Но и синие не были застигнуты врасплох. Генерал Гош в это время был в Ванне и, узнав о высадке, созвал к себе подкрепления со всей Бретани. Эмигранты не взяли Ванна и отступили на полуостров Киберон, овладев фортом Пантьевр, господствовавшим над узким проходом перешейка, соединяющего его с материком.
30 июня Гош, у которого сил было в три раза больше, отнял Орэ, а затем выстроил перед фортом Пантьевр на утесе, нависавшем над морским берегом, длинное укрепление в семьсот туазов, вооруженное пушками и редутами по бокам, чтобы лишить эмигрантов возможности отступить. Аристократы тем временем ждали прибытия второй военной бригады из Англии. Бригадой командовал двадцативосьмилетний герцог де Сомбрейль. Он прибыл в Пантьевр 15 июля, привезя с собой две тысячи подкрепления. Сразу после его прибытия д'Эрвильи и Пюизэ дали приказ наступать на республиканскую линию окопов, предприняв в то же время диверсионные атаки на фланги при помощи высаженных ими отрядов. Гош открыл огонь из батарей. Д'Эрвильи был тяжело ранен. После тяжелых потерь эмигрантам – их была всего горстка по сравнению с синей армией – пришлось отступить.
16 июля синие подошли к самому форту. Из Парижа прибыли эмиссары Конвента Блад и Тальен. От двух перебежчиков Гош узнал о расположении защитных укреплений крепости. И бурную ночь, когда небо было покрыто тучами и море бушевало, что заставило английские канонерки удалиться от берега, Гош послал отряд под руководством двух дезертиров для нападения. Отряд бесшумно прошел тайной тропинкой до самого бруствера, и изменники впустили синих. Пантьевр был взят почти без боя.
Положение эмигрантов осложнялось тем, что шуаны, по своей воле пришедшие, чтобы помочь, привели, по своему обыкновению, около четырех тысяч жен и детей, которые теперь находились в военном лагере. Чтобы спасти их жизни, эмигранты вступили в переговоры с Гошем и дали согласие на капитуляцию, если только им гарантируют жизнь и свободу. Гош устно обещал это. Но утром 23 июля он и его армия открыли огонь, оттеснив эмигрантов под обстрелом в глубь полуострова. Пюизэ и его люди уехали на судах. Сомбрейль, назвавший Пюизэ трусом и не пожелавший убегать, был взят в плен вместе со своим отрядом. Кроме огромных запасов провианта на армию в 40 тысяч человек, 20 тысяч ружей, 150 тысяч пар обуви, в руки победителей попало не менее 8 тысяч воинов (около 1 тысячи эмигрантов, из которых большинство были дворяне или бывшие офицеры королевского флота). Прежде чем поспешно вернуться в Конвент, чтобы получить лавры победителя, Тальен велел отпустить на свободу жен и детей шуанов. Его товарищ Блад остался на месте и стал организовывать военные комиссии, которые должны были судить эмигрантов. Поскольку первая комиссия стала испытывать некоторое замешательство при мысли, что ей поручено приговорить к смерти военнопленных, которых в цивилизованных странах убивать считается позором, ее быстро распустили и заменили другой, не такой щепетильной.
К смертной казни был приговорен 751 эмигрант, из которых 748 человек были немедленно расстреляны.
– Расстреляны? Их расстреляли?! – переспросила я в ужасе.
– Да, сударыня, – хриплым голосом проговорил отец Медар.
– Расстреляли пленных?!
– Да. Именно так.
У меня в голове вдруг пронесся давний эпизод. Тихий городок Лаваль, Лескюр, которого несут на руках шуаны, его запрет даже пальцем прикасаться к нескольким сотням синих, взятых в плен, его приказ делиться с ними хлебом… Я сжала кулаки, вонзила ногти в ладони, пытаясь сдержать охватившие меня ужас и ярость.
Удар был силен, удар в самое сердце. Я даже здесь, в Сент-Элуа, с огромной болью ощутила все его коварство и силу. Это был разгром. Аристократии дали пощечину.
– М-могу я узнать, кто… там был? – проговорила я сдавленным голосом.
– У меня есть список расстрелянных.
Я пробежала его глазами, и на миг для меня словно погас свет. Это было так, будто расстреляли мою семью. Первым стояло имя Сомбрейля. Его отца и брата гильотинировал Робеспьер. С расстрелом герцога прервался и древний род, прервалась последняя ниточка. Лаландель, Пти-Гюйо, Вальдиас – их встречала в Версале. А вот шевалье де Буагарди, такой веселый, насмешливый, – кто лучше него мог развлечь дам озорными рассказами? Мне тогда было даже странно подумать, что что-то может заставить этого красивого молодого аристократа взяться за оружие. Маркиз де Лостанж, друг Эмманюэля – он подарил мне на день рождения такой красивый букет… Пюисегюр, Ламир, Тентеньяк… Боже мой, а это кто – де Сен-При? Неужели сын старого министра? Ведь ему сейчас не больше шестнадцати!
Боль сжала мне грудь. Безжалостно убиты были самые молодые представители самых заслуженных, знатных родов – их словно отобрали по степени знатности! Это был цвет аристократии, ее надежда. Все они были образованны, мужественны, благородны, и именно за это их предательски и по-дикарски казнили! Казнили пленных! Я подняла глаза на отца Медара. Он был прав: новость действительно дурная. Даже ужасная. Аристократия была обезглавлена – вот что я поняла.
– Кто же ответит за это, сударь? – с трудом проговорила я, сдерживая комок рыданий, подступивший к горлу. – Они убили всех моих друзей и знакомых! С кого теперь будет брать пример мой сын?
Священник осторожно сложил и спрятал просмотренный мною кошмарный мартиролог.
– Шаретт попытался отомстить за Киберонскую катастрофу, – произнес отец Медар. – В качестве репрессии он велел расстрелять без всякой пощады всех взятых в плен республиканцев в количестве нескольких сот человек. Но, как вы сами понимаете, этим нельзя поправить дела.
Я сидела молча, уставившись взглядом в одну точку. Я не представляла, что последует за киберонским разгромом. Снова террор? Репрессии? Меня снова упрячут в тюрьму? Какой подлостью будет утверждать Республика свою победу?
– Послушайте, сударыня, есть еще и другая, хорошая новость.
Я подняла на священника погасшие глаза.
– Хорошая?
– Мне кажется, вы сочтете ее именно такой. Вы слушаете меня?
– Постараюсь, святой отец.
– Есть еще и вторая экспедиция. Адмирал Уоррен недавно овладел нашим островом Йе, и теперь там высадился граф д'Артуа, чтобы соединиться с Шареттом.
Я тяжело вздохнула. Вторая новость была отнюдь не такая ошеломляющая, как первая. Конечно, хорошо было услышать что-то достойное доверия о графе д'Артуа.
– Я очень рада такой смелости его высочества, – пробормотала я без всякого выражения.
– Вы не поняли меня.
Отец Медар поднялся, взял меня за руку.
– Граф д'Артуа зовет вас к себе.
2
– Он через меня передал вам письмо, мадам.
