Первые осадные работы выпали на долю монастырского священника, мсье Легри, но едва он пощупал почву, как отступил в полном смущении. Эта маленькая д'Амбинье оказалась искушенной в прениях не хуже женевского проповедника. Ее ничем нельзя было сбить, на все у нее находился ответ. Ввиду этого мсье Легри, привыкший к более легким задачам, воззвал к своему другу мсье Лерамберу, чья речь была убедительнее, нежели его собственная. Но и мсье Лерамбер потерпел неудачу. Мадмуазель д'Амбинье охотно вступала в собеседования и разговоры. Она вела их с серьезным видом, опустив глаза, подымавшиеся только в тот миг, когда какой-нибудь внезапно отраженный довод зажигал в них молнию, которую бедный мсье Лерамбер признавал нестерпимой. Весь монастырь страстно следил за этой борьбой, от которой зависела честь общины и которая грозила обернуться не в его пользу. Мать настоятельница, встревоженная представляемыми ей докладами о плохом положении дела, решила прибегнуть к чрезвычайным мерам и попросила мсье дю Жардье взять его в свои руки.
Мсье дю Жардье был еще молодой священник, но уже успевший прославиться своею святостью. Красота его лица не уступала чистоте его нравов, а познания были на высоте его добродетели. Жил он бедно и свое скромное имущество тратил на милостыню. Он мог бы иметь большой достаток, если бы счел уместным об этом позаботиться, но он был чужд мирским вкусам и свои духовные силы посвящал служению душам; и привести одну из них к Богу казалось ему прекраснее всего. Душа мадмуазель д'Амбинье сразу показалась ему особенно достойной быть наставленной на путь истинный, и он приступил к работе с той кротостью и твердостью, которые применял в делах обращения и которые никогда не наталкивались на сколько-нибудь длительное сопротивление. Мсье дю Жардье, за которым уже числились обращения маршала де Фермьера и князя Галленберга, не сомневался в том, что без труда добьется такового и с мадмуазель д'Амбинье. Но вскоре и ему пришлось приуныть, по примеру мсье Легри и мсье Лерамбера. После двух месяцев уговоров, вразумлений и порицаний мсье дю Жардье подвинулся не дальше, чем в первый День. Всем его усилиям мадмуазель д'Амбинье противопоставляла преграду своего упорства. Все натиски мсье дю Жардье были тщетны, и ему нигде не удавалось утвердиться в этой столь крепко окопавшейся душе, которая иной раз отражала приступ с такой отвагой и ловкостью, что мсье дю Жардье бывал совершенно сбит с толку. Тогда мадмуазель д'Амбинье с трудом удерживалась от смеха, глядя на своего опешившего противника, со вздохом вытиравшего лоб. Но такой веселой мадмуазель д'Амбинье бывала редко. Чаще всего она держала себя во время состязания с непреклонной серьезностью, и сам мсье дю Жардье не мог не любоваться, хоть и сокрушаясь, стойкой обороной неприятеля. Тем не менее, это его иногда сердило. Даже у святых бывают свои слабости, и мсье дю Жардье был не вполне чужд тщеславия, а потому в один прекрасный день, задетый пренебрежительным ответом мадмуазель д'Амбинье, он заявил настоятельнице, что отказывается вести дальше дело, которому не предвидит конца, добавив, что упорство мадмуазель д'Амбинье объясняется, по-видимому, присутствием в ней некоего тайного демона, которого надлежало бы изгнать, прежде чем предпринимать что бы то ни было, рассчитанное на успех.
Это заявление святого мсье дю Жардье всполошило монастырь, и пошли разговоры, что мадмуазель д'Амбинье одержима бесом. Когда о мнении мсье дю Жардье сообщили графу де Бранжи, с тем от ярости чуть не случился удар. Как? У него в семье – не только строптивая гугенотка, но настоящая бесноватая? Мадам де Бериси, по счастью, приняла все это легче и сказала, что, в конце концов, дьявол ей не так уж страшен, в особенности когда он столь миловиден, как эта молоденькая колдунья. Поэтому, если мсье де Бранжи не находит это неудобным, она готова теперь же взять к себе мадмуазель д'Амбинье. Мсье дю Жардье был запрошен и жалея немного, что в минуту раздражения он свою хорошенькую оглашенную готов был предать заклинателям, дал благоприятный отзыв, говоря, что пути господни неисповедимы и что судьбы в его руке, что только чудо его могущества и благости могло бы привести к нему вновь столь решительно и упорно заблудшую душу, в которой, однако же, не следует отчаиваться, ибо божественное милосердие беспредельно.
Так совершился победоносный переезд мадмуазель д'Амбинье из монастыря сестер-искупительниц в дом маркизы де Бериси; но лучше всего было то, что требуемое мсье дю Жардье чудо не заставило себя долго ждать. Не прошло и полугода со времени ее выхода из монастыря, как мадмуазель д'Амбинье сама объявила мадам де Бериси, что решение ею принято. Она соглашалась отречься от своих заблуждений и вернуться в лоно церкви, что и исполнила, являя доказательства чистейшей веры и искреннейшего благочестия. Но что всего удивительнее, так это то, что ни мадам де Бериси, ни мсье дю Жардье так и не узнали, чем было вызвано обращение мадмуазель д'Амбинье и что было тому тайной причиной. Возможно, впрочем, что это осталось неизвестным и самой мадмуазель д'Амбинье. В сердце женщин бывают странные загадки, столь же непостижимые для них, как и для нас. Женщинам свойственны внезапные перемены, едва ли понятные им самим и совершающиеся в них так глубоко, что их зрение до туда не достигает. Вот почему их поведение бывает таким разным и таким неожиданным, причем в этой изменчивости они обнаруживают чистосердечие, которое может нам казаться удивительным, но которое тем не менее искренне. Женщина может стать совсем другой, чем прежде, не переставая думать, что она все такая же, как была. Поэтому и суждения женщин о самих себе столь часто бывают благоприятны, наши же о них столь часто несправедливы, чему виной опять-таки наше неведение о них в ту минуту, когда они нам кажутся все еще тем, чем они уже перестали быть. Что мы знаем о тайном движении их мыслей? А потому, в конечном счете, мы поступим всего лучше, если просто будем их наблюдать, не слишком стараясь их постигнуть и памятуя, что женщина может быть вполне правдивой, причем ни она сама не будет знать, почему это так, ни мы не сможем проверить, если бы даже хотели, так ли это в действительности.
Что бы ни говорилось об этом непонятном обращении мадмуазель д'Амбинье, ничто, однако, не позволяло усомниться в его искренности. Мадмуазель д'Амбинье не раз удивляла мадам де Бериси пламенностью своей новой веры. В противность многим новообращенным, которые, шагнув, не заботятся больше о том, куда они ступили, мадмуазель д'Амбинье продолжала испытывать почву, по которой она продвигалась вперед. Отцовское воспитание и прения с мсье Легри, Лерамбером и дю Жардье пристрастили ее к чтению богословских и казуистических сочинений, и она целыми часами просиживала у себя взаперти, предаваясь этому строгому занятию. Любознательность ее в этом направлении была безгранична. Что же касается ее благочестия, то оно было образцовым: она подолгу молилась, то в церкви, то дома, особливо же о душе графа де Бранжи, послужившего причиной ее обращения. Этот достойный дворянин скончался, не дождавшись успокоительного известия об отказе его молодой родственницы от помрачавших ее заблуждений и не успев очиститься от своих собственных, ибо коснеющий язык и угасающее дыхание не дали ему испросить прощения у Бога.
