Кречет какое-то время молчал, вертя в руках молот на длинной, потемневшей дубовой рукояти. Потом повел челюстью так, что пышная борода ходуном ушла, и крякнул.
– Дура! Как есть дура! За инструментом пришла?
Лишь кивнула.
– Кувалда и зубило, – пробормотал каменотес оглядываясь. Чуть позади и левее поднял с лавки черное зубило с блестящей кромкой и подал мне. Небольшой молот взял с приступки.
– Правша?
– Да.
– Гляди сюда. – Левой рукой обхватил зубило, пристроил над ним молот и замер. – Вот так, видишь?
Я пожирала глазами руки мастера и запоминала. Так зубило держать, а так – молот.
– Какой камень станешь резать?
Пожала плечами. Что значит «какой»? Крепкий.
– Камень бывает разный. От этого и станешь плясать. Бывает слоистый, бывает зернистый, бывает… Объяснять долго, в двух словах не расскажешь. Поначалу веди осторожно. В осьмушку силы. Погляди, как ведет себя камень. Какой скол, как по сердцевине зубило идет. Если откалываются крупные куски, налегай аккуратней, если камень очень крепкий, иди по маленьким насечкам. Где станешь работать?
Я показала рукой.
– Полдня отсюда.
– Там у нас серый зернистый булыжник, скалы близко… – Кречет напряг память.
– Ага, и в Полоречицких полях очень много камней!
Каменотес вдруг умолк и долго на меня смотрел.
– Сколько живу, впервые такое вижу. Расскажу парням – не поверят!
– А ты не рассказывай. Покажи.
– Что показать?
– В полудне отсюда, на большой поляне у самой дороги. Через какое-то время сам увидишь.
Кречет впервые за все утро улыбнулся. Борода растрескалась, и блеснули ровные зубы.
– И погляжу. Все поняла?
– Ага. Зубило держать так, а молот вот так. – Я показала. – Посмотреть, как ведет себя камень, если откалывается крупно, слоями – не налегать, если скол мелкий и зернистый – вести уверенней, все больше уголком зубила.
– И еще. – Каменотес воздел указательный палец. – Если глыбка уже отколота от материнской скалы, тащи на место смело, если только собираешься откалывать, смотри за наклоном. Не придавило бы ненароком. На скол слей жертвенное подношение. И выбирай камень с узким пояском.
– С чем? – не поняла.
– Поди сюда, – усмехнулся мастер, а когда я подошла, обе руки положил мне на пояс. – Откалывай в самом узком месте. Вот тут. В пояске. Поняла?
Кивнула. Полезла за серебром, и через мгновение блестящий рубль перекочевал в темную ладонь Кречета.
– Наведаюсь через месяц. – Седобровый погрозил мне пальцем. – Не дайте боги, непотребное увижу!
– Все будет хорошо! – улыбнулась. – Тебе не придется краснеть.
– А звать как?
– Верна, – уже в спину бросила я.
Пока болтали о том о сем, торг ожил. Проехала телега, увозившая куда-то несколько выделанных шкур, от которых едко пахло дубильней. Через дорогу перекрикивались каменотесы, всем было интересно узнать, отчего к соседу приходила девка с мечом. Неужели невеста сыскалась для сына? Седобровый сдержанно посоветовал не распускать языки, а заняться делом. Серая лошадка волоком протащила тес для бондаря, доски деревянно гремели друг о друга и подпрыгивали на неровностях. В каждой работной клети, срубленной наподобие двустворчатых ворот, весело кипела жизнь. Бронник резал бычатину для доспеха, гончар черпал глину из корытца позади себя и плюхал все на вертушку, что приводил в движение ногой. И если бы не дело, подолгу останавливалась около каждой мастерской. Раньше все это меня не интересовало, а тут как будто подменили. Может быть, на самом деле подменили, и я уже совсем не та дикая кошка, что фыркала и шипела в рабском загоне Крайра?
– Вот и все, а ты боялся! – весело бросила сторожевому у ворот.
– Потратила? – Вислоусый покачал головой. – Все деньги? Должно быть, сладостей набрала?
– Уж ты бы, конечно, бражки прикупил, – усмехнулась я, вскакивая в седло за воротами.
– Ясное дело! – облизнулся пузан. – И мясца горячего, прямо с вертела. На твое серебро можно было уесться вусмерть. И упиться.
– На вот, – бросила серебро. Вислоусый, даром что необъятен в пузе, сноровисто поймал рубль. – Тут хватит и на бражку и на мясцо.
– Чудно как-то! – крикнул вдогонку сторожевой. Ему пришлось напрячь голос – телеги под лошадями и ослами тянулись в город длинной шумной вереницей. – Серебром разбрасываешься! А все равно спасибо, неправильная девка!
– Будь здоров! Просто на душе хорошо!
Как раз посередине между полуднем и заходом солнца я приехала. Безрод лежал у палатки и наслаждался покоем. К нему понемногу стал возвращаться тот пронизывающий, острый взгляд, от которого еще недавно меня в дрожь бросало. Глядит, будто иглой колет. Жаль, языком еще не ворочает, послушать бы, что скажет. Если разговаривать захочет.
– Я на месте! – громко возвестила, проходя мимо черты.
– И слава богам, – разлыбился Тычок. – Удачно съездила?
– Ага.
– А зачем ездила?
– Во! – Я подняла над головой зубило и молоток.
– Ишь ты! – Старик сбил шапку на затылок. – И для чего?
– Скоро покажу!
Не останавливаясь, проехала. Немного дальше по дороге, если ехать из Срединника, чуть правее, стояла небольшая каменная гряда. Среди прочих валунов нашлись материнская скала и скальный вылет высотой в два моих роста. Больше плоский, чем объемистый. Спешилась и подошла вплотную. Положила руки на камень, за целый день нагретый солнцем, и вообразила, как сделал бы все Кречет, будь он на моем месте.
– Пахари говорят, земля живая, – начала я. – Это и раньше знала. Но то, что в камне душа заточена, даже не думала. Кречет глаза раскрыл. Сказал, вы, камни, капризные, все твердую руку подавай, острый глаз и ясный замысел. Что нашла – то и есть. Не взыщи.
Прислушалась. Вроде тихо. Скальный вылет, эдакий побег-переросток соединяла с материнской скалой перемычка, толщиной с мое тело.
– Ровно пуповину перережу, – шепнула, вставая на колени. – Как будто родиться помогу. Значит, я повивальная бабка? Ну ладно… не бабка, девка.
Валун-исполин, ровно каменный шип, рос вверх и немного в сторону. Обошла кругом, примерилась. Вот сюда стану бить, а в эту сторону он упадет.
– Конечно, трудно будет, а роды вообще нелегкое дело. Сама не знаю, но бабы говорят, что непросто.
Прислушалась. Тихо. Скала молчала. Не нашла ни единого знамения, что я услышана. А может быть, все это сказки, будто у куска камня есть душа? Может быть, мастеровые просто цену себе набивают? Ага, сидит душа внутри камня, глядит сейчас на меня и думает: «Во, девка дура, с камнем бессловесным разговаривает! Вот промолчу, пусть почувствует себя умалишенной!» Весело будет. Ладно, там посмотрим, утро вечера мудренее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
