то, что я самостоятельно натворил, сказал, что уже поздно что-нибудь менять в моей редакции опыта, но систему диагностики он постарается проверить досконально. Это было очень полезно, потому что у него были хорошие взаимоотношения и с нашими экспериментаторами, прежде всего с Виктором Константиновичем Орловым (в то время начальник отдела НИИ-1011, впоследствии известный физик-оптик), который подготовил всю экспериментальную часть, и с Институтом химической физики, где собрали совершенно уникальные приборы — сверхскоростные фоторегистраторы с фокусным расстоянием больше метра. Такая длиннофокусная фотоаппаратура требовалась для того, чтобы зафиксировать экспериментальную информацию на расстоянии от двух до четырех километров от эпицентра, чтобы ее не уничтожило взрывом. Не обошлось без некоторого драматизма: во время эксперимента не сработал один из каналов радиосвязи, дающий команду на подрыв заряда, и взрыва не произошло. Нам повезло, что не наоборот: аппаратура хоть и сработала вхолостую, но осталась цела. Через некоторое время тщательно проверили все системы запуска, все повторили, и уже тогда все получилось нормально.
— Какие- то спектры снимаются этими приборами?
— Нет, снималось время выхода ударной волны на определенные поверхности. Когда она выходит на поверхность, возникает яркая вспышка, вот момент этой вспышки как раз и фиксировался. Дальше, конечно, шла очень сложная обработка, эти записи нужно было интерпретировать с точки зрения изучения свойств вещества, что и стало темой моей кандидатской диссертации. В итоге мы получили 90 процентов необходимой экспериментальной информации, кстати, она до сих пор засекречена. Все это было необходимо для уточнения интерпретации результатов эксперимента РДС-37 для дальнейшей работы, связанной с наращиванием мощности зарядов, интенсификацией взрывных процессов, изменением условий их протекания. Позже мы занимались в основном термоядерным горением и, конечно, всегда в очень тесном сотрудничестве с экспериментаторами. Это касалось и разработки термоядерных зарядов, и проведения специальных физических опытов по изучению процессов термоядерного горения. Особенно интересным был один эксперимент, который проводился под руководством Забабахина и Феоктистова, но я тоже там участвовал. Он оказался очень плодотворным, от него пошло несколько направлений и в развитии ядерного оружия, и в развитии мирных ядерных взрывов.
— О чем идет речь, если не секрет?
— Детали я, конечно, не могу раскрывать, но в результате этого эксперимента были открыты пути к получению горения и дейтерий-тритиевой смеси, и даже чистого дейтерия. В результате этого опыта и похожих были найдены новые конструктивные схемы термоядерной детонации. Результаты теоретических исследований на основе этих экспериментов позволили нам создавать новые типы эффективных ядерных зарядов, в которых, в частности, была радикально снижена радиоактивность продуктов деления, позже мы разработали то, что даже прозвали «сверхчистыми» термоядерными зарядами, которые были пригодны и для использования в мирных целях.
— Феоктистов и Романов, кажется, намного менее известны, чем тот же Забабахин.
— Конечно, Забабахин гораздо больше занимался ядерным оружием, он же был еще участником разработки первой атомной бомбы. По-настоящему «первый» советский ядерный заряд, который был в разы компактнее и мощнее американского, тоже был создан на основе идей Евгения Ивановича. Очень серьезное предложение Забабахина о создании газодинамических «слоек», которые позволяли управлять сходящимся взрывом, было интегрировано Сахаровым в его «слойке». Потом он в течение четверти века был научным руководителем нашего института. За это время под руководством Забабахина в нем было создано примерно до 70 процентов советского ядерного арсенала. Но очень многие разработки, в том числе чисто оружейные, были осуществлены по идеям Феоктистова. Кроме того, Лев Петрович очень интересовался и термоядерным синтезом, и фактически ушел от нас для того, чтобы заниматься этим с точки зрения уже ядерной энергетики. Например, он предложил и концепцию реактора на быстрых нейтронах, реактора-самоеда. У него была идея, которая, кстати, сейчас разрабатывается американцами (над проектом Travelling Wave Reactor, реактора бегущей волны, работают Toshiba и венчурная компания TerraPower, принадлежащая основателю Microsoft Биллу Гейтсу. — « Эксперт» ), — это так называемое урановое полено. В принципе можно создать длинный кусок из урана, поджечь его, и в нем помимо реакции деления начнется еще и наработка плутония. Нарабатывается некая его стационарная концентрация, когда плутония сколько сгорает, столько и нарабатывается. По мере того как какая-то часть этого «полена» сгорает, его продвигают, как в центр костра, дальше внутрь активной зоны, и начинается горение следующей его части. Технически реализовать это довольно сложно, но вещь сама по себе очень заманчивая. Юрий Александрович Романов, который был моим научным руководителем в том эксперименте 1957 года, позже стал инициатором очень интересных опытов по научному обоснованию использования ядерных зарядов, так называемых встречных подрывов, для перехвата нападающих ракет в противоракетной обороне. Он руководил высотными взрывами, в которых исследовались поражающие факторы ядерного взрыва в условиях космоса. После подписания договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах в 1963 году Юрий Александрович провел много экспериментов в этом же направлении, но уже в условиях подземных ядерных взрывов.
