– Вот еще, слушать. Тоже мне тайны! – нырнула в палатку и была такова.
– Тычок, дай денег!
– Это еще зачем?
Ну все, старик вернулся к жизни. В голос вернулась подозрительность, в глаза – прищур.
– Надо. На праведное дело. Не на себя потрачу. А Безрод узнает, спасибо скажет.
– Ох, чудишь, девка!
Старик недоверчиво ковырял меня глазками, а я смотрела открыто и взгляд не прятала. Пусть читает по лицу, он это делает как никто. Нет, вы только поглядите, полез в мошну, зазвенел серебром, вытащил несколько рублей.
– Хватит?
– Думаю, хватит, – придирчиво оглядела стариковскую ладошку и сиротливые два рубля на ней. – Не пузо поеду набивать. Сам все увидишь.
– Вот дела! – Тычок сбил шапку на затылок. – Что задумала?
– Пока не скажу. Но дело стоящее. Пойду Губчика собирать.
– На ночь глядя поедешь? Не погорячилась?
– К утру хочу на торгу быть. Куплю, что задумала, и назад. Еще до вечерней зари обернусь.
Темнело. Я готовилась в недальнюю дорогу и косилась на палатку. Уму непостижимо, что пришло мне в голову. А все Потык и его пронизывающий взгляд. Одного не знаю, хватит ли умения и сил воплотить задуманное. Ничего, жилы на заступ намотаю, а не отступлюсь.
В ночи бросила прощальный взгляд на палатку – вошло в обыкновение на сон грядущий представлять себе наш возможный разговор – и вскочила на Губчика. Не знала, станет ли Сивый со мной разговаривать, потому и мечтала, а в мечтах он меня прочь, конечно, не гнал. Как оно выйдет на самом деле?
– Ну пошли, родимый! – чуть тронула жеребца пятками.
Легкой рысью мы встанем у городских ворот уже к рассвету. Ночной дороги я не боялась, проскользну так, что у бессонных бродяг даже времени не хватит на гнусные замыслы.
Ехала спокойно, Губчик втянулся в рысь, и мы останавливались всего три раза. Слава богам, ничего страшного по дороге не случилось, хотя толпа калечных и увечных мерещилась мне за каждым поворотом. К утру выехала на первую заставу и облегченно выдохнула. Скоро и городские ворота покажутся.
– Ты гляди, ранняя птаха, – буркнул тучный вислоусый сторожевой, отворяя мне калитку – ворота как таковые отопрут много позже. – Я тебя, девка, запомнил. В тот раз на ночь глядя в дорогу усвистала, теперь прискакала рано утром. Поди, всю ночь коня гнала. И чего не спится?
– А может, обознался?
– Ага, много вас таких с мечом за спиной шастает. Ты это, никаких сомнений!
– Ну хорошо, я. Так пустишь?
Сторожевой калитку открыл, но сам встал в проходе намертво, выпятив пузо.
– Подозрительная ты. Вроде баба, а меч за спиной. Неправильная. А все неправильное – опасно!
– Ну хорошо, я неправильная, и меч у меня за спиной. А деньги в городе оставлять разрешается? Или у неправильных девок и серебро неправильное?
– А ну, покажи! – Вислоусый потянул шею, вставая на цыпочки.
– Да гляди, не жалко, – показала Тычковы рубли.
– Проезжай, – Сторожевой переглянулся с напарником и посторонился, пропуская внутрь.
В городе спешилась и повела Губчика в поводу. Шли тихо, по обочине. До открытия торга оставалось всего ничего. Вот покажется макушка солнца над дальнокраем, и первые торговцы выйдут встречать покупателей.
Пока искала нужное, глазела по сторонам. Красивый городишко. Дома выстроены не кучно, а впереди, там, где под городской стеной уходит вниз пологий холм, открывается красивый вид. Ложбина тянется далеко вперед, выравнивается и постепенно забирает вверх, а над следующим холмом зеленеет лес, висят облака, и над всем этим великолепием встает солнце.
То, что мне занадобилось, как горячую сдобу, мимоходом не продают. Нужно высматривать самой. Спрашивая дорогу у прохожих, я кое-как отыскала мастерскую Кречета, немногословного каменотеса, заросшего пышной седой гривой до самых глаз. Не поймешь, где еще патлы, а где уже борода.
– Чего тебе? Косишься, будто спросить хочешь.
Кречет растворил настежь дощатые ворота лавки, и взгляду предстала небольшая работная клеть, заставленная инструментом и напольными приспособлениями. В самом углу, между деревянными тисками и дубовой колодой примостился стул, простецкий и невероятно крепкий, сам весьма похожий на колоду.
– И правда спросить хочу.
– Если по делу, заходи, не стой. На сегодня первой будешь.
Осторожно прошла внутрь. Никогда не бывала в мастеровых клетях. Еще дома много слышала, но бывать не доводилось. Знала, что бондари мастерят бочки, а как они это делают, интересно не было. Подумаешь, бочки. Знала, что усмари имеют дело с кожами, а много ли умения нужно, чтобы для меня, дурищи, выделать мягкую телячью шкуру, – понятия не имела. В кузню даже не совалась, не бабье это дело с огнем разговаривать. Для разговора с огнем требуется ясный ум и спокойная душа, ага, поищите все это в бабьих головах да вечно неспокойном сердце. Как прикажете огонь понять, если себя порой с трудом понимала? Сделаю что-нибудь и только потом задаюсь вопросом: для чего все это было нужно?
– Давно камень тешешь?
Мастер снял с гвоздя кожаный передник и воззрился на меня из-под кустистых бровей.
– Ты гляди, любопытная какая! Да уж давненько. Соседи говорят, скоро сам буду похож на камень.
– Дело у меня к тебе. Важное.
– Сам знаю, что важное. Ко мне по другим не ходят. Рассказывай.
Долго не могла начать, просто не знала как. История необычная, с какого конца ни начни, покажется, будто начало совсем в другом месте.
– Памятник нужен. Большой. Выше меня.
– Можно и памятник изваять. Кому памятник? Ратнику? Гляжу, с мечом плотно знаешься.
– Ну-у… И Ратнику тоже. В общем, как бы это сказать…
– Да уж скажи что-нибудь. – Каменотес отложил в сторону долото и вздохнул. Понял, что начнет не скоро.
– Я должна сама его сделать. – Будто в омут с головой нырнула. – Непременно сама.
– И давно ты, девка, в нашем деле? – Лохматый усмехнулся, разглядывая мои руки. У самого ручищи будто каменные – темные, жилистые и, наверное, жуть какие крепкие. С камнем поведешься, сам станешь ровно камень.
– Честно?
– Ясное дело – честно!
– Ни дня. А только я обязательно должна сама. Понимаешь, сама!
Мастер пожевал ус. Поджал губы под бородой и укоризненно покачал головой:
– Камень, подлец, хитер. Секретов таит не счесть. Знаю много, еще больше не знаю. И жизни не хватит вызнать все. В свое ли дело лезешь, дуреха?
Не-а. Помотала головой. Не в свое. Но надо, обязательно надо.
– Кречетушка, миленький, знаю, что скажешь, но отступать некуда. Кровь из носу, нужно сделать, и сделать должна сама. Непременно сама!
– Пуп развяжется, – буркнул каменотес.
– Держать его, что ли? Пусть развяжется. Сам сказал, что дура. Какой с дуры спрос?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
