И последняя аналогия – это аналогия с «оскорблением его величества». И наказание «в соответствии с законом». Наверное, все знают, что такие законы существуют. Но не в прямом словочтении. Закона за «оскорбление еврея» не существует. Упрёки в антисемитизме есть. Наказаний «за антисемитизм» нет. Зато есть закон о «возбуждении национальной розни». Это чтобы в законе не называть «чёрта чёртом». Зато потом в печати, чтобы всё-таки все знали, что к чему, обязательно говорят о «проявлениях» или «усилении» антисемитизма.
«Хвали бога и царя – и будешь жить долго». «Не говори ничего об эмире – и можешь жить свободно». Что это за принцип? Не обсуждай действия властителя – и тебя никто не тронет. Соответственно и евреев нельзя обсуждать. Хорошо о себе говорят они сами, а плохо о них говорить нельзя. Это будет разжиганием «национальной розни».
Вот и получается, что евреи – это власть. Это и есть «мировое правительство». Ибо плохо говорить о них нельзя ни в одной стране.
О чём говорит наличие закона о разжигании национальной розни?
Почему евреи так боятся, чтобы о них говорили? Опять-таки можно привести аналогию с холокостом. Если бы против бывшего наличия холокоста, в том виде, как его изображают, нельзя было привести весьма веские аргументы, его исследования не запрещали бы? Конечно, нет. Если бы о евреях можно было бы сказать только хорошее, кто бы запрещал говорить о евреях? Но беда-то в том, что сказать достаточно много хорошего о них трудно, а если и можно, то только без доказательств.
Точно так же, как слово «антисемитизм» обычно применяется в значении слова «преступление», так и слову «глобализация» определёнными кругами придаётся значение «необходимый, положительный процесс». Естественно, без доказательств, и, разумеется, намеренно. Это искусство применения слов-оборотней, искусство придания слову значения, которого оно не имеет.
Процесс глобализации если и вызван историческими причинами, то они никак не связаны с прошлым западноевропейских народов. Евреям по их религии, по их преданиям предсказано мировое господство. И потому естественно, что они во все времена к нему стремились. Это и есть те единственные «глубокие исторические причины», которые преследует глобализм?
Итак, почему же нельзя говорить о евреях, или, точнее, почему евреи не хотят, чтобы о них говорили? Вспомните ещё раз Великую французскую революцию. Когда стало позволено говорить о короле, о методах его правления, разрушился ореол его «божественности», его «избранности» богом. Король стал «простым смертным». Вскоре после этого стало возможным при помощи решения суда отправить его на плаху.
Этого же самого опасаются и евреи. Если позволить людям говорить о евреях, у них отберут право бесконтрольно печатать деньги, они вылетят из министерств и ведомств, из парламента и других тёплых местечек, отовсюду, где они занимают непропорционально много мест и оказывают непропорционально большое влияние, у них отберут монополию на СМИ. Никому и в голову больше не придёт, что они когда-то могли быть избраны богом, чтобы властвовать над более честными и менее хитрыми. Одним словом, они лишатся преимуществ, которые они «завоевали» в основном за счёт монополии в СМИ. Они лишатся «власти», той неофициальной власти, которая у них есть, которую они себе при помощи разных трюков присвоили.
От подмены понятий к террору «именем народа»
Многие считают, что подмена понятий относительно новое явление. Ничего подобного. Это явление, старо как мир. Всегда происходила изображаемая, кажущаяся борьба за что-нибудь «истинное», «абсолютно правильное», в то время как истинная цель, о которой знали только немногие, была весьма неблаговидной. Например, во времена всё той же Великой французской революции стали бороться за то, чтобы в королевском совете присутствовали «народные представители», выбранные народом. При этом сделали вид, будто забыли о том, что как сам король, так и его совет когда-то тоже выбирался народом. Помните, у Пушкина в «Борисе Годунове» звучат слова: «Воля народа! Воля народа!» Верховная власть должна была выбираться «по воле народа». Причём мало кто знает, что уже в этом заключался обман, обман народа. Народ когда-то не только выбирал королей, но и давал им наказ, по каким законам они должны править. Ничего не было выше «воли народа».
Власть может быть народной только тогда, когда содержание законов определяет сам народ. Народ же по своей наивности считает, что выбранные им представители, раз уж народ их выбрал, должны заботиться о его благе. То же самое думали, естественно, и наивные французы, когда их в конце XVIII столетия подначивали идти против короля. Тем же, кто их подначивал, нужно было только скинуть короля, с наивным же народом они надеялись справиться в одночасье, сразу же после победы над королём. В королевский совет они выдвигали своих людей, которых они рекомендовали народу. Но «народные» представители оказались куда более жестокими, чем король. Почти сразу после захвата власти «народными представителями» в стране начался террор против инакомыслящих. Народ, не подчинявшийся их постановлениям, расстреливали целыми деревнями, разумеется, «именем народа». Конечно, это не был террор самих «народных представителей». Это был террор их закулисных кукловодов, от которых почти каждый «народный представитель» в той или иной мере зависел.
Хитрость зачинщиков революции состояла в том, что народу не предложили никакой процедуры, по которой должны были создаваться народные законы, а только предложили выбирать «своих» представителей. О том же, чтобы «представители» оказались не народными, они позаботились заранее.
Что нам нужно – народные представители или народные законы?
Подмену понятий «народное законодательство» на «народные представители» практически до сих пор никто не заметил. Каждому понятно, что народу совсем не нужны «народные представители», а только «народные» законы, законы, защищающие интересы народа. Именно на появление народных законов надеялся французский народ. Эту подмену понятий сохранили до сих пор, для всех прошедших и для всех будущих революций.
Но, возможно, создание законов самим народом, как это нам пытаются внушить монополизированные СМИ, в настоящее время действительно невозможно?
Против этой мысли прежде всего говорит то, что законодательные предложения народа рассматриваются только для виду, а предложениям единичных народных представителей ставятся препятствия. Он должен не только иметь предложение, но должен, по существу, в частном порядке, собрать вокруг этого предложения большую часть парламента. А так как члены парламентов, прежде всего, боятся потерять свои большие зарплаты, то их не так-то легко спровоцировать на поддержку предложения, которое не понравится «верхам». В результате этого практически ни один рядовой парламентарий не может выступить со «своим» предложением непосредственно на заседании парламента. Спрашивается, почему? Кое-кому это невыгодно, даже страшно. А вдруг «народный представитель» действительно предложит закон, который явно будет полезен народу, да ещё и народ об этом узнает? Как тогда избежать всенародную дискуссию об этом предложении?
Во всех странах существуют патентные ведомства. Не только каждый гражданин этой страны, но и любой живущий на Земле человек может подать в любое из этих ведомств своё техническое предложение. Предложения бывают умные и не очень. Но техника развивается с каждым годом. Совершенно естественно, что по этому же принципу можно было бы принимать к рассмотрению не только технические, но и законодательные предложения. Приниматься к рассмотрению могли бы только обоснованные, аргументированные предложения, удовлетворяющие определённым условиям. Например, они должны были бы служить долговременной пользе народа. Все предложения, как принятые, так и отвергнутые, должны были бы публиковаться с целью всеобщего контроля работы законодательного ведомства в специальной газете, а также в интернете. Принятые в качестве закона предложения должны были бы, например, испытываться в течение 2-3 лет в той области или районе, где живёт автор предложения. Приниматься должны были бы и законодательные предложения по улучшению работы самого законодательного ведомства.
Так как каждый имел бы право подать своё предложение, все оставались бы равноправными, и это законодательство можно было бы считать истинно народным.
Что бы в этой ситуации произошло?
Посыпались бы предложения национализировать недра страны. Чтобы все добываемые богатства распределялись среди народа или служили для народной пользы – для целей образования, медицины, детского питания и одежды, помощи молодожёнам и т.д. Чтобы все предприятия создавались не для личного обогащения, а для народной пользы; поэтому большие предприятия должны были бы рассчитывать свои продажные цены, исходя из минимальной необходимой прибыли владельца и наибольшей пользы потребителей. (Кстати, похожим было предложение Рузвельта, служившее для преодоления мирового кризиса 1929 года).
