которых я так любила нырять. Дети, наверное, ещё посещали школу. Взрослые ходили на работу. Конечно, жизнь Самуи изменилась, но все изменения были не такими уж и страшными. А вот моё существование в бетонном квадрате камеры было страшным. Но только для меня. Для меня одной. В зеркало на меня глядела знакомая, но исхудавшая, бледная, напуганная девушка, так непохожая на ту, что сошла с трапа челнока, тогда пять лет назад.
— Если вам неприятно… — начинаю я.
— Нет. Всё в порядке, — перебивает меня Мария. — Вы же писатель. А писатель должен понимать героев своей книги. Я ведь герой?
Улыбается. Широко. Искренне.
— Да. Вы героиня.
Мне неловко.
— Вот и здорово, — беззаботно машет рукой. — Не нужно бояться прошлого. Я справилась с воспоминаниями. Многие из нас нет. И многие не справятся никогда. А это намного страшнее…
Попав в дом миссис Каниган, я начала новый этап своей жизни. В мои обязанности входила готовка, уборка дома, выполнение мелких повседневных задач. У меня была своя комната. Чистая кровать. Небольшой гардероб. Хозяйка всегда требовала, чтобы я выглядела опрятно. Хорошая еда. Даже немного личного времени, которое я проводила за чтением книг из хозяйской библиотеки. Позднее мне разрешали ездить в магазин за продуктами, в сопровождении адъютанта генерала. Того самого, который привёз меня в первый день. Это было похоже на некоторую свободу. Я безропотно выполняла все поручения и делала всю, возложенную на меня работу. Страх за свою жизнь и волнения о завтрашнем дне уступили место спокойной и тихой рутине, работе, в которой я отвлекалась от дурных, тяжёлых мыслей. Хозяйка общалась со мной холодно, но спокойно. Эта строгая, чопорная женщина презирала меня, но не оскорбляла. Скорее терпела как неприятную, но функциональную и полезную вещь. Молчаливое сосуществование.
Генерала Макрида я видела нечасто. Мне не позволялось заходить в ту часть дома, где был его кабинет и спальня. Если ему что-то требовалось, когда он находился в доме, хозяйка делала это сама. На меня он вообще не обращал внимания. Миссис Каниган была его любовницей и порхала вокруг него как бабочка.
Однажды хозяйка объявила, что вечером в доме будет ужин, на который придут много людей. Хотела, чтобы всё было пышно. Мы украсили цветами большую гостиную на первом этаже дома, я несколько раз ездила в магазин за покупками, потом мы готовили ужин, сервировали стол, в общем, ожидали гостей. Миссис Каниган желала удивить и угодить им. Торопилась, нервничала. Много хлопот. К вечеру я так устала, что она даже махнула рукой и отпустила меня в свою комнату, лишь бы я не мозолила глаза. Сказала, что с остальным справится сама. И наказала не покидать свою комнату. Я с облегчением ушла. Взяла книгу и читала весь вечер. Далеко за полночь гости разошлись. Ещё некоторое время я слышала шаги и голоса. Потом дом затих.
Дверь в мою комнату не имела замка. Только я выключила свет и прикрыла глаза, как почувствовала, что она открывается. На пороге стоял генерал Макрид. Я так опешила, что только молча смотрела, как он захлопывает за собой дверь и приближается к моей кровати. Он был в стельку пьян. Страх сдавил горло. Тело онемело. Я не издала ни звука… Слёзы катились из остекленевших глаз во время и после того, как он, сделав ЭТО, ушёл…
Мария прерывается. Поправляет волосы.
— Не помню, как началось утро. Не знаю, как об этом стало известно миссис Каниган, возможно что-то слышала или заметила, может генерал сам ей сказал, но не успела я встать с кровати, как она набросилась на меня и стала избивать, осыпая проклятьями. Я пыталась защищаться, но она была сильнее меня, к тому же ярость придавала ей сил, а я после произошедшего ночью, была как в бреду. Она сильно меня побила. До потери сознания. Чудом не покалечила. Я очнулась на полу, вся в крови. Еле нашла в себе силы одеться. Не знала, что делать. Сидела на кровати и плакала. До самого вечера. Потом пришла хозяйка дома.
«Будешь солдатской подстилкой, дрянь» — прошипела она с ненавистью и вытолкала меня в коридор. Там меня ждал какой-то мужчина. Среднего роста, тучный, с крысиным лицом и маленькими хитрыми глазами. Меня вытолкали на улицу и усадили в автомобиль, он сел рядом. Закурил и выпустил мне в лицо облако дыма.
«Ну что красотка… Тебе понравится у нас» — ехидно сказал он.
Снова меня везли в неизвестность. Снова я испытывала страх. Только теперь надежда во мне умерла. Я сломалась. Покорилась судьбе. Исчезла. Осталось лишь тело.
Видя, как я неловко молчу и отвожу взгляд, она продолжает:
— Писатели сочиняют не только сказки, мистер Фишер. Вы должны это знать. Но каждый ужас обязан закончиться сказочно.
— Как закончился ваш?
— Благодаря моему мужу, — кивает она. — С его появлением.
Я перевожу взгляд на фотографию в рамке, стоящую на столе. На белом песке у воды сидят три человека — Мария, её маленькая дочь на цветастом покрывале и молодой мужчина, в инвалидном кресле.
Глава 3
Маркус Альери
Меня выписали из больницы через неделю. Всё это время у дверей палаты круглосуточно дежурили полицейские. Будто в моём состоянии я был способен на побег. Хороший беглец — без штанов, обмотанный больничным одеялом. Ну да понять их можно. До сих пор удивляюсь их везению. Из десятков планет, из миллиардов и миллиардов их обитателей, им нужен был один. И нашли они его у собственного крыльца. Беззащитным и слабым. Да… Чёртов случай.
Меня отвезли в гостиницу «Самаритен». В штаб «Комитета». В большом кабинете, для совещаний, на двенадцатом этаже меня ждали. Ждали с нетерпением. Когда я вошёл, шесть пар глаз пристально впились в мою персону и, казалось, не мигая смотрели как я неуклюже бреду к свободному стулу и усаживаюсь на него. После ранения мне было тяжело передвигаться. Врачи предложили трость, но я отказался. Уж лучше так. Самостоятельно.
Я сел. Перед каждым из присутствующих лежала толстая папка сшитых бумаг. Наверное, полный перечень моих прегрешений — усмехнулся я. Или подробное описание всех способов моей возможной казни. Ну да ладно. Выход есть всегда. Я ещё поторгуюсь.
Из присутствующих я знал только Ли Во Джонга. Остальные мне были не знакомы. Он крутил в руке карандаш и созерцал картину на противоположной от него стене. Репродукцию работы какого-то великого, дохлого художника, двадцатого века. Не помню его имени. На полотне был изображён чёрный квадрат в белом поле. Будто чёрная дыра в их
