— Мне нужно хотя бы полчаса подремать, — объяснил Глодову. — Всего полчаса.
— Если немцы не ударят по нас артиллерией, думаю, это удастся.
— Не ударят они сейчас, поскольку не знают, где наши позиции, а где позиции их войск. Поэтому не рискнут. Вы же, как только придете в себя после перестрелки, тоже отдохните. Потом нам с вами отдыхать уже вряд ли придется. Причем бог знает, сколько дней и ночей.
16
…И во сне Андрею тоже открылось вдруг огромное каменистое плато, омытое с трех сторон водами лимана, которое он осматривал как бы с высоты птичьего полета: нагромождение черных скал, неожиданно представших перед его взором; мрачный каньон, или пропасть; косматые тени среди таинственных, причудливой формы, столбов-идолов.
Где и когда он мог видеть все это? Из какой яви зарождался этот галактический пейзаж?
Беркут не заметил, как провидение сбросило его с поднебесья, и он оказался в окружении химерных каменных идолов, от каждого из которых веяло могильным холодом.
Пугаясь их, явственно ощущая страх, Андрей долго, выбиваясь из последних сил, брел и брел куда-то по этой бескрайней каменистой пустыне, гонимый леденящим ветром и жаждой во что бы то ни стало пройти и выжить. Выжить и пройти! Во сне, как и наяву, так же шел снег, а вдали, словно невесты в свадебных нарядах, виднелись ивы, которые, как только он приближался к ним, тотчас же превращались в заснеженные гранитные скалы.
Этот путь через вечную, холодную пустыню одиночества был таким долгим и трудным, что, когда Андрей услышал, как кто-то позвал его: «Капитан! Товарищ капитан! Командир!…» — то еще долго оглядывался вокруг, не в состоянии понять, где зарождается этот голос, долетавший до него словно бы из подземелья.
И лишь когда уже какой-то другой, сердитый голос пробубнил: «Да не трожь ты командира, дятел жучкоедный! Видишь же: человек в крайнем изнеможении», — начал медленно, как из трясины, выбираться из своего кошмарного сна-видения.
— Что?! Что случилось? — резко спросил капитан, открыв глаза. — Где немцы?
— Да немцы везде. Немцев хватает, — извиняющимся тоном причитал над ним несуразный в своей одномерной фигуре связист. — Там телефон вдруг ожил. Вас просят.
— Что, снова есть связь? — только сейчас по-настоящему проснулся Беркут. — Так что ж ты?! Аппарат телефонный где, в каменоломне?
— Вот же он, в руках. Я его сюда притащил. Боялся, что, пока добегу, чтобы позвать, он снова замолчит.
— Божественно.
Андрей отбросил старое, пропахшее соломой одеяло, которым старик-хозяин укрыл его, когда он уже засыпал, и сел, упершись спиной в стену.
— Здесь капитан Беркут.
— Начальник разведки дивизии майор Урченин, — зачастил на том конце провода тихий, почти по-девичьи мелодичный голос. Очевидно, майор тоже не очень полагался на надежность ожившей связи, а потому спешил. Никаких условных наименований-обозначений Андрей по-прежнему не знал, поэтому майор «отпевал» открытым текстом. — Я по поручению комдива. Что там у вас происходит, капитан?
Сонно жмурясь, Беркут взглянул на часы.
— Немцы хоронят своих. Работы у них нынче многовато. Однако дело святое, пусть прощаются. Может, и нас на поминки пригласят…
— Ты что… бредишь? — встревоженно перебил его Урченин. — Болен, ранен?
— Ни то ни другое, отвечаю на вопрос.
— Тогда отвечай по-человечески. Я ведь серьезно спрашиваю: что там? Где немцы? Где сейчас находитесь лично вы? — перешел майор на официальный тон.
— Все каменореченское плато пока в наших руках. Посты выставлены. Основные силы — в районе хуторка. Немцы действительно подбирают своих.
— Много их там? Имею в виду, живых.
— Живых — до полуроты. Похоронят и пойдут догонять свой полк. Основные события развернутся, очевидно, к вечеру. Когда фрицы обнаружат, что на полуостровке нет ихнего гарнизона.
— Что значит: «похоронят и пойдут»? Черный юмор у тебя, капитан.
— Мы тут прихватили в плен ротного, гауптмана. Ну, потолковали на баварском диалекте. Мы ему — жизнь, он нам — несколько часов передышки.
— Слушай, капитан, что ты там Ваньку валяешь?! С немцем… На баварском диалекте… Кто это с ним так поговорил — «на баварском диалекте»?
— Я и поговорил, капитан Беркут, — решил Андрей, что лучше уж самому доложить начальству, все равно ведь донесут. — Подробности моего появления здесь — у генерала Мезенцева.
— Да в курсе, в курсе!… Дело не в диалекте, а в переговорах с фашистским офицером, — раздраженно уточнил майор. И, немного помолчав, тихо произнес: — Будем считать, что об этих переговорах я не знаю. Ты не докладывал, я — не слышал. Понял, капитан?
— Так точно.
— И впредь, чтобы… Кстати, о тебе уже по рации справлялись. От имени Украинского штаба партизанского движения. При этом немного рассказали о твоих похождениях. Честно говоря, я не всему поверил. Но теперь вижу, что…
— Почему не было связи с вами, товарищ майор? — перебил его Беркут, не желая выслушивать мнение начальника разведки о своих похождениях. — Передислоцировались, что ли?
— Отогнали нас на два километра. Но сейчас противник остановлен. Кабель, как сам понимаешь, он пока не обнаружил, связисты постарались.
— Просьба есть: не завтра — так послезавтра река покроется льдом. Нужно будет время от времени вздалбывать его в районе Каменоречья. Артиллерией или авиацией. Это обеспечит нам тылы. Базироваться будем в каменоломнях плато, и на самой косе. Там тоже небольшая штольня. Все остальное пространство плато можете обрабатывать с земли и воздуха.
— Понятно, капитан, понятно. Сколько у тебя людей?
— В строю семьдесят три. Несколько человек прорвалось к нам из окружения… К вечеру попытаемся устроить «проверку документов» на шоссе.
— Открытым текстом говоришь? Впрочем… Проверка — это необязательно. Ваша задача…
— Задачу я знаю.
— Но если все же пойдешь, — а в этом деле, как сообщили из Центра, ты большой спец, — любые документы, карты — все в трофеи. И немедленно сообщать. Связь постараемся удерживать.
— Для поднятия духа бойцов это очень важно.
— Да, из Москвы просили вырвать тебя из этого котла и переправить в распоряжение Украинского штаба партизанского штаба. Я, конечно, объяснил ситуацию. Но у них там свои представления о том, что здесь происходит. «Любой ценой вырвать!». Поэтому обязан предложить: оставляй гарнизон плато на любого офицера, какой окажется у тебя под рукой, и можешь переходить линию фронта. Не тебя учить, как это делается. Есть там у тебя офицер?
— Есть. Лейтенант Глодов.
— Глодов? Понятия не имею, кто таков. Но это неважно. Передавай командование и…
— Исключено.
— Что значит «исключено»?
— Останусь здесь, пока не выполню приказ комдива.
— Комдив будет в курсе. Можешь считать, что это и есть его новый приказ.
Беркут недовольно покряхтел и вопросительно взглянул на вновь вытянувшегося в струнку ефрейтора-связиста.
— Не могу я оставить здесь этих людей. Они нащипаны из разных частей, и незнакомого лейтенанта вряд ли признают. Да и не продержатся они тут без меня и суток. Обычные окопники. Ни у кого нет опыта партизанской войны, боев в окружении. Словом, остаюсь я.
— Ну… смотри, — замялся теперь уже майор. — Мое дело передать требование штаба. На твоем месте, я бы тоже вряд ли оставил там солдат, — произнес Урченин таким тоном, словно хотел оправдаться за свою настойчивость. — Да и нам повезло, что ты там оказался. Просьбы есть?
— Есть. Не засиживайтесь на теперешних позициях до весны. Прорывайтесь к реке.
— Понято, поня…
В это мгновение трубка вновь замерла. Беркут вопросительно посмотрел на телефониста. Несколько минут тот усердно крутил ручкой, хотя по тому, как она шла, сразу же можно было определить, что на линии обрыв.
— Уже сполняю. Но обрыв на том берегу. Нет, я, конечно, пройду до реки. Но в реке у нас тоже надежно, вся линия на грузилах. Обрыв на том берегу, — засуетился телефонист, — это я вам точно говорю.
— Все равно проверить. Кабель тщательно замаскировать. Аппарат — в каменоломню. Сколько у тебя аппаратов?
— Три взводных. Да артиллеристы один подарили.
— Соедини наш подземный КП с той штольней, что на краю косы. Последние часы, наверное, будем держаться именно там. Два других аппарата — на связь между КП и постами на дальних выходах из каменоломень. Сержант Сябрух проведет.
— Уже сполняю.
17
Кроме той комнатушки, которую облюбовал капитан, в доме было еще две — занимаемых хозяином и светловолосым парнишкой, на вид лет шестнадцати. И старика, и парнишку Андрей видел только мельком. Дед встретил его на пороге и с первого взгляда установил, что «командиру-офицеру надо отоспаться, потому что, как с креста снятый» (при этом старик говорил о нем в третьем лице, словно самого «командира-офицера» рядом с ним не было), и толкнул первую в тесном коридоре дверь.
