Уже беглое знакомство с биографией автора дает понять, что речь пойдет о не совсем рядовом фотографе-любителе. Келлер происходил из состоятельной и влиятельной немецкой семьи, еще до войны поддерживал контакты с известными деятелями искусства, такими как Оскар Шлеммер и Вилли Баумайстер, и, очевидно, его эстетические амбиции изначально были выше, чем у его коллег по оружию. Неизвестно, насколько серьёзно Келлер занимался фотографией до призыва в армию, однако фотоаппарат, которым он снимал на советских территориях, — знаменитая Leica — отвечал профессиональным стандартам того времени, что выгодно сказалось на качестве снимков.
Военное прошлое Келлера никогда не было темой подробных разговоров в его семье. Недостаток фактов компенсировался семейными преданиями, часто снабженными почти невероятными деталями. Молодой человек, увлекавшийся искусством и очевидно готовивший себя к соответствующей карьере, не хотел идти на войну, а потом не хотел о ней вспоминать. В одном из писем к сестре сын Келлера сообщает, что отец не только не питал неприязни к народам, населявшим Советский Союз, но и симпатизировал коммунистической идее, воплощенной для него в то время в Сталине. Так или иначе, в семейном кругу его считали убежденным пацифистом и были уверены, что на войне он не сделал ни единого выстрела.
Отвращение Келлера к злодеяниям немецкой армии, а также интерес к местной культуре заставляли его, как гласит семейное предание, самовольно отлучаться из части и бродить по окрестностям, выдавая себя за мирного жителя. Сам Келлер вспоминал о том, как жил в партизанском отряде, и даже о своем романе с партизанкой.
Снимки, сделанные Келлером, тоже были частью того мира, который он выстраивал для себя, пытаясь осмыслить происходящее с ним в этой далекой чужой стране, куда ему пришлось вступить завоевателем. Точных сведений о том, в каких именно населенных пунктах фотографировал Келлер, не сохранилось. Известно только, что его полк находился преимущественно в пограничных областях между Украиной и Белоруссией. Некоторые кадры как будто заимствованы из фильма Элема Климова «Иди и смотри»: например, объятая пламенем хижина или голова мертвой лошади.
Апокалиптическая выразительность и метафорическая многомерность этих образов придает философский или эстетический смысл ужасам войны, а тщательно выстроенная композиция кадра противостоит тотальной энтропии. Отсутствие людей на подобных снимках наводит на мысль об отсутствии «виновных». Немецким солдатом, оказавшимся на фронте против воли, война трактуется как стихийное бедствие.
Есть и сравнительно нейтральные фотографии: дорога — одно из основных впечатлений немецких солдат, продвигавшихся в глубь советских территорий; руина церкви; демонтированный и обезображенный памятник Ленину. Однако, несмотря на повреждения, фотограф старается сохранить достоинство вождя пролетариата, придавая остаткам памятника сходство с каким-нибудь античным бюстом, пострадавшим после вторжения варваров в Рим. Или – удручающая картина, документирующая будни оккупированного советского города. Безысходность подчеркивается наклоном улицы слева направо, то есть по линии чтения, как бы давая зрителю прочувствовать тяжесть подъёма и вообще военной жизни.
Важное место на стендах выставки занимали портреты местных жителей, преимущественно детей и подростков. Судя по тому, как непринужденно они позируют, фотографу удавалось, по-видимому, найти общий язык с населением и расположить к себе моделей.
Самый шокирующий раздел выставки — фотографии изуродованных снарядами и брошенных незахороненными после сражения трупов советских солдат. Разрозненные фрагменты тел, чью национальную принадлежность уже невозможно определить, служат крайне выразительной, радикальной иллюстрацией военного безумия.
В конце войны благодаря ходатайству отца, занимавшего влиятельную должность, Келлера перевели в Италию, и он избежал лишений последней фазы сражений на Восточном фронте, а возможно, и гибели. После освобождения Германии он, насколько известно, фотографией больше не занимался и, как утверждает хозяин галереи Хендрик Беринсон, близко знавший его семью, считал эту главу своей биографии завершенной.
Что произойдет дальше с архивом Келлера, пока неизвестно. По словам Беринсона, исторические музеи не проявляют интереса к этой коллекции ввиду недостатка точных сведений о месте и времени съемок, что снижает ценность фотографий как исторического источника. Закономерно, что первая выставка Келлера проходит в галерее, которая специализируется на классической фотографии и акцентирует прежде всего художественное значение снимков, однако очевидно, что творчество Келлера балансирует на грани между историческим и эстетическим высказыванием.
Екатерина ВАСИЛЬЕВА
КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО
СО ЩИТОМ ИЗ ПАЛЕСТИНЫ, ИЛИ ЗАЯЦ В ЗАКОНЕ
Исполнился год со дня смерти знаменитой ткачихи, великой труженицы Валентины Ивановны Гагановой - Героя Социалистического труда, члена ЦК партии, депутата Верховного Совета СССР. Президент, возлагавший цветы к памятнику Маннергейма, выразил ли соболезнование родственникам? Премьер, преклонявший колена у могилы Деникина, послал ли телеграмму? Нет, это не их соотечественница, не их страны знаменитость. Вскоре на 74-м году умерла поэтесса Бела Ахмадулина. О, это совсем другое дело. Престижный покойник. Стихи её они не читали, но много наслышаны. Как же, как же! Года три назад вручали они ей большую премию в Кремле. И сейчас оба побежали на почту скорей отстукать скорбную телеграмму...
В 1960 году поэт Андрей Дементьев, работавший тогда в журнале «Юность», написал возвышенную поэму о молодой Валентине Гагановой и её трудовом подвиге - «Дорога в завтра». И вот это завтра настало. И теперь, спустя полвека, пожалуй, уже можно безболезненно для всех признать, что поэма была очень возвышенная, но из разряда тех сочинений, о коих Твардовский писал:
Глядишь – роман, и всё в порядке:
Освоен новый метод кладки,
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед.
Она и он – передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал...
И всё похоже, всё подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом – вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть...
Поэма была примечательна разве только одной свежей рифмой «огурчики-амурчики». Однако тогда никто в голос не завыл. Наоборот, хвалили. И сия рифмованная несъедобщина сыграла большую роль в жизни автора. А ныне поэт Александр Бобров, вспомнив о ней, написал в «Советской России»: «Как хорошо бы провести телепередачу «Прощание с Валентиной Гагановой». И выразил надежду, что в этом мог бы принять участие и Дементьев. Но вдруг усомнился: «Или не стал бы?»
Да, Александр, я думаю, не стал бы. Во-первых, ведь эту поэму, написанную не начинающим юношей, а автором уже нескольких книг, членом Союза писателей, которому шёл четвертый десяток (почти пушкинский возраст!), членом партии с десятилетним стажем, - эту поэму после танкового залпа по Дому Советов Дементьев уже не печатал и, не исключаю, что все её издания зарыл на даче у тёщи.
Вот его фундаментальный юбилейный сборник, радостно озаглавленный «Нет женщин нелюбимых». Нет и быть не может. К такому выводу пришёл поэт к 80-ти годам. В книге 560 страниц. Чего тут только не собрано! Одних фотографий автора – 94, из коих в 92 случаях он с лучезарной улыбкой взирает на мир, где нет нелюбимых женщин. В предыдущей книге было всё-таки только 38. Улыбчивей Дементьева разве что только Радзинский.
В большинстве своём на этих 94 фотках запечатлено участие поэта в разного рода празднествах, фестивалях, карнавалах, «голубых огоньках», юбилеях, презентациях, застольях, встречах, прощаниях... В случаях 50-60-ти тут ещё и цветы, букеты, венки, которые то ли он кому-то вручает, то ли ему кто-то подносит. Есть даже Дементьев в черных брюках, белом пиджаке с черной бабочкой на белом коне да ещё не только с улыбкой в 32 зуба, но и с белым щитом. Помните? -
Иль на щите, иль со щитом
Вернусь к тебе из Палестины.
Дементьев, с улыбкой уехав в Палестину, ставшую Израилем, с улыбкой прожив там пять лет, с улыбкой и щитом вернулся к нам. Переберешь эти фотки – ну просто не жизнь русского человека в ХХ-ХХI веке, а какой-то Ниагарский водопад празднества, ликования, восторга и решительное опровержение того, кто сказал: «Служенье муз не терпит суеты». Ничего подобного, терпит! Больше того, ждёт, жаждет, приветствует.
