Вера Котёнка была верой в Санта-Клауса. Он всегда ждал, что в его носке под Рождество окажется счастье, правда, какое — сказать не мог бы и сам.
После дискуссии в библиотеке отец Дюран обратился к Эмилю — обратился искренно и прямо, не затрудняя себя попытками замаскировать суть своего интереса. Его настораживает и пугает один из учеников, заметил он. Ему кажется, что с его душой далеко не все благополучно. Это Лоран де Венсан. Ему, Дюрану, показалось, что сам Эмиль считает, что тот не верит в Бога? Так ли это?
Эмиль молчал, но в его молчании Дюран не почувствовал теперь ни страха, ни упрямства, ни желания избежать разговора. Котёнок доверял ему. Дюран продолжил. Святой Игнатий Лойола говорил, что нужно избегать в речах всякого злословия и сплетни. Если кто объявит чей-либо смертный грех, то согрешит смертно, если простительный, то согрешит простительно. Если обнаружит чей-то недостаток, то тем выдает собственный недостаток. Это верно. Но если речь идет не о злословии, но о стремлении исправить душу, то о грехе или слабости другого допускается говорить в двух случаях: во-первых, если грех общеизвестен, как грех публичной женщины, или речь идёт о вине, доказанной судом, или об общественном заблуждении, отравляющем души тех, кого оно касается. Во-вторых, если грех тайный, но передается другому, чтобы тот отговорил согрешающего от греха…
Ему, отцу Дюрану, кажется, что Лорану ещё можно помочь…
Эмиль тяжело вздохнул и, видя, что отец Даниэль ждёт его ответа, заговорил.
Ему нечего сказать. Однажды он видел, как Лоран, чтобы достать с верхней полки книгу, подставил стул, положил на него несколько книг и стал сверху. Но не достал. Тогда он подложил на книги ещё несколько книг и икону, стоявшую на столе. Тогда дотянулся. Человек благоговейный так бы не поступил. Лоран никогда не упражняется в духовном, но читает в это время романы. Какие? Разные. Недавно читал этого… Эжена Сю. Гаттино не читал его, и не знает, о чём роман, но Потье, когда увидел, что это, презрительно передернулся и назвал роман глупостью. Лоран же зашипел на него и назвал психом, которому нечего судить о том, что читают нормальные люди. Сам Лоран никогда ничего против Христа не говорит. Он вообще мало говорит, но если что скажет — обязательно что-то неприятное. Говорил и нечто похожее на то, что сказал и в библиотеке. Дескать, справедливо, когда правит сильный, а если кролики попытаются править, мол, волком, их просто сожрут. Многие после разговоров с ним совсем поникшие ходят. Дофин говорит, что это настоящий вампир. Похоже на то.
— А что ты сам от него слышал? Лоран обижал тебя?
Эмиль пожал плечами.
— Нет. Он просто говорит неприятные вещи. Но я его не понимаю. Я не шибко способный, но Лоран ещё бездарней меня. Но он называл меня тупицей. Я не силён, но он ничуть не лучше. Но говорит, что я — слабак. Но это просто ругань. Но Лоран ведь… его боится сам д'Этранж, сын графа Люсьена! И Потье, и Дамьен — все уступают ему. Почему?
— Дюпон тоже боится его?
— Я бы сказал, что он старается не связываться с ним. С ним никто не хочет связываться. Я не знаю, почему. Однажды… однажды он заставил Дофина почистить его ботинки. Тот побледнел, чуть не бросился на него, но потом… почистил. Как это понять? Тот же Дюпон, он в математике страшно умный, всегда всё за него решает — ему только переписать остаётся. Какого чёрта Мишель так делает? Он же его одной левой свалить может!
Надо сказать, отец Дюран в полной мере разделял недоумение Гаттино.
Дюран решил присмотреться к Мишелю Дюпону — отчасти памятуя совет отца Аврелия, отчасти — по пробудившемуся собственному интересу. Очень скоро Даниэлю довелось оценить в мальчугане и недюжинный ум, и силу воли, и спокойную уверенность в себе. Во всём, что касается кулинарии, Дюпон обнаруживал феноменальные знания. Заглянув в его библиотечный формуляр, Дюран выяснил, что в собрании книг отца Этельбера не осталось ни одной нечитанной Мишелем книги по гастрономии. Отец Даниэль чаще стал встречаться с Дюпоном, щедро делился рецептами блюд, которыми он с отцом Горацием угощался в Риме, они провели несколько часов в спорах о преимуществах французской кухни над итальянской, несколько вечеров сражались с переменным успехом на бильярде.
Странно, но что-то мешало Дюрану заговорить о Лоране де Венсане, однако, однажды, к удивлению отца Даниэля, Мишель высказался сам. Они беседовали о бильярде, который по праву называют «игрой королей». Карл IX и Наполеон Бонапарт любили его. Отец Дюран рассказал, что Мишель Шамильяр, служивший при дворе Людовика XIV писцом, овладел игрой в совершенстве и прослыл лучшим игроком страны. Он стал партнером короля. Шамильяр периодически поддавался Людовику, и тот, в благодушном расположении духа после выигрыша, говаривал, что, не являясь «профессором бильярда», всё же превосходно владеет кием. Впоследствии Шамильяр из писарей был превращен в контролера финансов, а ещё позже стал военным министром Франции…
Мишель посмеялся. Разговор зашёл о посредственности и одарённости, и он неожиданно проронил, что ему трудно понять парадокс, о котором говорил на академии Леон Нуар, о внутреннем устройстве бездарности. Но не той бездарности, которая стремится достичь уровня гения, такая серость несчастна, но её спасает само стремление ввысь, зря Потье так… Но есть и другая…которая стремится все опустить в своё смрадное болото, вот это — действительно бездарность. Злящаяся на любое превосходство, ненавидящая одарённость и талант. Как наш Венсан.
Дюран мягко спросил, натирая кий мелом:
— По-твоему, это озлобление от осознания, что ему не дано таланта?
Дюпон потёр широкий лоб.
— Да полно, а прав ли я? Понимает ли он, что он обделён? Я не постигаю его. Кстати, я все забываю вас спросить, вы же так образованы. Кто такой калибан?
Дюран объяснил. Мишель, наклонив крупную голову и вытянув губы трубочкой, кивнул.
— На зимних вакациях тресну, но прочту всего Шекспира.
Отец Даниэль заметил, что пьесы английского гения неравноценны, и читать всё не нужно. Ещё хуже — читать все подряд бездумно. Целесообразно начать с комедий, и читать только лучшее. Если Мишель нуждается в его советах — он всегда готов помочь в выборе книг. С веками их, увы, становится все больше, и подлинные жемчужины тонут в море шелухи. За жизнь человек вообще-то должен прочитать только три десятка книг, самых важных и нужных, о которых, и вправду, можно сказать nocturna versate manu, versate diurna11…
— И каких же это?
Дюран засмеялся, обняв Мишеля за плечи. «Для того, чтобы их отыскать, приходится читать горы дребедени». Но Дюран пообещал отобрать для Мишеля лучшее из своей библиотеки. При этом учитель не решился спросить Дюпона о том, почему тот, как сказал Гаттино, выполняет за Венсана, этого лишенного дарований ученика, домашние задания о математике. Просто чувствовал, что спросить об этом время ещё не пришло.
