Посмотрев в сторону, я вдруг заметил похожего на бомжа мужичонку, который из окна растерянно наблюдал за столпотворением у станции. Бомжи никогда не попадают в поле зрения погруженных в свои мысли прохожих. Что так привлекло его внимание? Я проследил за его взглядом. За памятником Хатико,[33] сидя на брусчатке, промокший бомж ел обед из коробки. Рядом <: ним сидела такая же мокрая собака, с которой он делился жареной курицей или чем-то еще. Только я да невзрачный смуглый бомж с интересом наблюдали за ними.
Микаинайт, где-то я уже видел подобную картину. Седьмая авеню и четырнадцатая улица Манхэттена. Шел мелкий дождь. Помнишь, там на дороге сидел на корточках мужчина в куртке цвета хаки с пятном от кетчупа и в бейсболке с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз» и ел пиццу, делясь с собакой? У собаки, дворняжки с белыми и черными пятнами, был растерянный вид, а брови такие, будто мужчина, дурачась, пририсовал их ей фломастером.
Я пробормотал: «Собака с грустным лицом ест пиццу». Три месяца назад я начал учить испанский, и полученных знаний мне хватило, чтобы построить эту фразу. Я и сам удивился, как это странное предложение легко и непринужденно слетело у меня с языка.
– Этот пес – мой кормилец. Его Флиппер зовут. Дай монетку, – он приподнял пальцем козырек кепки и усмехнулся. Бомж был поразительно похож на собаку с грустным лицом, которая ела пиццу– И уставшие глаза, и приоткрытый безвольный рот.
Пространство между четырнадцатым и семнадцатым кварталами седьмой улицы было его территорией. Как правило, он находил какое-нибудь здание в лесах, под которыми устраивался на ночлег. Чтобы пережить беспощадную жару нью-йоркского лета, он скидывал с себя одежду и лежал в тени. Зимой, когда было холодно, как в морозилке, он строил замок из картона и согревал его своим телом. Для того чтобы выжить, самое важное – максимально экономить силы.
Эти двое всегда ели пиццу. То ли потому, что любили ее, то ли потому, что на те деньги, что она стоила, можно было наесться, – я не знаю, но пицца, казалось, служила связующей нитью между мужчиной и собакой. Увидев прохожих, собака приветливо виляла им хвостом, а они кидали деньги в бумажный стаканчик. На эти деньги хозяин покупал пиццу, которую они дружно поедали, делясь друг с другом.
Интересно, ест ли сейчас пиццу та собака с неизменно грустным лицом? Или отправилась на поиски более достойного хозяина? Или, быть может, уже умерла. Если собака умрет, то и бомж без нее долго не протянет. Так же, как и я долго не протяну, если умрет Микаинайт.
– Дашь огоньку? – стоявший рядом бомж повернулся ко мне с сигаретой «Хайлайт» в зубах. У него не было переднего зуба, и он засунул сигарету в щель, так что она не выпадала, даже когда он открывал рот. Интересно, откуда он родом? Наверное, откуда-нибудь из Юго-Восточной Азии.
Я щелкнул зажигалкой и поднес ему огонь. В этот момент мы встретились взглядом. Большие черные глаза, немного косящие. Мне показалась, что он увидел Микаинайта, сидящего у меня за спиной, и я непроизвольно напрягся.
– Ты это видел? – бомж указал зажатой в зубах сигаретой на бомжа с собакой, на которых я только что смотрел.
– Что – это?
– Сам знаешь. Это, – он был не очень-то разговорчив. В разгар белого дня на трезвую голову я встретил мужика, который смотрит на меня так, как будто видит мои прошлые жизни. Дурной знак. Я закрыл глаза, два раза подышал через нос и позвал Микаинайта. Эй, я встретил зловещего мужика. Что мне делать?
– Желаю удачи, – сказал я и пошел по направлению к лестнице, ведущей вниз. Как же я забыл, ведь я на работе. Нужно поймать такси и срочно ехать в Минами-Аояма.
– Подождите, пожалуйста, – Мужик поспешил за мной, вклиниваясь в толпу. Он не был похож на токийского бомжа, которому все до лампочки. Скорее он походил на нью-йоркского бездомного. Я замедлил шаг. Не хватало только, чтобы на меня порчу навели. Дам ему иен пятьдесят, подумал я и стал шарить в карманах.
– В вас есть свобода. Вы японец? Вы странный.
– Do you speak English?[34]
– Немного. Идите сюда, – он повел меня по проходу, ведущему к линии метро Гиндза. Там почти безлюдно и чисто – превосходное место для ночлега бомжей, прямо элитный дом. Здесь сидел еще один бомж, обхватив руками согнутую в колене ногу. Мне показалось, что он о чем-то глубоко задумался. Рядом с ним стояла большая порция курицы Кентакки-фрай.
– Учитель, я привел праздного человека, – так представил меня косоглазый бомж. Интуиция подсказывала мне, что погруженный в свои мысли человек стал бомжом не потому, что опустился из-за лени. Я вытащил из кармана руку, в которой была зажата пятидесятииеновая монетка, и почесал под носом.
– Присоединяйтесь к нашей трапезе! Только купил, еще теплая!
Я спросил у косоглазого:
– У вас ко мне дело?
Мне и самому было любопытно, почему я пошел за ним.
– Тебе понравится Учитель.
Я попробовал обратиться к этому «Учителю». Он был похож на японца.
– Кто вы?
– Жареную курицу будете?
– Спасибо. Но я недавно ел… Что вам нужно от меня?
– Его зовут Свами. Он мой друг. Индус, приехал на заработки в Токио. Он не бомж.
Если он не бомж, то кто же? Они сидели на картонке, положенной на пол, и улыбались, глядя на меня снизу вверх. Я перестал задавать дурацкие вопросы и тоже сел на картонку. «Учитель» протянул мне жареную курицу. Свами предложил бумажную салфетку. Ничего не поделаешь. Придется принять их крещение. В детстве я думал, что Гарлан Сандерс[35] круче президента. Потому что стоит только выехать за город, обязательно увидишь дедушку Гарлана в белой одежде. Кажется, один раз я даже стащил его очки.
Увидев, как я откусываю кусок жареной курицы, «Учитель» и Свами обменялись рукопожатиями и рассмеялись, как будто подтвердили какую-то неведомую мне тайную клятву. «Учитель» уткнулся носом в рукав белой рубашки, ставшей его второй кожей, хранящей форму и запах его тела, и понюхал ее. На мгновение он показался мне трупом, через саван нюхающим самого себя. – Меня зовут Мэтью, – я сказал им свое настоящее имя, точнее имя, к которому я прикипел душой. Против дурных людей честность – лучшее оружие. Иначе они наведут на тебя порчу.
– Меня зовут Миясита Таро. Сокращение от Урасима Уаро из парка Миясита. Я всегда бываю в парке Миясита. Но сегодня идет дождь. И я здесь. Тут моя гостиная. А ты – мой дорогой гость.
Урасима Таро засмеялся непонятно чему, и я, как сова, вторил ему. Взглянув на его правую руку, я увидел в ней четки. Он не просто вертел их в руке, а отсчитывал бусины в определенном ритме.
– Читаете заклинания? – спросил я, хотя мне хорошо было известно, чем он занимается. По указанию Катагири я часто перебирал бусины четок и потому понимал, что Урасима Таро – мастерски обращается с четками.
– Это называется Мара. Практикующие йогу занимаются этим всегда. Читают мантры. Отсчитывают 108 бусин. Направляют дыхание к позвоночнику. Произносят: «ом».
– И что это дает?
– Удовольствие.
Когда он произносил «ом», его рот напоминал рот младенца, сосущего соску. Сидя на берегу людской реки, где все с немного усталыми лицами спешили к месту своего назначения, беззвучно прищелкивая языком, когда кто-то задевал их рукавом, Таро, похоже, ничуть не смущаясь, пытался всосать в себя защиту своего ангела-хранителя.
– А вы всегда получаете удовольствие?
– Сейчас я закончил медитацию. Ем курицу.
По-моему, я где-то слышал, что мясо мешает медитации. Свами засмеялся во весь рот, держа в руках кусок курицы.
– Ты тоже хочешь, чтобы получать удовольствие?
– Нет, спасибо. В следующий раз.
Оба замолчали. Наверное, ждали, когда начнет фонтанировать мое любопытство. Не похоже было, что они хотят причинить мне вред.
– Бусины четок Мара сделаны из плодов дерева Рудракша, и только тому, кто бросил этот мир, позволено владеть ими.
– «Учитель» бросил этот мир. А я нет, – сказал Свами и засмеялся, открыв рот, как будто пытался укусить воздух. Хорошая парочка. Может быть, они и в самом деле братья? Так же, как мы с Пенелопой брат и сестра. Как мы с Микаинайтом братья-близнецы.
Раньше общение с людьми, бросившими мир, являлось моей работой. Среди них немного было тех, кто ушел из мира по собственной воле, большинство жило прошлым, это мир выбросил их. Они по самую шею увязли в бездонном болоте, где застоялось время. Только лица их были повернуты к чистым потокам воды, где время бурлило, и они наблюдали за тем, как поток настоящего впадает в бездонную топь. Прозрачные воды настоящего тут же приобретали черный цвет грязи прошлого, сочившейся со дна болота.
– Микаинайт, ты помнишь бабушку Саё? Взяв меня напрокат, она говорила: «Мэтян, ты – одно лицо с умершим Коити».
Моя работа заключалась в том, чтобы напоминать бабушке умершего внука. Я ел сырой фарш из тунца, любимое блюдо Коити, в таких количествах, что у меня начиналась изжога. Изображал игру на трубе, из которой и звука не мог извлечь. Бедная бабушка Саё. Говорят, ей так и не удалось вернуться на родину, семь лет назад она умерла от инсульта. Стала, наверное, привидением и бродит над Тихим океаном. Ищет дельфинов, похожих на Коити, и рассказывает им о своем родном городе Тоса. Коити, ставший дельфином, наверняка отвезет бабушку до родного Тоса. Но если она перепутает дельфинов и тот доставит ее в Австралию, там бабушка Саё опять будет искать перевоплотившегося Коити.
