Дэниел и Мэтью копали по очереди. Оба молчали, сосредоточив все свои нервы на тех невидимых, но предвкушаемых серебристых бликах, которые призовут к себе, как только освободятся от могильной тьмы. Девственный дёрн поддавался с трудом. Вскопанный участок длиной в три ярда вдоль дерева и шириной в ярд в сторону леса не выказал ничего, кроме полного равнодушия геометрии к эмоциям.
Дэниел воткнул лопату в землю, вместо того чтобы передать её Мэтью.
– Не рано ли ставить точку, Дэн? – спокойно спросил Мэтью, уловив однозначность в порывистых движениях напарника.
– Есть идеи получше? – ответил Дэниел вопросом на вопрос.
Мэтью нечего было сказать на это.
– Не обижайся, Мэт.
– На что тут обижаться, у меня и вправду нет никаких идей.
Мэтью ткнул ногой комок дёрна и вдруг сам прыгнул вслед за ним.
– Вот здесь копать надо! Здесь моя идея и вещь твоего деда!
– Я ничего не понимаю, но готов копать, – сказал Дэниел, заряженный эмоцией друга.
– Дэн, тут и понимать нечего: восемь лет назад твоё поваленное дерево было деревом, а не его скелетом, распластавшимся по земле. Я думаю, ты копал под ним, а не около него. Потому что ты прятал вещь. Переваривай идею, а я поработаю лопатой.
Мэтью перевернул кусок земли – друзья замерли в изумлении. Мэтью поднял и очистил вожделенный комок, едва подмигивавший солнцу, и передал его Дэниелу.
– Дэн, возьми то, что по праву принадлежит тебе.
– Мэт, стой рядом со мной. Сейчас я разверну его. Слышу собственное сердце. Что там может быть?
– Тайна твоего деда. Можешь узнать сейчас – можешь отложить на потом.
– Мэт, в этой паузе, между предвкушением и открытием, что-то есть. Я знаю это с детства, с рождественских подарков. Что-то приятное, неповторимое.
По щеке Дэниела скатилась слеза: он вспомнил, как в последний раз в жизни на него посмотрел дедушка. Он вспомнил его последние слова: «Я с тобой».
– Открываем? – спросил Дэниел.
– Открываем, – ответил Мэтью.
Дэниел осторожно снял клочья фольги вместе с тем, что когда-то было бумагой. На ладони осталось то, что скрывалось за словом «вещь», – шарик диаметром побольше дюйма. (Знаток минералов на взгляд сказал бы, что он выточен из амазонита: он переливался бирюзовыми и зеленоватыми волнами.)
– Здорово! Наверно, это сделал твой дедушка.
Дэниел ничего не ответил: он не мог оторвать своих чувств от странной находки… Его глаза и руки касались её, и в ответ получали что-то новое, чего они никогда прежде не испытывали и чего Дэниел не мог понять. Он стоял так, ощущая и не понимая, минуты две. Потом протянул шарик Мэтью.
– Мэт, возьми его… Что ты чувствуешь?
– Как будто на руку кто-то дует. Или как если бы руку поставить к щели и ощутить сквозняк.
– Да, Мэт. Я бы сказал, что мне на ладонь будто кто-то лил воздух. Абсолютно не ощущаешь предметной тяжести.
– И ещё, мне всё время кажется, что он должен растечься по ладони, как капля воды.
– Да, Мэт! Я тоже это почувствовал. Невероятно! Неужели этот шарик сотворил мой дед?! Но почему он никогда не говорил о нём и никому его не показывал? Ведь глобусы он не скрывал.
– Может, он очень дорогой? То есть ценный. Я имею в виду его необычные свойства, – попытался объяснить молчание Буштунца Мэтью. – Мы же собственными руками ощущаем его необычность.
– А как мог узнать о нём Торнтон? Как? Повторяется история с «Местечком…», с той картинкой на глобусе.
– Дэн, что ты имеешь в виду? Я не улавливаю.
– Я же тебе говорил: у деда на глобусе и на картине Торнтона изображено одно и то же место. И про шарик Торнтон тоже знал, он же хотел завладеть им… руками Тимоти Бейла.
– А Бейл что говорит?
– Он ничего не знает про шарик. Он не видел его – только рисунок. Он передал листок с изображением вещи деду, и теперь мы понимаем, какой именно вещи. Мэт, но ты прав: эта вещица ценна не как ювелирное изделие, дед был далёк от этого. И бабушка наверняка бы знала о таком его увлечении, да и другие: что тут скрывать? И что тут скроешь?
– Что же нам делать с ним, Дэн? Я держу его и ничего не понимаю.
Вдруг Дэниел рассмеялся.
– Дэн, что смешного я сказал?
– Ты держишь его как вылупившегося только что птенца.
– Я и вправду боюсь его уронить: вдруг он живой.
– А ты проверь.
– Как?
– Попробуй надавить пальцем.
– Это же не булочка, и я не ребёнок, – сказал Мэтью и, улыбнувшись, с осторожностью надавил на шарик указательным пальцем.
И Мэтью, и Дэниел одновременно выкрикнули имена друг друга. Мэтью в то же мгновение выдернул палец из шарика.
– Дэн, ты видел?! Видел?!
– Видел! А что видел ты? Говори!
– Когда я надавил… нет, надавливать даже не пришлось: шарик не сопротивлялся. Вернее, сопротивлялся… своим потоком. И когда я прошёл через этот поток, часть пальца, которая оказалась внутри, будто пропала. Но я точно знаю: я просунул палец дальше, чем на длину диаметра шарика. Ты же видел?
– Да, да! Но я не видел, как он вышел с другой стороны. Ведь он не вышел?
– И я об этом. Он не вышел. Понимаешь, Дэн, он не вышел – он остался где-то внутри. И там, внутри, я чувствовал этот сквозняк или поток. Теперь ты попробуй.
Дэниел взял шарик.
– Я боюсь, – он усмехнулся. – Мэт, я боюсь, как укола в детстве. Только не говори ничего. Сейчас…
Дэниел попытался пронизать шарик пальцем.
– Мэт, ничего не получается, – сказал он, недоумевая.
– Надави сильнее, не бойся.
– Ничего не получается. Палец уходит в сторону: поток выталкивает его.
– Дай-ка я… Дэн, у меня тоже не получается… Вот это сила!
– Сила? Интересно, что внутри шарика, что там за сила. Какую тайну скрывал дед? А Торнтон? Подожди-подожди. Бейл что-то говорил… Что же он говорил? Какое слово?.. Я вспомнил, Мэт: избранник. Он говорил: избранник. После того как Торнтон увидел у какого-то коллекционера изображение того самого местечка на глобусе, он пришёл в ярость. Он сказал Бейлу, что не может быть двух избранников. Понимаешь? Он имел в виду себя и моего деда. И потом он приказал Бейлу забрать у деда вещь, вот этот самый шарик. Какая же тайна заключена в этой маленькой вещи?
– Что мы должны сделать? Что мы должны сделать, чтобы что-то понять? Мы же должны понять, Дэн! Вот он, у меня в руке. Если бы его можно было разобрать, как старый «Бьюик», и заглянуть внутрь.
Глаза Дэниела загорелись.
– А ты загляни! – воскликнул он. – Только не как механик, а как любопытный человек.
– Где же здесь замочная скважина? – Мэтью стал крутить шарик в руке.
– Я не шучу, Мэт. У меня какое-то предчувствие. Просто посмотри в него, как в детстве смотрел в калейдоскоп. Представь, что он и есть смотровое окошко калейдоскопа.
Мэтью поднёс шарик к глазу.
– Дэн, через него ничего не видно. Я чувствую себя клоуном.
– И внутри ничего?
Дэниел не хотел сдаваться, хотя и понимал нелепость своего предложения. Он упорствовал, потому что его что-то подталкивало, что-то звало. И это было вне его понимания и сильнее понимания.
Чтобы не обижать друга, Мэтью сделал ещё одну попытку: вглядываясь в непроницаемое тело шарика, он стал перемещать его так, чтобы в этом странном опыте изменялось хоть что-нибудь. Вдруг Мэтью застыл на месте. Дэниел в ту же секунду уловил это, потому что всё время следил за ним в ожидании чуда.
– Что?! – выкрикнул Дэниел.
Мэтью не ответил, как будто не слышал его. Ещё какое-то время он стоял так, словно какая-то часть пространства остановилась вместе с ним как со своей принадлежностью, которая беспрекословно подчинялась его законам. Потом всё ожило. Мэтью содрогнулся, отпрянул от шарика, выпустив его из рук, и упал на землю. Дэниел подбежал к нему и присел рядом.
– Мэт, что случилось?
Мэтью, настороженно оглядываясь по сторонам, встал.
– Дэн, где шарик?
– Вот он, – Дэниел поднял его. – Как ты?
– Да всё вроде бы нормально. Просто испугался. Сейчас расскажу.
– Ты что-то видел? – торопил его Дэниел. – Видел?
– Видел, Дэн. Тебя не обмануло предчувствие. Я видел это так же, как ты видишь меня. Сначала я не видел ничего. Потом эти волны (он весь из каких-то волн), они зашевелились. Потом внутри появилась какая-то царапина… нет, скорее, трещина, чёрная трещина, вертикальная. Потом она стала разрастаться. Она… Дэн, ты не поверишь, она вышла за пределы шарика, и прямо передо мной в воздухе образовалась щель, как будто пространство разделилось надвое. Я не на шутку испугался, Дэн!
– Мэт, я всё время был рядом и наблюдал за тобой, но не видел никакой щели. Может быть, это хитроумный оптический обман или игра зеркал и стёклышек, как в калейдоскопе?
