— Игорек, кто выходил из магазина?
— Недавно вошли два жлоба, — повернулся к нему охранник, готовый на все.
Он видно чувствовал себя виноватым за упущенного Мангуста и только ждал приказа искупить вину.
— Я спрашиваю, кто выходил?
— Никто.
— Никто — это кто?
— Старикан с палочкой,— заскучал охранник.— Никого подозрительного.
Константин посмотрел на меня и цыкнул фиксой.
— Его машина ждала?
Охранник насторожился.
— Пешком ушел. Завернул в Артиллерийский переулок. Догнать?
— Не догонишь. — Константин стукнул по плечу водителя. — Заверни, Боря, в переулок. Сейчас тут шумно будет.
Наш белый лимузин и следом за нами «ауди» завернули в переулок и, проехав бывшие обкомовские гаражи, остановились. Константин почему-то не хотел возвращаться в офис. Опустив окно, курил в него черную сигарету и думал. Я решил ему помочь.
— Когда он успел уйти? Я же все время у двери оценщика сидел!
— Он ушел раньше, — как от давно решенного отмахнулся Константин. — Он ушел, пока мы в кабинете с Гошей трендели… Все рассчитал дедушка… А мы с тобой фуфло и лопухи…
Константин щелчком выбросил окурок в окно и повернулся ко мне; влажно сверкнула золотая коронка.
— Так говоришь: «Был он крепче меда, пьянее, чем вино»? Попробовать бы этот волшебный напиток, а?… — Константин хлопнул меня по колену. — Поехали к тебе?
— У меня ключей нет.
— Ключи у меня. Поехали?
— Зачем?
— Подумать надо. В офисе подумать не дадут. Поехали?
Константин упрашивал меня так, будто я сопротивлялся. Я только плечами пожал, и он обрадовался.
— Боря, летим на Мойку к дому Пушкина!
8
Сюрприз
Мы ждали в машине у моего дома на набережной, пока охранники, уже в цивильном «прикиде», пошли осматривать арку и мою парадную.
— Скоро и у тебя будет шумно, — вздохнул Константин.
— Почему это? — не понял я.
— Шестого июня у твоего соседа праздник, — он кивнул на дом Пушкина.
— Какой праздник?
Константин посмотрел на меня осуждающе.
— Стыдно, советник. Очень стыдно. Рядом живешь и не знаешь! Шестого июня юбилей Александра Сергеевича! Весь мир знает! Из Африки его потомки приехали. Даже из Австралии какой-то дальний родственник. Ученые конференцию открывают. Месье Леон сенсационный доклад приготовил! А ты, русский человек и ближайший сосед великого поэта, ничего не знаешь! Очень стыдно!
Это его сообщение спутало все мои карты.
— Разве профессор не за мебелью приехал?
— Мебель не главное. Главное для него — сенсационный доклад!
— О чем его доклад?
Но Константин ответить не успел. К машине подошли вернувшиеся охранники, и он вышел к ним, скинув белый плащ и прихватив с собой черный дипломат.
— Все чисто, — доложил ему Игорек. — Только что менты уехали.
— Какие менты? Что им надо?
— Соседи вызвали по поводу простреленной двери.
— Откуда такая информация?
— Местный охранник доложил.
— И что?
— Да ничего. Ментяры как приехали, так и уехали. Еще ругались, что зря их потревожили, — Игорек засмеялся. — Подумаешь, дверь прострелена — не человек же. Тупые козлы.
Константин его пристыдил:
— Нехорошо родственников обижать. Сам-то ты кто?
Игорек даже обиделся:
— Какие они родственники? Тупари. Я из мента уже давно в человека превратился!
— Ну да. Ударился о землю головой… и превратился! — Константин наклонился ко мне. — А ты чего не выходишь, Славик? Пошли. А вы — домой. Я позвоню.
Охранники смотрели на меня ревниво, пока я выходил из машины. Видно, уважали своего шефа и не понимали вдруг возникшего его расположения к лоху в сером китайском тренировочном костюме и черной вязаной шапке, которого от души вырубили утром. Честно признаться, я сам этого расположения не понимал. Я боялся Белого Медведя. Ожидал от него любого сюрприза. И не напрасно, как оказалось…
Зайдя в квартиру, я бросился к своим книжным стеллажам. Надо признаться, меня самого поразило, как нагло я сформулировал Критскому свое обвинение Геккерна в убийстве Пушкина. То, что барон — человек темный, я допускал давно. Но его роли в дуэли Пушкина с Дантесом пока старался не касаться. Тема уж больно спекулятивная. Слишком много «сенсаций» в последнее время обрушили на наши головы «незави— симые следопыты». Договорились до того, что Пушкина якобы застрелил нанятый Дантесом наемный киллер, засевший во время дуэли в придорожных кустах.
Анна Андреевна Ахматова требовала запретить щелкоперам писать на «тему семейной трагедии поэта». Хотя, надо признать, сама в конце жизни нарушила свой запрет. До самой смерти работала в Комарове над книгой «Гибель Пушкина».
Честное слово, до этого дня дуэль Пушкина была для меня только частным случаем в моей «Тайной истории России». А сколько в ней было еще более загадочных, более трагических, более вопиющих убийств!… Вяземский, правда, намекал, что дуэль Пушкина как-то отразилась на международном положении России… А чувствовал ли сам Пушкин, в какую историю он попал? Чувствовал ли он, что дело идет вовсе не о «семейной трагедии»?… Именно это я должен был узнать в первую очередь!…
Я зарылся в книги и увлекся. Сколько времени прошло — я не знал. Меня отвлек Константин. Он вошел в комнату с повязанным вокруг живота махровым полотенцем.
— Славик, обедать! Или как там тебя в детстве звали?
Я даже растерялся, глядя на добродушного Белого Медведя.
— Меня звали Ивасик. А что?
— Почему Ивасик? — удивился Константин.
— Не знаю, — соврал я. — Бабушка так меня называла.
— Ивас-сик, — цыкнул фиксой Константин. — Как селедку тихоокеанскую? Я тебя буду звать Славик. Я понятно излагаю?
— Ты меня и так Славиком зовешь.
— Идем перекусим, Славик. Чем Бог послал.
Бог нам послал все, что оставалось в моем запушенном, старом холодильнике. Кусочки ветчины и колбасы, обрезки сыра, жухлую помидорину, луковицу, корку черного хлеба. Все это Константин мелко нарезал, добавил остатки тушенки со дна банки, поджарил и залил яйцами. Получилась аппетитная еда: то ли пицца, то ли селянка. Я похвалил его хозяйственность:
— Жена, наверное, тобой не нарадуется?
— Я холостяк, — отрезал Константин. — Убежденный причем!
Я хотел сказать: «Я тоже», но промолчал.
Он достал из черного дипломата квадратную металлическую фляжку, выгнутую по форме бедра, разлил коньяк по рюмкам, посмотрел на меня загадочно, подняв рюмку.
— Твое здоровье, Славик.
— Твое здоровье, Костя.
— Нет. Пьем только твое здоровье, Славик.
— Почему это мое… только?…
— Потому что ты следующий. Я понятно излагаю?
Он выпил и навалился на еду, не обращая на меня никакого внимания. И я выпил и навалился на еду. Назло ему.
— Ты не понял, что я сказал? — спросил наконец Константин.
— Понял, — ответил я.
Константин положил на стол вилку и выкидной нож, который служил ему, видно, на все случаи жизни.
— Ты что же, храбрый, что ли? Смерти не боишься, что ли? Мне Балагур рассказывал, как ты от киллеров на его катер запрыгнул весь мокрый. Обоссался, что ли, Ивас-сик? А?
И я положил вилку.
— Я ногами в речку попал, когда катер от берега отпихивал.
Мы долго глядели друг на друга. Я не отвел взгляда от его холодных глаз. Он процедил сквозь зубы:
— Только дураки не боятся смерти, Славик. Да еще такой… — он передернул плечами.
— Кто тебе сказал, что я не боюсь?… Я не то чтобы боюсь… Жалко просто…
— И чего же тебе жалко?
— Жалко, что работу закончить не успею…
— Ах, твою «тайную историю», — сверкнула фикса. — Интересная тема. Не ты ее, так она тебя закончит, Славик.
Тут я вспомнил неожиданно, что Пушкин работал перед дуэлью над «Историей Петра». Не закончил… Неужели она его закончила?… Пушкин и умер с Петром почти в один день!
Константин налил мне еще целую рюмку.
— Что задумался, советник? Посоветовал бы что-нибудь.
Я отставил рюмку.
— Хватит. Скоро у меня экскурсия.
Константин придвинул мне рюмку.
— Пей. Экскурсию я отменил.
— Как отменил?
— Позвонил профессору, что у нас с тобой срочные дела.
— Какие дела?
— Пей и не расстраивайся. Натали скучать не дадут. Я предупреждал — губу на нее не раскатывай. О себе лучше подумай, Славик. Ты следующий за оценщиком, — он засмеялся. — Так сказать, живая очередь…
— А ты? — спросил я.— Может, ты следующий, Костя?
Константин поставил рюмку.
— Я тут у тебя на кухне хорошо подумал, Славик. И вот что я решил. Я же самый первый про эту мебель узнал. Чья она, кому принадлежит. Потом узнал оценщик, потом Адик. Оценщик подумал, что и ты про это знаешь. Так? И вот уже Адика нет, оценщика нет, в тебя чуть не попали… А по идее-то, должны были с меня начать… Я понятно излагаю? Если я еще жив, значит, так кому-то надо…
— Кому?
— Покупателю, как ты его назвал… Ему, наверное. А кому же еще?… У кого на руках козыри?
