не отличат нашу корову от всех остальных! — тут же нахожу я ответ.
— А Сунжу не нарисовал! — говорит бабушка.
И вдруг я с отчаянием замечаю, что действительно забыл нарисовать нашу реку. Все есть — дома́, добрая и ласковая Малейк, небо, солнце, даже силуэт самолета вдалеке, а Сунжы нет.
Я злюсь и поэтому говорю бабушке:
— Это не наш аул, это я другой аул нарисовал, он стоит далеко от реки…
— Как же туда попала наша Малейк? — хитро улыбается бабушка. — Вот чудо!
— Это не наша Малейк, это другая Малейк, — упорствую я.
— Другая? — настораживается бабушка. — Ты хочешь сказать, что в соседнем ауле есть корова не хуже нашей?
Тут я вешаю на рот замок. Лучше молчать, а то бабушка, чего доброго, еще выйдет из себя и доберется до «шайтана»…
Сегодня я стал рисовать космический корабль. Он летел в безвоздушном пространстве и посылал всей земле свои сигналы: бип! бип! бип!
И только я изобразил движение этих сигналов с помощью волнистых линий, как услышал за спиной дыхание бабушки. Я обернулся.
— Нравится?
— А что это такое? — прежде всего осведомилась бабушка и не удержалась, чтобы не сказать: — На кувшин похоже…
— Это космический корабль, а не кувшин, — с обидой сказал я.
— Ну, пусть корабль, — смилостивилась бабушка.
Она даже наклонилась, чтобы получше рассмотреть рисунок. Она смотрела на бумагу, а я в ее глаза, спрятанные за очками, — мне хотелось еще до бабушкиных слов узнать, что думает она о моем космическом корабле. Но в золотисто-коричневых зрачках бабушки ничего не угадывалось.
— Разве не удивительно, что нынешний человек может летать в небесах? — Бабушка чуть заметно усмехнулась. — Да еще в кувшине…
— Не в кувшине! — возмутился я.
— Хорошо, в таком сосуде, как ты нарисовал… Все равно удивительно! У машины есть колеса, у самолета — крылья, а тут ни колес, ни крыльев… Скажи мне, Гапур, как такой корабль летает?
Вот и дождался я трудного вопроса!
Я вообще заметил, что бабушка стала больше интересоваться тем, что происходит на суше, на море и в воздухе. Как-то даже попросила меня газету почитать вслух. А радио теперь у нас дома не выключается. Мне в школу к восьми. Но уже в шесть часов утра радио в бабушкиной комнате просыпается и начинает говорить на двух языках — на ингушском и на русском. И я вместе с бабушкой должен слушать про то, что в Назрановском районе Чечено-Ингушетии закончили сев, а на нефтепромыслах в Малгобе́ке забил новый нефтяной фонтан, про то, что вьетнамцы снова побили захватчиков из Америки, а в Японии открылась Советская промышленная выставка. Может, все это и интересно, но почему я должен это слушать в шесть часов утра, когда глаза еще слипаются и веселый сон не хочет с тобой прощаться?
Я просил бабушку, чтобы она включала радио чуточку попозже.
«Не будет по-твоему, — ответила она. — Вдруг из Москвы скажут что-нибудь важное, а я и не услышу… Радио мне что газета. Ведь я неграмотная, читать не умею. — И добавила, с нежностью глядя на «тарелку» репродуктора: — Дай бог здоровья тому человеку, который придумал это радио!..»
— Ну, так что не отвечаешь? — настаивала на своем бабушка. — Почему летает этот корабль без колес и крыльев?
Откровенно говоря, я не знал, что сказать. Гамид Баширович нам это объяснял, но я не очень-то понял. Однако признаться бабушке в своем незнании я не хотел. Уж тогда бы она надо мной посмеялась. Я выпалил первое, что пришло на ум:
— Газы ему летать помогают.
— Газы? — удивилась бабушка.
Тут я припомнил кое-что из рассказа Гамида Башировича.
— А что такого? Ты видела, как у кипящего чайника крышка подскакивает?
— А! — воскликнула бабушка. — Видела!
— Ну вот, — заговорил я тоном учителя. — Это его газы толкают… И в космическом корабле примерно так же… Погляди, у меня тут окошечко нарисовано… Космонавт влезает в окошечко…
— В окошечко? — недоверчиво спросила бабушка, кинув на меня взгляд поверх очков.
— Влезает в окошечко, — продолжал я, — садится в мягкое кресло и берется за руль…
— А дверь этому кораблю не полагается? — задала новый вопрос бабушка. — Дело твое, но мне кажется, удобнее входить в дверь, а не в окно…
«Дуралей! — выругал я себя мысленно. — Что бы мне сказать, что кружочек — это не окно, а дверь. Теперь бабушка будет придираться!»
Только мыслей этих я не выдал.
— Знаешь, бабушка, — спокойно и твердо заговорил я, — делали этот корабль большие ученые, им лучше известно, почему нужно окно и не нужна дверь…
Я даже палец вверх поднял, чтобы бабушка прониклась почтением к большим ученым. Но это не помогло. Никакого почтения к тем, кто предпочитает лазить в окно, вместо того чтобы входить в дверь, у бабушки не было. Она иронически выпятила нижнюю губу и спросила:
— А у себя дома эти большие ученые тоже через окно лазят?
— Зачем же? — Я совсем вышел из себя и в возбуждении стал размахивать руками. — Дома они через дверь ходят… Ты пойми, космический корабль маленький, там места нет, чтобы сразу и окна делать, и двери…
Бабушка неожиданно кивнула.
— И вправду маленький…
Тут меня снова заело. Разве настоящие космические корабли маленькие? Они побольше нашего дома, быть может, даже больше аульского клуба. Это на моем рисунке корабль маленький получился, потому что тетрадный лист меня ограничивал.
Но разве это бабушке втолкуешь? Я и так устал от ее вопросов…
Когда-то — и в первом, и во втором классе — я рисовал бездумно, просто для того чтобы водить карандашом. Меня увлекал сам процесс появления на бумаге домов, неба, солнца, самолетов. Сейчас все изменилось! Достаточно было нарисовать дом, чтобы я мысленно уже заселил его. Достаточно было очертить контуры машины, чтобы я представлял себе, как сажусь за руль…
Теперь время, которое я проводил за рисованием, наполнилось для меня самыми чудесными переживаниями. Я участвовал в сотнях сражений и, конечно, всегда побеждал. Я плавал на атомном ледоколе «Ленин». Я
