хватает ртом солёную росу.
Уже рассвет порезался о звёзды
и копит кровь в ладонях на весу!
ПАМЯТЬ
Олимпийской деревни броня –
прёт комбайн. А на ферме легко
молоко попадает в меня,
если я не попал «в молоко».
Зреет в воздухе неги нуга –
собирай и – в амбар, под засов.
Тянут время пустые стога –
половинки песочных часов.
Думал, в сердце всё это несу:
стрекот мяты и запах сверчков...
Верил, что зарубил на носу,
вышло – след от оправы очков...
КРЕЩЕНИЕ
Молча ехали пока, положившись на удачу,
дочь считала облака и шептала
«я не плачу».
У распахнутых ворот
батюшка шутил не строгий,
мол, не выспавшись,
народ реже думает о Боге.
Нас к иконам проводил,
в алтаре затеплил свечи
и водою окропил ноги дочери и плечи...
Дал салфетку изо льна,
поскрипел кадилом бурым,
капнул в ложечку вина –
и закончил процедуру...
Возвращаясь, пили квас,
пели, фыркали от смеха:
поздравляй, в Медовый Спас
окрестили человека!
Ветер забирал в узлы
пыль, катившуюся следом...
Успеваем до грозы? Быть на воздухе обеду!
Громыхает вдалеке, все в беседке –
молодцы мы!
Только сосны – в столбняке,
обнесённые вакциной.
Репчатые купола доставай из супа, ну-ка –
выбегай из-за стола
в православных слёзках лука!
ТАКАЯ МУЗЫКА
Свален у забора птичий щебень,
прямо в лужу годовых колец.
В городской окраине ущербной
застоялся дождь, как холодец.
Жизнь не вызывает аппетита,
хоть ползёт из новой скорлупы
по асфальту, набрана петитом,
как на пачке гречневой крупы.
Выгребаем, в будущее вперясь,
так лососи трутся борт о борт –
кажется, торопятся на нерест,
по идее – прутся на аборт.
Снова всё весомо, зримо, грубо:
из кармана вытянув кастет,
композитор дал роялю в зубы,
вот и льётся музыка в ответ.
КАЗАНЬ
Самурайская юность
Литература
Самурайская юность
ПОЭТОГРАД
Владимир ТОЦКИЙ
***
Сквозняк, заплетая косички,
Гуляет от двери к окну.
Ты дремлешь в пустой электричке.
Я страж твой, я глаз не сомкну.
Мы едем лесными рядами.
Пригожи в них все продавцы.
Торгуют берёзы грибами,
У ног разложив образцы.
Куриным желтком зверобоя
Окрашена просека. Лишь
Вкрапленье сверкнёт голубое
Там, где уснул камыш.
И каждый прогон – зарисовка:
Туман на восходе... И дня
Не хватит, чтоб смолкла тусовка
Сорок у кривого плетня.
Протяжный гудок электрички
Настроит на крик петуха,
А я подбираю отмычки
К началу творенья стиха.
Мелькают за далями дали.
В узилище рифм – стихи.
Лишь слово – исповедальня –
Набухшие рвёт мехи.
***
Как гений общенья искал одиночества,
Скитаясь по книгам с присмотром пера.
Злой явью воочью гудели пророчества
Про время, и место, et cetera.
Здесь корни творения в кладезях памяти
С Предвечным в начале
И Словом в фундаменте.
***
Кружит хмурый снег-молчальник
Над студёною водой.
И луна – печатный пряник
Свет роняет молодой.
Я серебряной тропою
В заводь звёздную бреду…
То ли сердце успокою,
То ль накликаю беду.
То ль невольно в тихом свете,
Что окутал зимний лес,
Прошепчу о Горнем лете,
Что спускается с Небес.
***
Чем больше в доме барахла,
Тем меньше воздуха и света.
А детства бо’сого планета
Была чиста, как гладь листа.
В деревне, где петляет Битца,
Пастух, помахивая вицей,
Гнал стадо росною тропой
В ленивый луговой покой.
Вставал рассвет из-под навеса
И золотил макушки леса,
Церковные кресты и крыши.
Я за водой к колодцу вышел,
Чтоб напоить герань и паука,
Спустившего тенета с потолка.
Вода родится под землёй,
И под водой, и над водой,
Потом в сенях в ведре хранится,
От глаза чёрного таится,
Дрожит, боится пламени свечи.
И утро лёгкой дымкой из печи
На волю вольную стремится,
Чтоб умереть и вновь родиться.
***
На стыке времени и вечности,
То в безнадёге, то в беспечности
Несу я дар скудельный Твой
Из небытийной кладовой.
Леса густы, болота топки,
И каждый пятый тонет в стопке.
А жизнь моя гроша не стоит
Для тех, кто будущее строит.
***
Н.Т.
Снизу сленг язык теснит.
Сверху сел канцелярит.
Речи чистая река
В горле сжата до плевка.
***
Придавило лето стойкой непогодой:
Тёмные заборы, мокрые кусты.
Замолчали птицы, и дождю в угоду
Хмурят дуги-брови над водой мосты.
В загородном доме пахнет
свежей стружкой,
А в печи вздыхают о былом дрова.
Ходоки из Леты – ходики с кукушкой
Нехотя качают времени права.
И в привычном ходе монотонных буден
Мы хороним спешку, маету сует.
Но не похороним и не позабудем,
Как учила мама составлять букет.
***
Стол накрыт на шестерых…
Арсений Тарковский
От недотроги-тишины,
От чувства собственной вины,
От несогревшего звонка,
От неувядшего венка
Незримо тянется тесьма
Исповедального письма.
Стать современней – стать старее
И уязвимее, скорее.
И стол накрыть на шестерых,
И встретить мёртвых и живых.
***
Всё внешнее и видимое нами
Мы называем настоящим.
Да?
Какая близорукая беда!
Но лишь незримому, что в нас таится,
Незримое и может приоткрыться.
Всё работа, работа – зашился…
И другого уже не хочу.
Как алкаш, от былого зашился,
Всем друзьям я молчаньем плачу.
Ах, оставьте вы мёртвое мёртвым.
Пусть не снится за школой овраг.
И давно калачом стал я тёртым,
Ну а прошлое – друг или враг?
То ли мрак – послесловье заката?
То ль закат – предисловие дня?
Паруса королевской регаты –
Самурайская юность моя.
ЛИВЕНЬ
Град незрелым виноградом
Грохотал по автострадам,
Тротуарам, скверам, кортам
До-минорным нонаккордом.
Плыли фуры по дороге,
Как гружёные пироги.
И Москва-река вскипала,
Виноградины купала.
Кружевные колокольни –
Мачты флота на приколе –
Утопали в облаках,
В поднебесных родниках.
Но в угоду пешеходу
Луч блеснул по небосводу,
И концы потоков – в воду.
***
Такая же долгая осень стояла
Лет сорок назад. Он стянул одеяло –
Пора собираться. Светло за окном,
