— Но оценщик-то этого не знал… — закончил я свой рассказ Константину. — Он подумал, что я догадался, чья это мебель! И сказал об этом покупателю…
— Блин!
На меня снова смотрели глаза цвета «металлик», сверкнула золотая фикса.
— Что ж ты молчал про оценщика, падло?!
— Я говорил…
— Что ж ты не сказал, что он бирочку видел?!
— Забыл…
— Час морочил мне голову сраными тайнами, а простую вещь забыл!
— Не в этом дело! — дошло наконец до меня.— Оценщик тоже знает покупателя!
— Откуда был оценщик?
— Из антикварного… На Некрасова…
— Блин! Как зовут его?
— Не помню…
— Блин!
Мы подписали опись и зашли с оценщиком в ресторан. Сначала по рюмке выпили в баре. И познакомились…
— Его зовут Толя! — вспомнил я седого оценщика.
— А отчество?
— Толя… Он сказал просто Толя…
— Блин…
Константин вынул из кармана пиджака сотовый телефон, посмотрел на часы и набрал номер. Директора магазина он знал отлично. Ну как же, антиквариат ведь был его профиль. Он поговорил с директором о каком-то гобелене XVII века, который нужно, не глядя, брать, потом о курсе валюты, а потом уже Константин спросил:
— Слушай, Миша, у тебя работает оценщик по имени Толя? Кто? Ах, Анатолий Самойлович?… Извини… А мне сказали какой-то Толя. — Константин строго посмотрел на меня. — Он сегодня работает? Да нет… Хотел ему одну вещь показать… Ну конечно, и тебе покажу… О чем базар? Через полчасика буду…
Константин выключил сотовый.
— Поедешь со мной. Напомнишь Анатолию Самойловичу про медную бирочку. Я понятно излагаю?
— Я бы не торопился, Костя… Покупатель — опасный человек…
— Кончай мне своими тайнами мозги засирать! — рассердился Константин. — Гарнитур мне сегодня нужен!
В тот момент в дверь постучали. Громко и уверенно…
7
Еще один труп
Константин открыл низкую дверцу, и в «святая святых» вошел роскошный пожилой мужчина в светлосером костюме. Такие холеные, довольные жизнью лица я видел в последний раз в Русском музее на выставке портретов XVIII века.
Константин на секунду смутился, но потом широким жестом представил мне этого персонажа Боровиковского:
— Доктор искусствоведения Игорь Михайлович Критский — моя правая рука.
— Десница, — уточнил без улыбки Критский и недовольно уставился на бутылку армянского коньяка. — Коньяк с утра?… Константин Николаевич, это же безнравственно…
Константин тут же убрал бутылку в бар.
— Я человека подлечил. Чуть-чуть.
Критский с надменной улыбкой оглядел мой китайский костюм.
— Се человек?
— Очень нужный человек, — настаивал Константин.
Критский брезгливо смотрел на лужицу апельсинового сока на черной поверхности столика.
— Месье Леон звонил. Он догадывается, что гарнитура у нас нет. Константин Николаевич, вы представляете какие нашему фонду фозят неприятности?! Это же скандал международного масштаба!…
Константин взъерошил на мощном черепе короткий ежик.
— Эту проблему как раз я сейчас и решаю.
— С ним? — изумился Критский.
Тогда Константин представил ему меня:
— Это советник Адика. Советник по культуре.
Лицо Критского стало печальным.
— Бедный Адик… Хотя с другой стороны — на что хорошее в этой жизни можно рассчитывать с таким сакраментальным имечком?…
Константин взял меня за плечо:
— Это он предложил Адику купить ту квартиру с гарнитуром.
На барственном лице Критского вскинулись седые брови.
— Так это вы?… Очень любопытно, — он протянул мне руку, — Игорь Михайлович.
— Слава, — пожал я его упругую ладонь.
— Нет уж, простите, — цепко впился в мою руку Критский. — Я человек строгих правил. Интеллигент в пятом поколении. Я понимаю, теперь это модно: Паши, Саши, Кати, Маруси… Западные штучки. Я это не принимаю. Ваше полное имя и отчество, пожалуйста.
Я нехотя представился:
— Ярослав Андреевич.
— Очень толковый парень,— прибавил Константин, — кандидат исторических наук.
— Диссертацию я не успел защитить, — признался я.
Константин посмотрел на меня грозно.
— Сейчас работает над «Тайной историей России».
— Ах, конспиролог? — то ли спросил, то ли удивился Критский.
— Вот именно! — подмигнул мне Константин.
— Конспиролог! — прищурился Критский. — Лучшего имени для вашей профессии и не придумать: Ярослав — Мудрый, так сказать… Ну-ну… Давайте-ка присядем.
Мы присели. Я почувствовал себя гнусно.
— Константин Николаевич,— обратился к нему Критский, — вы сказали, что занимались сейчас пропавшим гарнитуром барона Геккерна.
Константин кивнул.
— Объясните мне тогда, пожалуйста, какое отношение имеет к нашему гарнитуру, — Критский искоса посмотрел на меня, — вся эта конспирология?
Константин кашлянул.
— Славик… То есть Ярослав Андреевич сейчас доказывал мне, что гарнитур у нас перекупили потому, что в нем находятся, — Константин замялся, — ну… некие…
— Сокровища! — захохотал Критский. — Знатно вы подлечились, Константин Николаевич!
Константин покраснел. Я счел своим долгом заступиться за него:
— Я предположил, что в гарнитуре барона могут быть спрятаны секретные бумаги…
Критский бросил на меня быстрый взгляд.
— На чем же основано ваше смелое предположение? Основания у вас хоть какие-то для этого имеются, господин конспиролог?
Тут я вспомнил, откуда появилась вдруг эта неожиданная мысль — про бумаги Геккерна. Я читал где-то, что, уезжая из Петербурга в апреле 1837 года, после дуэли Дантеса с Пушкиным, не принятый Императором для последней аудиенции, Геккерн объявил в газетах о продаже своей недвижимости. Вспомнил даже конкретную фразу из этих записок: «Сия неожиданная развязка (автор имел в виду его бесславное выдворение из Петербурга) убила в нем его обыкновенное нахальство, но не могла истребить все его подлые страсти, его барышничество». Автор подробно рассказывал, как его квартира на Невском проспекте, в доме, на месте которого теперь находится универмаг «Пассаж», превратилась в антикварный магазин, в котором барон сидел лично, продавая свои веши и записывая в книжечку выручку. Автор упомянул поразивший его эпизод. Барон сидел на стуле, на котором была выставлена цена, какой-то офицер, подойдя к нему, заплатил ему за стул, а после вырвал его из-под барона. Так его ненавидели за смерть поэта.
— В этом стуле и находились сокровища? — ехидно спросил меня Критский.
— Конечно, нет, — успокоил я его. — В своем «магазине» барон распродавал мелочь. Офицер этот купил единственный стул. А мы ведь имеем дело с целым, до сих пор сохранившимся гарнитуром. Кстати, мебельный мастер Гамбс начал работать в Петербурге как раз в 30-х годах девятнадцатого столетия, и его гарнитуры были криком последней мебельной моды и очень ценились знатоками. Этот модный гарнитур барон продал своим друзьям, высокопоставленным друзьям, их в Петербурге у него было достаточно. Так что барон вполне мог спрятать в гарнитур, который доверительно продал друзьям, свои секретные бумаги.
— Он мог оставить бумаги друзьям просто так,— возразил Критский, — зачем их для этого прятать в гарнитур?
Я улыбнулся:
— А вы хорошо знаете барона?
И Критский мне улыбнулся:
— Лично встречаться с ним мне не довелось. Я из пятого поколения Критских. Но мой прапрапрадед вполне возможно был знаком с бароном.
— Особенно если ваш прадед служил по Министерству иностранных дел у графа Карла Нессельроде…
— Возможно, мой дед там и служил, — согласился Критский, — вполне возможно.
— Канцлер России граф Карл Нессельроде был ближайшим другом барона Геккерна.
— Мне это известно.
— А известно ли вам, что граф Нессельроде написал своему резиденту в Париж о своем лучшем друге в конце 1840 года?
— Напомните, пожалуйста,— учтиво согласился Критский.
— Через три с лишним года после дуэли и отъезда Геккерна из Петербурга граф пишет о нем так: «Геккерн на все способен: это человек без чести и совести, он вообще не имеет права на уважение и не терпим в нашем обществе!» С чего бы это так о лучшем друге-то? А?
Критский развел руками:
— Ну, поругались старые друзья… Ну, бывает…
Я напомнил ему:
— Письмо-то деловое! Граф пишет его своему резиденту в Париже, где в то время Геккерн развернул кипучую деятельность…
Критский недовольно сморщился:
— Прошу меня простить. Я искусствовед. Конспирология меня не интересует. К чему вы все это?
И Константин смотрел на меня удивленно.
— Куда-то ты, Славик, от стульев уплыл.
Я с тоской поглядел на бар и объяснил им попроще:
— Я только хотел сказать, что даже лучшие друзья барона не знали, кто он действительно такой и чем он на самом деле занимается…
— Вы знаете,— сказал Критский сухо,— нас это тоже мало интересует. Мы хотим всего лишь получить незаконно перекупленный у нас гарнитур.
