Что толку сейчас сожалеть обо всем этом, подумала она, и, опершись ладонями о постель, так что кончики ее пальцев почти касались его бедра, она легла ему на колени, вытянув шею. От этого движения кровать покачнулась. Его бедра были твердыми и теплыми, и она ощутила, как в них пульсирует горячая кровь. На нем были мягкие дорогие лосины, и под ними четко вырисовывались все мускулы. От него пахло сандаловым мылом, мужчиной и чем-то еще непонятным.
Монтгомери приподнял платок на ее шее и надел петлю. Его движения были такими уверенными, будто он делал это сотни раз. Бренна поморщилась от прикосновения холодного металла. Ее гордость была уязвлена, но она стиснула зубы, чтобы не заплакать.
Бренна лихорадочно размышляла. Надо найти способ повернуть обстоятельства в свою пользу. Кузнец наверняка сможет сделать ключ. Или она напишет письмо своему брату Натану, и он что-нибудь придумает.
Потом она услышала, как щелкнул замок. После этого ей было позволено поднять голову. Кольцо было широким и не сжимало ей горло, но его тяжесть давила на ключицы.
— Сядь, — скомандовал он и взял в руки кольцо поменьше.
Она повиновалась, но все еще прикидывала в уме, как сбить его с толку и застать врасплох.
— Дай руку.
Она протянула руку, позволив ему защелкнуть наручник.
— Никаких жалоб?
Слегка наклонив голову, она взглянула на него сквозь ресницы.
— Нет, милорд, — ответила она, стараясь придать своему лицу выражение покорности.
— Хорошо.
Негодяй. Его высокомерный тон возмутил ее, но она решила промолчать.
Он взял другую руку, и она с трудом удержалась от того, чтобы не отдернуть ее. Это была правая рука, и теперь не получится как следует держать кисть. Сердце сжалось. Что, если ей никогда не удастся освободиться? Что, если наручники изуродуют руки?
Но Бренна заставила себя оставаться послушной. Если она начнет сопротивляться, он наверняка опять выпорет ее, а потом все равно закует в кандалы. А если она признается, как важна ей живопись, он, чего доброго, сломает ей пальцы.
Она найдет способ выйти на свободу. И снова заняться живописью. Она должна. Живопись — это ее убежище. Ее святилище.
— Встань и разведи руки в стороны.
Кровь прилила к лицу, когда она поднялась. Кольцо вокруг шеи соскользнуло вниз к ключицам. Все еще не запертые кольца для ног болтались у щиколоток.
Монтгомери посмотрел на плоды своей работы и потрогал все кольца.
— Неужели трех колец не достаточно? Зачем вам пять?
— Поставь ногу на кровать.
— Нет необходимости… — начала она.
— Есть, — отрезал он, не дав ей закончить. — Ставь ногу.
Она чувствовала себя как кобыла, которую тренируют на манеже.
— Прошу вас, — тихо сказала она, дотронувшись до цепи, — у меня и так уже путы на руках.
Красное пятно в глазу исчезло, но выражение его лица было непроницаемым. Его хорошо выбритый подбородок не напрягся от раздражения, но и не смягчился от сочувствия.
Она задержала дыхание в надежде, что он обдумывает ее просьбу.
Он покачал головой и похлопал ладонью по кровати, показывая, куда она должна поставить ногу.
Она поняла, что помилования не будет.
— Держись за мое плечо, если надо.
Самодовольный тип.
Сердито взглянув на него, она перенесла тяжесть тела на одну ногу и немного согнула колени, чтобы не потерять равновесие и не висеть на его плече, пока он будет заковывать ее, и поставила ногу на кровать. Потом выпрямилась, чтобы показать, что может обходиться без его помощи.
У него дернулись губы. Это было первым выражением каких-либо эмоций за все то время, пока длился этот позорный ритуал.
Неужели он над ней смеется, или ей показалось?
Кольцо защелкнулось, и она немного пошатнулась. Затем опять согнула ногу в колене. «Не падай», — приказала она себе.
— Другую ногу.
Бренна с усилием подняла ногу, гордясь тем, что не надо было держаться за него, будто какая-то неживая кукла. Она перенесла центр тяжести на уже закованную ногу и начала поднимать другую.
Как она его ненавидела! Если бы можно было придумать способ ударить его по голове, она бы, не раздумывая, это сделала.
Он вдруг посмотрел так, будто прочитал ее мысли, девушка отвела взгляд.
«Только не упади. Не упади».
— Не надо все усугублять. Обопрись на мое плечо, — приказал Джеймс. — Тебе будет только больно, если ты упадешь из-за того, что твоя гордость не позволяет тебе ко мне прикасаться.
С каменным лицом она положила руку ему на плечо, а потом натянуто улыбнулась, правда, улыбка была больше похожа на гримасу. Если она сейчас споткнется, от ее гордости не останется и следа, так что уж лучше опереться на его плечо.
Это плечо было самым твердым, самым мускулистым, какое она когда-либо видела или к которому прикасалась. Не то чтобы у нее был большой опыт в этом деле, но она не раз изображала такие плечи на своих картинах. Мускулы образовали тугой узел под рубашкой. Никаких подложенных подушечек, как того требовала мода.
Защелкнув ножные кандалы, он позволил ей опустить ногу на пол. От его прикосновения кожа начала гореть и покалывать. Она внутренне содрогнулась. Это был дьявол, и это был ад.
— Ходить можешь?
Бренна взглянула на цепи, которые образовали большую металлическую паутину. Протянула вперед руки, и вся конструкция издала тихий звон. Две пары цепей шли от наручников на запястьях. Еще одна пара цепей шла через кольцо на шее, так что она могла полностью вытянуть либо одну, либо другую руку, но не обе одновременно. Другая пара цепей соединяла наручные кандалы с металлическим кольцом на уровне ее пупка. Это кольцо также соединялось цепью с ошейником. Через него же проходили и цепи к кандалам на ногах, поэтому она могла поднять руки только в том случае, если ее ноги касались пола.
Когда до нее дошло, что она была полностью закована, сердце защемило.
Теперь она беспомощна. Шансов сбежать нет.
— Подойди к камину, пленница-жена, — сказал он и, взяв ее за плечи, повернул в сторону очага в другом конце комнаты.
Его слова прозвучали как приказ и болью отозвались в ее душе. Она обязательно найдет способ освободиться.
— Если ты не можешь ходить, я увеличу длину цепей. Она смерила его гневным взглядом:
— Вам безразлично, могу я ходить или нет, так что не разыгрывайте комедию и не пытайтесь казаться снисходительным.
Он взял ее за подбородок.
— Не тебе говорить мне, что мне безразлично, а что нет.
Вырвавшись из его пальцев, она повернулась и направилась к камину. Цепь тихо звенела, и было странно, что она не может полностью вытянуть ногу. Но двигаться не составляло труда, если только не пытаться спешить или бежать, У камина она обернулась и, уперев руки в бока, спросила:
