— Товарищ начальник, я же говорю, мы не….
Я, чтоб юноша сильно не расслаблялся, ударил раскрытой ладонью по дверце сейфа, мне не больно, но грохот металла на весь этаж разнесся, так, что мой визави, от неожиданности, чуть не упал со стула.
— Заткнись, Сережа, пока я тебя тут раком не поставил. Так вот, на чем ты меня перебил? А, вспомнил. Поедете вы в тюрьму, до суда, а это минимум четыре месяца, а то и год, в вонючей, тесной камере, где двадцать шконок на двадцать пять человек. Ни девчонок, ни выпить, ни даже, чего-то вкусненького съесть. А еще, за косяк какой, обидеть тебя могут всячески. Да и, без «грева» с воли, там тяжело будет. Твоему то другу уже все равно, а вот для тебе, все это, печально может закончится.
— Можно спросить? — жулик даже руку поднял, как в школе.
— Спрашивай, Сережа.
— А почему Димке уже все равно?
— Ну у него же «условка» не погашена, поэтому, ему, к его трем годам условно, дадут еще пару лет за кражу, итого пять лет. И его уже ничего не спасет… А вот с тобой все гораздо сложнее… Есть варианты, но ты же ни хочешь на свободе остаться?
Парень резко вскинул голову, в его глазах появилась безумная надежда:
— Я хочу!
— Ну, а почему, ты мне в этом не помогаешь!
— В чем?
— Я хочу тебе помочь, чтобы ты в тюрьму не сел, а ты, наоборот, в нее рвешься.
— А зачем, вам, мне помогать?
Я помолчал. Вариантов объяснения было несколько, важно было не допустить фальши, а значить, необходимо, самому верить в сказанное.
— Я не сторонник того, что человека надо сразу садить в тюрьму. Мне кажется, что каждый имеет право на еще один шанс. Твоему другу шанс такой дали, он его просрал. Для тебя важно не прое…ть свой шанс на свободу.
— Откуда он появится, если вы говорите, что мы оба поедем в тюрьму?
— Есть варианты. Только, чтобы я мог тебе помочь, я должен знать всю правду.
— Хорошо, я расскажу, только вы не обманите меня. Эту магнитолу мы взяли с желтой «пятерки» за магазином, у конечной автобуса. Она без «сигналки» стояла, мы проволочкой защелку поддели и машину вскрыли.
— Понятно, Сережа. На тебе бланк явки с повинной, пиши все подробно.
Сергей несколько минут колебался, но, тяжело вздохнув, взял из выложенной мной пачки «Пэл Мэл» сигаретку, прикурил и начал писать.
Когда задержанный закончил свою коротенькую исповедь, я подтянул листок к себе.
— Где живете?
— У тетки моей, в частном доме, на улице Саперов, дом сорок два.
— Как тетку зовут, дом ее или снимает?
— Наталья Михайловна, а дом ее, она в Городе уже двадцать лет живет.
— Ну, вот видишь, ты уже сделал первый шаг к тому, чтобы на свободе остаться.
— Какой шаг?
— У тебя есть законное место жительство в городе, откуда ты сможешь являться к следователю по вызову. Мы утром, до девяти часов съездим к тетке, и оформим договор на безвозмездное пользование жилым помещением. Когда будет решаться вопрос о выборе меры пресечения, тебе эта филькина грамота очень пригодится.
— Но Димка тоже же у нее живет….
— Знаешь, Сережа, спасение твоего кореша в мои планы не входит. И вообще, ты должен понимать, с момента, как ты переступил порог милицейского отдела, каждый сам за себя. Знаешь, как в старом фильме, люди разделились на живых и мертвых. А у нас, делятся на тех, кто сядет, и тех, кто останется на свободе. Тебя я могу попытаться вытащить, а вот Диму — нет, он себя сам закопал, а я не занимаюсь безнадежными делами. Ладно, давай, не отвлекайся, что за вами еще есть?
Задержанный сделал круглые и честные глаза, открыл рот, но начать врать я ему не дал:
— Сережа, помолчи, не порти момент возникшего между нами доверия. Лучше меня, как юриста, очень внимательно послушай. У нас законодательство так странно построено, что суду не важно, один эпизод, то есть в твоем случае, кража, или двадцать краж в уголовном деле. Значение имеет, что ты раскаялся и честно все рассказал, а согласно этой бумажки — я припечатал уже оформленную мной явку с повинной: — тебя вообще не задерживали, а ты сам, добровольно, пришел в органы внутренних дел и все нам рассказал. А вот, если ты, сейчас, промолчишь, а потом вскроется что-то еще, то для тебя, дальнейшее, будет очень плохо. Эти кражи, про которые ты «забыл» мне рассказать, пойдут уже другим следствием и другим судом. А у нас, условно, два раза не дают. То есть ты, если все сделаешь правильно, то получишь, скорее всего, условный приговор. Поэтому тебе важно все рассказать здесь и сейчас. А если будешь в молчанку играть, все вскроется, рано или поздно. Например, через пару месяцев эксперты дадут заключение, что следы твоих пальцев обнаружены еще и на других кражах. Или, например, твой Дима, которому к тому времени, надоест в тюрьме гнить, напишет явки про остальные ваши дела. Ему то все равно, где пять лет, там еще один год отсидки кажется нестрашным. И он к нам приедет, поторгуется, мы его колбаской подкормим, чтобы ему лучше вспоминалось. А вот, ты — что будешь делать? Тебе по второму суду уже реальный срок дадут. Так что, думай, Сережа, хорошенько думай.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сережа подумал, попросил у меня еще сигаретку, выпил чаю с печенькой и начал писать. Через два часа у меня было еще восемь явок с повинной, собственноручно написанные Сережей, с указанием, какая машина вскрывалась, где она стояла, что взяли, куда и за сколько сдали.
Дождавшись, когда парень заполнил тощую пачку признаний, я подтолкнул ему еще один листок:
— Пиши, я, фамилия, имя, отчество, дата рождения, обязуюсь добровольно….
Сережа оттолкнул начатую бумажку:
— Я стучать не буду!
— Да ты нафиг мне не сдался — стучать. Ты здесь никого не знаешь, уедешь после суда домой и какой мне с тебя толк. Эта бумага мне нужна для того, чтобы, если я тебя вытащу и от тюрьмы отмажу, ты дурака валять не стал, в побег не пошел и по повесткам бы являлся. Я, вообще то, если за тебя пойду просить, то за тебя и подпишусь. И если ты взбрыкнешь, то за тебя, с меня спросят. Давай, не дури, подписывай.
Сергей проводил взглядом явки с повинной, которые я аккуратно убрал в сейф, в отдельной папочке, вздохнул, и начал писать подписку о добровольном сотрудничестве, которую я позже спрятал в тайник, за деревянный щит, которым до середины, были обшиты беленные стены моего служебного кабинета. На улице уже рассвело. Сначала мы, с Сережей, оседлав «дежурку», нашли пострадавшую Вазовскую желтую «пятерку», а затем поехали к его тетке, где, не давая опомнится, не отошедшей со сна женщине, я оформил коротенький договор на проживание племянника в доме тети и вручил его своему подопечному:
— В отделе, когда будут допрашивать, обязательно скажи, чтобы в протокол попало, что живешь у тети и у тебя есть договор, который ты просишь приобщить к делу. Все понял?
В отделе, на разводе, я доложил о задержании воришек, вручил руководству явку с повинной и, напутствуемый добрым голосом начальства, со спокойной совестью отправился спать. Отправиться, то отправился, но на половине дороге вернулся, чтобы, через час, снова, пойти домой. Этот час был потрачен на то, чтобы убедить дежурного следователя, к которому уже прибежал взволнованный хозяин желтой «пятерки», обрадованный моей запиской, брошенной в вскрытый салон, что мальчик Сережа — хороший, его не надо закрывать в тюрьму, и я лично, буду приводить его на все допросы. Свои обещания, даже данные жуликам, я старался выполнять.
Вечером я обратил внимание, что Никсон какой-то вялый и грустный. На улице он практически не бегал, не играл с другими собаками, а присаживался недалеко от меня и внимательно смотрел в мою сторону. Дома я стал внимательно осматривать щенка, в меру своих, скромных, познаний в ветеринарии. Нос Никсона был не сухой, и не горячий, но, к миске с печенкой, песель, не подходит, а глаза глядели на меня с немым упреком. Боясь, что Никсон заболел чем-то серьезным, я ухватился за тонкую соломинку:
— Я помню, что я тебе обещал. Сейчас позвоню на питомник Сереге Кувшинову, и займусь этим вопросом.
