— Откуда у тебя швейцарский паспорт? Он фальшивый?
— Настоящий. Настоящий швейцарский паспорт на имя Жильбера Мало. Мне его выдали в швейцарском консульстве в Монреале. Выдал клерк-коммунист. Можно безбоязненно предъявлять этот паспорт в любой стране… кроме Швейцарии.
— А откуда деньги на счету у этого Мало?
— Я перевозил большие суммы наличными и распределял их по счетам в различных банках. Меня даже прозвали валютным извозчиком. Но если начальная сумма перевозимых денег была известна моему руководству, то, из-за неустойчивого и постоянно меняющегося курса валют, проконтролировать сумму денег, поступивших в банк, было просто невозможно. У меня возникали неоприходованные остатки, которые я и переводил на один из счетов господина Мало.
— Начальство знало об этих счетах?
— Да. Но при Горбачеве началась такая чехарда… Деньги с промежуточных счетов по приказу из Москвы переводились на неизвестные мне счета. Тут уж не до контроля.
Следующий вопрос был неожиданным:
— Твоя жена высокого роста?
— Да, — я посмотрел на Мальвину и добавил: — Я люблю высоких блондинок с голубыми глазами.
— Давно ты с ней разведен?
— Лет десять.
— У тебя есть дети?
— Сын. Он живет с женой. Я им оставил двухкомнатную квартиру.
— А сам где жил?
— В однокомнатной квартире с матерью. Она умерла два года назад.
— А отец?
— Отец погиб на войне.
* * *
После ужина снова пошли на балкон.
— Я тоже давно тебе хотела рассказать о себе. Да как-то не получалось.
И она замолчала.
— В конце концов, не страшно, что ты сидела в тюрьме.
От изумления Мальвина раскрыла рот:
— Я?!
— Ничего страшного. Провинциалка в Москве, нет знакомых, нет средств к существованию.
— Что тебе обо мне известно?! Ты даже не знаешь моего имени.
— Знаю. Тебя зовут Марина.
— А дальше?
Я хотел снова пошутить, но, посмотрев на Мальвину, понял, что настроена она романтически, и решил перевести разговор в реалистическую плоскость:
— Ты родилась в Москве. Родители у тебя преподаватели. Жила на Ленинском проспекте.
— Почти угадал. Родилась я действительно в Москве. Отец работал в ЦК партии. Должность невысокая, но в ЦК. Мать была учительницей географии.
— Вот откуда у тебя такие познания в географии! Не забыла в тропики взять шубу. В таком случае вы жили в цековских домах на Кутузовском проспекте.
— Да. У нас была трехкомнатная квартира. Из этой квартиры я и уехала. Училась я в английской школе.
— Могу засвидетельствовать, что с английским у тебя лучше, чем с географией.
— Отец умер, когда я училась в пятом классе. Мать умерла, когда я была в десятом. И я осталась одна. Но друзья отца меня не забыли. После школы я не стала поступать в вуз. Приятель отца взял меня к себе в ЦК. Я работала у него в отделе. Точнее, в секторе. Мне доверяли. Наш сектор имел дело с самыми засекреченными лабораториями, институтами. Работать было интересно. Но началась смута. Однажды Артур Никитич, так звали друга отца, вызвал меня и сказал: «В этой стране скоро все перевернется с ног на голову. Кем я стану, не знаю. Одно только ясно — помогать тебе больше не смогу. Мой последний долг перед твоим отцом — отправить тебя за границу». «Но как я поеду одна?» — испугалась я. «Тебе надо выйти замуж. Я тебя познакомлю с моим племянником. Он молодой парень, очень талантливый ученый. Работает в одной из наших совершенно закрытых лабораторий. Хотя какие теперь закрытые лаборатории! О нем знают за рубежом. Сейчас он в командировке в Англии. Когда вернется, я вас познакомлю. Скоро он получит грант и тогда сможет уехать окончательно. Ты поедешь с ним. Денег у него хватит. Будете жить безбедно». Я сомневалась. А он меня уговаривал. Никого из близких в Москве у меня не было. В стране тогда уже стало очень плохо. Я понимала: одна я пропаду. И согласилась. Согласилась и начала готовиться к отъезду. Купила манто…
— Ты собиралась на север?
— Нет. Артур Никитич сказал, что это самое удачное вложение русских рублей. Когда в августе начались события, меня отпустили домой. Потом Артур Никитич позвонил мне и попросил срочно приехать. В ЦК был полный беспорядок. Все куда-то спешили. В кабинете Артура Никитича сидел какой-то человек, которого я раньше не видела. Артур Никитич сказал мне: «Полетишь сегодня. Племянника ждать не будем. У тебя будет другой спутник. Полетишь в Бразилию. Твой спутник сядет в самолет в Будапеште. В аэропорту Рио-де-Жанейро тебя встретят. Другого выхода нет. Просто нет». Я была совершено подавлена. Появление другого спутника особо меня не расстроило, потому что с первым познакомиться я не успела. Я спросила только: «Кто он такой?» Вмешался человек, который сидел рядом с Артуром Никитичем.
— Как его фамилия?
— Он не назвал ее. Представился как Владимир Гаврилович.
— Владимир Гаврилович! Владимир Гаврилович Колосов. Мой непосредственный начальник. И что он тебе сказал?
— Что хорошо знает моего будущего спутника и характеризует его как очень порядочного человека. Я хотела еще что-то спросить. Но мне не дали. Артур Никитич торопил: «Времени у тебя в обрез. Ты должна быть готова к восьми. За тобой приедет мой шофер. Я спросила, что брать с собой. Артур Никитич только махнул рукой. Что мне оставалось делать?! В восемь часов приехала машина. Шофер дал мне паспорт и два билета. Отвез в Шереметьево. А дальше ты все знаешь.
Она улыбнулась:
— Вот и вся моя тайна. Когда я ходила по аэропорту в Будапеште, то все время рассматривала пассажиров. Я догадывалась, что кто-то из них окажется моим мужем. Рассматривала и выбирала. А когда увидела тебя, подумала: хорошо бы этот.
Я вспомнил письмо, которое прочел в отеле. Из письма не следовало, что ее отношения с этим Артуром Никитичем были просто товарищескими. Она как догадалась:
— Ты хочешь спросить, на какие деньги я купила шубу. Деньги мне дал Артур Никитич. Он мне всегда помогал.
Она немного помолчала:
— Да, мы были близки. Я тебе уже говорила, что мне никогда не нравились мальчики.
— А мне девочки нравились всегда, — признался я, и мы оба засмеялись.
— А фамилия моя — Волкова. Марина Витальевна Волкова. Была.
— А я был Евгений Николаевич Лонов.
Марина Витальевна вздохнула:
— Марина Витальевна Лонова звучит лучше, чем Марина Сокраменту. Вовек бы не слышать.
* * *
И мы решили забыть всё. Отнесли бутылку назад в склеп — и конец…
— Ты не помнишь, от какой минеральной воды эта бутылка? — спросила меня через несколько дней Мальвина.
— Не помню, потому что не знаю.
Мы взяли фотографию бутылки и пошли в ближайший бар.
Там нам сказали, что такой бутылки они в глаза не видели.
Подобный ответ нас, разумеется, раззадорил.
Мы отправились в самый дорогой ресторан города «Сентрал». Метр синьор Перейра, очень уважаемый в Сан Бартоломеу человек, считался большим специалистом по винам. Повертев фотографию в руках минут пять, он попросил ее на пару дней.
— Приходите лучше через неделю.
Мы пришли через неделю. Синьор Перейра сиял. Он вернул нам фотографию и вынул из стола бутылку минеральной воды, точную копию той, что осталась в склепе.
— Это вам на память. Вы помогли мне расширить кругозор.
Я взял бутылку в руки. Ну, как я раньше не догадался! А еще столько лет прожил в Европе! «Эвиан». Самая популярная вода в Европе — «Эвиан».
Мы норовили заплатить. Синьор Перейра отказывался:
— Я заказал десять ящиков этой воды. Просто удивительно, что у нас ее нет.
Вернувшись домой, мы поставили бутылку «Эвиана» рядом с бутылкой «Боржоми», той, которая помогла нам раскрыть загадку памятника.
— А вдруг и эта бутылка нам поможет! — вслух размышляла Мальвина.
И меня осенило:
— Поможет! Очень поможет! Это подсказка. Эвиан — французский городок около Швейцарии, страны, где, скорее всего, и находится нужный нам банк. 10.45 означает что-то. А что именно, можно узнать только в Эвиане.
— Что будем делать?
— Завтра же вылетаем туда.
22. Эвиан
В Европу мы отправились через неделю. Хозяйничать в салоне остался Мигел.
— Не в первый раз, — успокоил он Мальвину.
Мы вылетели рано утром и с опозданием на час приземлились в Рио, чуть не упустив самолет на Париж. Но все обошлось, и в четыре часа вечера стюардесса из «Эр Франс» предложила нам напитки.
А утром уже был аэропорт «Шарль де Голль». Отсутствие в Европе больше года сделало меня провинциалом. Я суетился, выясняя, нужно ли получать багаж или он автоматически пойдет до Женевы, бежал, таща за собой Мальвину волоком. Наконец, мы снова в самолете «Эр Франс» — и через несколько часов Женева. Мы планировали выйти на французскую часть аэропорта и внимательно следовали указателям, но оказались в швейцарской. Наши канадские паспорта с бразильскими фамилиями действовали безотказно: для франкоговорящих мы бразильцы, для бразильцев (правда, такие нам не попадались) мы канадцы.
