— Мальчевский, ты, что ли? — с трудом распознавал в темноте его фигуру капитан.
— Кто же еще?! Младсерж Мальчевский после приема парад конницы маршала Нея.
— Почему в одиночестве?
— Все в порядке, отцы-настоятели! — Мальчевский решительно не признавал никакой субординации и, похоже, приучить к ней младшего сержанта в условиях этого гарнизона было бы пустой тратой времени. Да Беркут не очень-то и стремился к этому. — Зотов уже в хате, трофейные раскуривает.
Мальчевский присел к костру, подгоревшей веткой расшевелил угольки, и, демонстративно добыв из кармана портсигар, тоже трофейный, протянул его капитану.
— Младший сержант Мальчевский, встать! — остановил его Беркут. — Я приказываю: встать! — А когда тот нехотя поднялся и даже изобразил нечто похожее на стойку «смирно», продолжил: — Доложить о результатах разведки.
— Так ведь я уже, как Суворов — императору, почти стихами…
— Как полагается, доложить. По всей форме.
— До предела разболтались, — одобрительно проворчал Глодов, тоже потянувшийся было к портсигару.
— Если по всей форме, товарищ капитан, — басисто отчеканил младший сержант, — то никакого хр… извиняюсь, мы там не обнаружили. Кроме немчуры. Немцев — человек двадцать. На мотоциклах. Какой-то мотоциклетный взвод сбился с дороги и сдуру попер сюда, решив, что где-то здесь переправа. Тут их кто-то из наших окруженцев и остановил. Может, на каких-нибудь пятнадцать — двадцать минут, но остановил. А сам погиб. У немцев, видать, тоже потери… Сам слышал, как кто-то из них кричал: «Господин фельдфебель, здесь еще один убитый. Это рядовой Крюнге».
— Вы что, владеете немецким? — строго, недоверчиво уточнил капитан.
— Два десятка слов. Из фронтового, так сказать, словаря, — объяснил вместо него Глодов.
— Значит, так и не ясно, с кем они там воевали?
— Да хрен их, отцы-настоятели, пардон… Словом, поползали мы, камни понюхали. Вроде нашими портянками не пахнет. Сплошной вермахтовский эрзац-одеколон. И чтобы говорили о русских — тоже не слышно. Словно их там и не было.
— Это все?
— Почему все? Мы, от расстройства желудков, тоже пальнули по ним несколько раз. Одного точно свалили, другого вроде ранили. Они по нас — из мотоциклетных пулеметов. И «шмайссерами». Мы, конечно, извинились за шутку — и назад. Они тоже на мотоциклы…
— И что, там уже вообще не осталось больше немцев? — спросил Беркут.
— Да нет, те, что стерегут нас, ну, те бродяги из команды гауптмана, вроде еще отлеживаются. Мотоциклистов они, видно, сначала проморгали. Потом бросились на помощь. А когда те драпанули, тоже не спеша отошли подальше, в долину, к кострам.
— В общем, ни черта вы не разведали, младший сержант, вот что я вам скажу, — грубовато подытожил Глодов. — Только зря время убили.
— Ну, почему же, — не согласился капитан, подбрасывая в костер последние ветки. — Кое-что прояснилось. Очевидно, мотоциклисты наткнулись на каких-то окруженцев, которые просочились через немецкий заслон вдоль шоссе, но не знали, что рядом целый гарнизон своих. Решили где-то там, между камнями, дождаться рассвета, чтобы потом определиться, куда они попали.
Объясняя все это, Беркут не верил сам себе. Что-то у него не сходилось, каких-то сведений не хватало. И все же продолжал развивать свою версию. Должно же существовать хоть какое-то объяснение этой стычке.
— Если надо, могу еще раз пройтись, — обиженно заметил тем временем Мальчевский. — Хоть вместе с вами, лейтенант.
— «Товарищ лейтенант», — резко поправил его Глодов. — Армия есть армия.
— Так мне уже можно идти к хлопцам, или еще стоять навытяжку, товарищ капитан? — пропустил все это мимо ушей Мальчевский.
— Вольно. Свободны.
— Хотел угостить вас обоих трофейными папиросками. Так ведь не дали. Теперь пойду хлопцев обдымливать. Безо всякого доклада и не навытяжку, — язвительно объяснил младший сержант и, сверкнув серебристым портсигаром, важно прошествовал мимо офицеров к хате.
Глядя ему вслед, Беркут рассмеялся. Он, конечно, был противником подобного солдатского разгильдяйства и старался пресекать его. Но сейчас этот парень очень напоминал ему сержанта Крамарчука, бойца из его 120‑го дота. Да, чем-то он все же напоминал Крамарчука. И это совершенно меняло отношение к нему.
— Что скажешь, лейтенант? Я имею в виду эту мотоциклетную баталию.
— Думаю, она вылезет нам боком. Утром немцы подбросят сюда еще полбатальона и загонят нас в реку.
— Или закупорят в подземелье, — согласился Беркут. — Такое тоже не исключено.
— Странно, что немецкое командование вообще до сих пор терпит нас, ограничиваясь всего лишь блокадной ротой.
— Это они в спешке. Последние их резервы брошены за реку. Второй эшелон не подошел. Подкреплений нет. Предполагаю, они и сами не ожидали, что русских удастся отбросить так далеко. Рассчитывали потеснить за водную преграду, поделить берега. Потом уже, развивая временный успех…
Поднявшись, Беркут увидел, что по ту сторону реки разгорается рассвет, но, взглянув на часы, с удивлением открыл для себя, что никакого рассвета быть не должно: одиннадцатый час вечера. Где-то там, на юге, зарождалось и постепенно расползалось по небосклону зарево огромного пожара.
Зато еще недавно грохотавшая в той стороне артиллерийская дуэль теперь окончательно утихла, и над рекой, над прибрежными холмами, над каменистым степным плато воцарилось хрупкое ночное перемирие, при котором война давала передышку смерти, а смерть — войне, как бы отступая при этом на несколько часов от передовой, от промерзших окопов, от обескровленных батальонов.
Приказав группе заграждения усилить бдительность, капитан направился к дому Брылы, но, уже подходя к нему, вдруг услышал, что у ворот Каменоречья снова завязался бой.
— Это черт знает что! — крикнул он лейтенанту, который облюбовал себе крайний от реки, уже плохо сохранившийся, видно, давно покинутый жильцами дом. — Я, конечно, не верю в привидения. Но кто-то же там воюет!
— Это его дело!
— Нет, теперь это и наше дело, лейтенант.
— Ну, чего суетиться, туда-сюда бегать? Утром выясним, — попытался успокоить коменданта Глодов, ускоряя шаг.
Он и в самом деле побаивался, как бы капитан не приказал ему лично заняться разгадкой этого воинственного «привидения».
21
Старика и парнишку Беркут тревожить не стал. Пытаясь не шуметь, осторожно открыл незапертую дверь, вошел в коридор и на ощупь нашел ручку двери одной из трех комнаток, в которой заквартировал. При первой же встрече он предложил Брыле уйти вместе с парнишкой в плавни, а оттуда — к какому-нибудь селу, где сейчас было бы значительно безопаснее, но тот отказался.
— На этих камнях я вырос, всю жизнь отдал камням. Здесь, на этих камнях, и останусь, — кивнул старик в сторону окна, за которым высились валуны, — одной из таких вот «брыл», как у нас говорят.
В комнате было довольно тепло, очевидно, потому, что стенка ее обогревалась печкой, находящейся в комнате, которую занимали старик и молчаливый замкнутый парнишка, с которым Беркут едва сумел перекинуться несколькими словами. Да и видел-то его всего дважды.
«А ведь ему уже под семнадцать, — подумал капитан, вспомнив о нем. — В таких условиях, в каких оказался гарнизон каменоломни, ему тоже не мешало бы взяться за оружие. Все-таки еще один ствол».
Андрей снял сапоги и, улегшись на застеленную солдатским одеялом койку, уперся влажными портянками в еще тепловатую стенку. «Ты все еще жив. А война все еще продолжается. Так что обижаться тебе не на что: все по-солдатски…»
Еще там, в доте, ложась отдохнуть после отчаянной ночной атаки, во время которой они попытались вырваться из окружения, он сказал себе эту странно слепленную фразу: «Ты все еще жив. А война все еще продолжается. Так что обижаться тебе не на что: все по-солдатски». И с тех пор повторял ее каждый раз, когда осознавал, что и на сей раз смерть миновала его, подарив несколько часов жизни, отдыха, словом, предоставив еще одну отсрочку. Повторял, как заклинание, как единственно приемлемую формулировку сути своего солдатского бытия.
Ефрейтор Арзамасцев, его давний, вечно ворчащий спутник и не самый храбрый на этой войне солдат, конечно, по существу, прав: они встряли в эту заварушку по собственной глупости. Да и сам этот гарнизон возник только потому, что здесь оказался он, Беркут. Остановил бы тогда машину сразу же за мостом, или сошел бы с нее еще на том берегу — судьбы бойцов, которые заперты сейчас здесь, да и их собственные, могли бы сложиться совершенно по-иному. В конце концов самолет сел на своей территории. Каких-нибудь полчаса ходьбы по дороге в ту сторону, откуда пробивался грузовик Ищука, и они оказались бы в штабе его части. А значит, то, о чем он, Андрей Беркут, мечтал годами, наконец сбылось бы. Это ж какое нужно иметь «везение», чтобы после стольких мытарств попасть на эту, совершенно чужую для них «свадьбу»!
