— Но ты должен еще молиться и за наше дитя! — произнесла Мальвина.
Я перевел. Микеле обалдел. Он посмотрел на меня, потом на Мальвину, потом на начальника тюрьмы. Все замерли. И тут Мальвина вскочила и, отбросив начальника тюрьмы и среднего начальника, подбежала к Микеле, влепила ему ему пощечину и начала колотить по груди кулаками. Средний начальник хотел дать указание тюремщикам вмешаться, но директор тюрьмы показал рукой: не трогайте ее.
Потом Мальвина отскочила и, вернувшись на свой стул, села, закрыв глаза руками. Это означало, что она успела сказать Микеле фразу, которую заучивала по-итальянски весь день:
«Сегсо un uomo chi conosce i banchi privati svizzeri».
«Я ищу человека, который знает частные швейцарские банки».
Теперь Микеле все понял. Он вскочил, глазенки его завертелись.
— Скажи мне скорее, Элиза, кто он: мальчик или девочка?!
— Мальчик! — хором ответили директор тюрьмы, средний начальник и два надзирателя.
— О, небо смилостивилось надо мною! — возопил Микеле, вздернув руки вверх. — Значит, дошли до неба мои молитвы! Значит, я, грешник, еще могу стать достойным человеком.
— Наш малютка будет… будет… — Пока Мальвина решала, как закончить фразу, Микеле ее опередил:
— На кого похоже наше дитя?
— На тебя! На тебя! — радостно воскликнула Мальвина, хотя, взглянув на «отца», радоваться по этому поводу было бы странно.
— Как ты назвала его, Элиза?
— Как мы и договаривались, — удивилась Мальвина.
— Микеле. Он будет вторым Микеле.
— О радость! — снова возопил Микеле. — Небо смилостивилось надо мною!
По его щекам поползли слезы. Мерзавец плакал по-настоящему. Это настолько удивило Мальвину, что она повернулась ко мне и что-то пролепетала, как ей казалось, по-португальски.
Пока я соображал, как это перевести, Мальвина заговорила уже на понятном языке. И я переводил:
— Микеле, ты должен слушаться своих начальников. Это замечательные люди, они хотят тебе добра. Мы все хотим, чтобы ты скорее вернулся в семью. Мы будем тебя ждать.
Я не знал, на сколько лет посадили Микеле, но, будучи в курсе, за что он отбывает срок, мог предположить, что воссоединиться со своей семьей «отец» сумеет только в следующем веке.
— Как тебя здесь кормят? Не нужно ли тебе чего? — заботливо спрашивала Мальвина.
Хитрый сицилиец развел руками:
— А много ли мне нужно?! Хлеб и вода. Я слишком много времени провел в чревоугодии, но вот сейчас понял цену простой пищи, предназначенной только для утоления голода.
— Может, тебе принести что-то? — не отставала Мальвина.
— Нет, нет! Самой лучшей наградой для меня будут воспоминания. Воспоминания о море, о пляже, где я впервые обнял тебя. О Элиза! Прости меня!
Мерзавец снова приготовился рыдать. Я с укоризной посмотрел на Мальвину: ей бы тоже самое время облиться слезами! Микеле продолжал вспоминать:
— И украинский ресторан в Монтрё, где в баре я сказал тебе, что хочу мальчика.
А вот это уже интересно! Это ответ.
Передав мне информацию, Микеле стал попроще. Он попросил навещать его почаще. Передал привет какой-то Джулии, которая «хоть и не любит его, но он к ней хорошо относится».
Скомкала эмоции и Мальвина.
А потом и директор тюрьмы сказал, что положенные двадцать минут истекли.
— Хоть еще минутку, — не очень настойчиво попросила Мальвина.
Микеле опустил голову и, не обернувшись, вышел.
Директор тюрьмы пригласил нас на кофе, но мы отказались.
— Моя сестра сегодня пережила так много, — объяснил я, — ей надо успокоиться.
Директор нас понял и пригласил еще раз навестить заключенного. Мы согласились.
— Завтра утром в Монтрё? — спросила меня Мальвина, когда мы вышли из тюрьмы.
— Непременно, — ответил я.
— Ты знаешь там украинский ресторан?
— Нет. Но совершенно уверен, что если таковой там есть, то он один.
* * *
На следующее утро такой же самолет, что и день назад, доставил нас в Женеву.
— В Эвиан или сразу в Монтрё? — спросила Мальвина.
— В Монтрё.
Мы добрались на такси до женевского вокзала Корнавен, откуда раз в час отправлялись поезда до Монтрё.
Шел нудный швейцарский дождь. Поезд уже стоял на платформе и, закрыв зонты, мы прошли в вагон. В вагоне я принялся изучать справочник-гид «Мишлен — все гостиницы и рестораны Швейцарии». В Монтрё украинских ресторанов не значилось.
25. Банк, который нам нужен
Тем не менее украинский ресторан в Монтрё мы нашли быстро. Не какая-нибудь этническая забегаловка, а солидный ресторан на набережной.
— Можно говорить по-русски? — спросил я встречавшую нас даму.
— Конечно. Мы всякому гостю рады, — ответила она без акцента.
— Сначала мы хотели бы выпить что-нибудь в баре.
— Бар работает только вечером.
— Но нам бы хотелось перекинуться парой слов с барменом.
— С Мишей?
— Да, да.
— Он приходит значительно позже. Хотя… Кажется, только что был здесь. Я спрошу.
Она отошла на минуту и вернулась с официантом, высоким хлопцем средних лет в роскошной национальной одежде и с усами под Тараса Шевченко.
— Вы ищете Мишу? — спросил он.
— Да.
— Так вы разминулись с ним пятью минутами. Но вы найдете его на набережной. Он всегда после обеда гуляет там.
Вмешалась встречавшая нас дама:
— Даже если вы его не найдете, то погуляете по набережной. Вы знаете, какая она у нас? Просто самая лучшая в мире.
— Я слышал об этом. Но как я его узнаю?
— Вы знаете его фамилию?
— Нет.
— Таль. Он — Миша Таль. Гроссмейстера Таля вы должны знать. Так вот наш Миша похож на гроссмейстера: небольшого роста и хлипкий.
— И у него в руках большой зонт с черно-белыми полосками, — добавила дама. — Он болеет за какой-то итальянский клуб, и это цвета клуба.
«Прямо наваждение какое-то! — подумал я. — После Мишеля Платини Михаил Таль. Не иначе следующий будет Михель Шумахер!»
Однофамильца гроссмейстера мы узнали сразу. Он шел не спеша, размахивая большим черно-белым зонтом.
Мы обогнали его. Потом остановились. Начала Мальвина:
— Мы специально приехали из Бразилии, чтобы поговорить с вами.
Маленький человек застыл, смерил взглядом сначала Мальвину, потом меня и грустно изрек:
— Я еще не знаю, хорошо это или плохо. Но Бразилия очень далеко и, если вы действительно приехали оттуда, а не из Москвы, то, наверное, у вас есть основания для того, чтобы останавливать меня на набережной.
Он явно волновался, и я решил его успокоить:
— Нам срочно нужна ваша консультация. Только консультация. А остановили мы вас потому, что сами хотим подышать воздухом, полюбоваться вашей набережной.
— Тем более, что погода сегодня отличная, — продолжила Мальвина.
— Тогда давайте присядем, — предложил Миша. — Скамейки уже сухие.
Мы сели.
— Так что вам надо? Хотя сначала я хотел бы знать, кто вас ко мне прислал. Я не спрашиваю, кто вы такие, потому что вы не скажете. Да и, откровенно говоря, мне это неинтересно.
— Мы вчера беседовали с Микеле Платини.
— Как он себе чувствует? Дома у него все в порядке?
— Как дома, не знаю. Мы беседовали с ним в Сгрене, есть такая тюрьма в Милане.
— Да, — вздохнул Миша, — ему не повезло. Он просил передать мне привет?
— Я думаю, что он непременно сделал бы это, но ему мешали надзиратели.
— Я понимаю, — снова вздохнул Миша. — Вы старый знакомый Микеле?
— Мне приходилось с ним работать.
— Вы уже не молодой человек и хорошо говорите по-русски, значит, вы учились в России еще в то время. В таком случае вы должны были изучать закон перехода количества в качество.
— Я представляю, что это такое.
— Вы представляете. А я знаю. Я преподавал философию в Одесском университете. Так вот. Если количество информации, которую вы хотите получить от меня, перейдет в новое качество, то мне хотелось бы иметь более веские гарантии, чем рассказ о встрече с уголовником в тюрьме. Гарантии — это всегда гарантии. Хотя какие могут быть поручительства теперь, когда все перемешалось?! Так что за информацию вы хотите получить?
— Меня интересуют частные швейцарские банки.
— Вы хотите положить деньги в банк. Зачем? Пользуйтесь жизнью, пока вы молоды. Да-да, вы еще молоды. Вам нужно тратить деньги на вашу замечательную спутницу, а не гноить их в банке.
— Я не хочу класть деньги в банк. Как раз наоборот.
— Надеюсь, вам не пришла в голову мысль ограбить банк! От друзей этого сицилийца можно ожидать всякого.
— Я знаю номер счета. Но не знаю банка.
— А это понятно. Но хоть что-нибудь вам известно о банке?
— То, что его владелец был или есть человек по фамилии Энгельс. Хотя человек, от которого я узнал название банка, мог зашифровать имя. Он склонен к мистификациям.
