спросила вежливым голосом: «Господин! Чем я могу вам помочь?»
– Слушай, а как мне Алису найти, ну моего робота? – спросил я.
Девушка улыбнулась и сказала: «Следуйте за мной, пожалуйста!». Мы вышли из дома и двинулись по направлению к светлому, небольшому зданию под красной, черепичной крышей. Навстречу уже бежала Алиска. Я забыл, что андроиды связываются друг с другом по внутреннему каналу, и сначала удивился. А затем радостно бросился к ней.
– Ааааа, Зая! Как я скучала – закричала Алька и подпрыгнув обхватила меня руками и ногами. Я быстро-быстро потер ей спинку.
– Как ты мой ребенок? Я тоже скучал, – с неподдельным восторгом я гладил ее по голове. Алиса слезла с меня и засмеялась:
– Хорошо, Зайка. Я помогала Аскольду ухаживать за розами. Так интересно! Он сказал, когда мы будем уезжать он мне одну подарит!
– Идем, – я взял ее за руку, и мы пошли по неширокой тропинке вглубь парка.
– Забыл про меня. Не любит. Хочет бросить, – капризным голосом обиженно произнесла Аля.
Я улыбнулся:
– Ну что ты такое говоришь, конечно скучал, просто времени не было тебя навестить. Здесь столько всего произошло. Слушай, госпожа хочет поехать с нами. Ты не против?
Аля радостно захлопала в ладоши:
– Аааа, конечно Зайка. Она красивая. И хорошая. Я ведь ее расстроила, а она на меня больше не сердится. Я научу ее собирать цветы и разжигать костер!
Я потрепал ее по голове. Тропинка круто забрала вправо, и за поворотом обнаружилась дорожка из камня ведущая резко вниз. Мы спустились вприпрыжку и вышли к небольшой, светло-голубой чаше искусственного озерца. Я подошел и пальцами потрогал воду, как оказалось теплую, словно парное молоко. Я тут же начал раздеваться. Алиска посмотрев на меня, молниеносно сбросила с себя платьице, и голенькая побежала в занавеси брызг в глубину. Нырнула. Вынырнула через метров двадцать, и с визгом начала беситься в воде. Я зашел с опаской, но убедившись, что дно такое же ровное и песчаное, как и берег, задержав дыхание нырнул под воду. Озеро было неглубоким, и через некоторое время я достал рукой до дна. Алиска со шлейфом темных волос подплыла ко мне, и широко улыбаясь, чуть коснулась моих губ. Резкими гребками я выскочил на поверхность, как умудренный жизнью кит упал на спину и заорал от избытка чувств. Алиса накручивала круги вокруг меня. Я перевернулся на живот и схватил ее за ногу. Она взвизгнула и начала лягаться. Мы радостно смеялись.
– Развлекаетесь? – раздался негромкий голос.
Мы с Алисой притихли. На берегу стояла Берта и наклонив голову внимательно рассматривала нас. Алиса сказала: «Госпожа, извините!» – и поплыла к берегу. Берта остановила ее рукой: «Не нужно». И стала раздеваться. Она медленно, с вызовом глядя на меня, сбросила с себя одежду. Я смотрел во все глаза на ее обнаженное тело. Она усмехнулась, и вдруг громко закричав, разбежалась и прыгнула в воду. Я удивленно рассмеялся, а Алиска вообще зашлась от смеха. Берта подплыла ко мне. Смеясь мы начали бороться в воде. Она вдруг обхватила мою шею и впилась в губы долгим поцелуем. Победоносно обернулась на Алису, смотревшую на нас с улыбкой, и резко меня оттолкнув упала на спину и проплыла метров двадцать. Затем перевернулась на живот, и отточенным кролем устремилась к берегу. Вышла с естественной грацией и упала на теплый песок со вздохом блаженства. Я поплыл к ней. Вылез, постучал по уху пытаясь вылить попавшую туда воду, а потом повалился рядом с Бертой. Взъерошенные облака кремовыми пятнами неторопливо исчезали за кронами высоких деревьев. Девушка закрыв глаза грелась на солнце. Я любовался ей. Она повернулась ко мне, подперла голову рукой и сказала:
– Расскажи, пожалуйста, о себе. Я ведь, если так разобраться, толком-то ничего и не знаю. Кроме детских воспоминаний и записей с «квантонов». Что ты любишь, а что тебя злит? Что ты чувствовал после той ночи? Почему с родителями больше не общаешься? Мне действительно интересно.
Я сел по-турецки, посмотрел на Алису, плавающую с бешеной скоростью туда-сюда, и ответил:
– Знаешь, Хуберт… Да, мы были лучшими друзьями. И боль от потери не утихнет еще очень долго. Но понимаешь, мы офицеры Академии. Нас учили легко расставаться с жизнью. Поэтому нам многое и прощается. Наши пьяные загулы. Дурацкие шутки над местными, в ближайшем от кампуса городке. Академия всегда имеет дело с грязью, от которой вывернет того же Кевина. Они все философы, любящие пространные рассуждения о том, о сем. Конфы такие, а мы, Голубые ленты, сякие. Совет нарушает наши права… Кря-кря-кря. А меня учили выполнять приказы, а не трепать языком, и если Совет прикажет, выстрелить тому же Кевину прямо в затылок. Хуберту просто не повезло. И если бы он был за штурвалом, и на его месте оказался я, он бы сказал тоже самое.
Берта молчала, внимательно смотря на меня из-под руки, которой она прикрывалась от солнечных лучей.
– А родители…– продолжил я, – родители…
Я кивнул на Альку, которая легла на спину и не мигая смотрела на голубое небо.
– Вот причина.
Берта приподнялась и ошеломленно спросила:
– Она? Из-за робота ты не общаешься с родителями уже столько лет?
Я цыкнул языком.
– Понимаешь, она стала для меня больше, чем просто робот. Она стала для меня поддержкой в самые черные дни. Моей «жилеткой», когда мне было плохо. Моей собутыльницей. Боевой подругой. Человеком, извини, существом, которое никогда не предаст, пожалеет, когда мне тоскливо, всегда поднимет настроение.
Берта посмотрела на Алису.
– Влад, но она же просто робот. Андроид. Она… Она не может стать человеком. Это машина. Она просто запрограммирована доставлять тебе удовольствие и говорить приятные слова, когда видит, что тебе плохо на душе.
Я согласно кивнул.
– Да, робот. Но робот, который оказался лучше многих людей.
Берта спросила с подозрением в голосе.
– Ты это о чем?
Я отвел от нее глаза.
– Да так. Просто я действительно очень сильно изменился с тех пор.
Берта внимательно посмотрела на меня, перевела взгляд на Алису и жестко ответила:
– Ты не прав. Мы их создали. Они никогда не станут нам ровней. Ты мне сейчас напоминаешь Голубых лент, которые считают, что роботы, ведущие себя как люди и смотрящие на тебя с восхищением или обожанием, обладают теми же чувствами, что и человек. Они постоянно пытаются гуманизировать машину. Машину, созданную нами и для нашего же удобства.
Я тихо сказал:
– А разве мы это уже не проходили много столетий назад, когда элита, типа Совета, на полном серьезе решала, стоит ли считать
