После нападения на Гарри, чудовище не появлялось, несмотря на то, что теперь настало время Конора рассказать свою историю. Каждую ночь мальчик ждал. Но ничего так и не происходило. А может, все потому, что Конор никакой истории не придумал. А даже если и знал, то не хотел рассказывать.
Засыпая, Конор вновь видел кошмар. С каждым разом он становился все хуже и хуже, если такое возможно. Три или четыре раза за ночь Конор просыпался с криком. Однажды он кричал так сильно, что бабушка постучала в его дверь, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.
Но так и не зашла в комнату.
Наступили выходные, и Конор провел их в больнице, хотя новый метод лечения занимал все мамино время. К тому же она подхватила легочную инфекцию. Боли ее стали сильнее, так что большую часть времени она проводила в легкой дреме или в бессознательном состоянии под воздействием сильных болеутоляющих. Бабушка Конора всякий раз выставляла его за дверь, когда мать отключалась, и он блуждал по больнице. Один раз даже проводил старую женщину до рентгеновского кабинета.
На выходных Лили и ее мама тоже приходили к его маме, но он все время их визита читал журналы в лавке сувениров.
Потом он снова вернулся в школу. Как это ни удивительно, во всём мире время шло своим чередом.
Во всём мире, который не ждал, что будет дальше.
* * *
Мисс Марл раздала домашнюю работу «Моё жизнеописание» тем, кто ее сделал. Конор сидел за своей партой, подперев рукой подбородок и глядя на часы. До 12:07 оставалось два с половиной часа. Не это было совершенно не важно. Конор начинал думать, что чудовище ушло навсегда.
Оно тоже не хотело с ним разговаривать.
— Эй, — прошептал кто-то. Без сомнения, кто-то решил с ним позабавиться. Посмотрите, вон сидит Конор О‘Молли, пень — пнем. Настоящий урод.
— Эй, — послышалось снова и в этот раз более настойчиво.
Он понял, что зовут именно его.
Лили сидела через проход, там же, где просидела все годы, пока они учились в одном классе. Она внимательно смотрела на мисс Марл, но ее пальцы незаметно протягивали Конору записку.
Записка для Конора.
— Возьми, — прошептала девочка уголком рта.
Конор посмотрел, не видит ли мисс Марл, но она была слишком занята сожалениями о том, что жизнь Салли ужасно напоминала жизнь супергероя с мозгами насекомого. Конор потянулся и забрал записку.
Похоже, она была сложена пару сотен раз, и развернуть ее оказалась трудно, как развязать узел. Конор наградил Лили недовольным взглядом, но она притворилась, что слушает учительницу.
Конор разгладил записку на парте. Там было всего четыре строчки.
Четыре строчки в мире полного безмолвия.
* * *
«Мне жаль, что я сболтнула лишнего про твою маму», — это была первая строчка.
«Я по-прежнему твой друг», — вторая.
«С тобой все в порядке?» — было написано в третьей.
«Я вижу тебя», — четвертая, буква «Я» была обведена несколько раз.
* * *
Конор перечитывал записку снова и снова.
Потом посмотрел на Лили, которая тем временем получала похвалы от мисс Марл, но он видел, что она сильно покраснела, и совсем не от того, что говорила мисс Марл.
Мисс Марл прошла по классу и подошла к Конору.
Когда она это сделала, Лили посмотрела на Конора. Поймала его взгляд.
Она говорила правду. Она видела его, на самом деле видела.
Он сглотнул.
— Лили… — начал было он, но дверь класса открылась, вошла секретарь школы. Она подошла к мисс Марл и что-то прошептала.
А потом обе повернулись и посмотрели на Конора.
100 лет
Бабушка Конора остановилась у двери маминой палаты.
— Вы что, не пойдете? — спросил Конор.
Она покачала головой.
— Я спущусь в приемную, — объявила она, и Конор остался один.
Во рту у Конора был неприятный кисловатый привкус. Раньше его никогда не забирали из школы посреди учебного дня, даже когда мама лежала в больнице на прошлую Пасху.
Поэтому Конор не знал, что и думать.
И старался гнать от себя любые мысли.
Он рывком открыл дверь, ожидая самого худшего.
Вопреки его ожиданиям, мама не спала. Она сидела в кровати. Более того, она улыбалась — у Конора сердце едва из груди не выпрыгнуло. Наверное, лекарство сработало. Тис вылечил ее. Чудовище сделало это…
А потом он увидел, какие у мамы печальные глаза. Она была рада увидеть сына, но была испугана. И выглядела более усталой, чем в те дни, когда лежала и молчала.
Вряд ли его бы забрали из школы потому, что ей стало немножко лучше.
— Привет, сынок, — сказала мама, на глаза ее навернулись слезы, и он понял, насколько слаб ее голос.
И Конор почувствовал, как на него накатывает злость.
* * *
— Подойди сюда, — позвала она, похлопав по покрывалу рядом с собой.
Вместо этого Конор шлепнулся на стул рядом с ее кроватью.
— Как дела, мой дорогой? — спросила мама. Голос у нее был слаб, дыхание стало еще более хриплым, чем накануне. И казалось, что еще больше трубок подсоединено к ее телу. Хотя кто их знает? На голове у мамы не было полотенца, и лысая головка казалась белой под флуоресцентными больничными лампами. Конор почувствовал непреодолимое желание найти что-то, чтобы прикрыть ее, чтобы никто не увидел, насколько хрупкая и слабая его мама.
— Что происходит? — спросил он. — Почему бабушка забрала меня из школы посреди дня?
— Я захотела тебя увидеть до того, как морфий отправит меня в Страну Грёз, — ответила мама. — Не знаю, будет ли потом еще такая возможность.
Конор скрестил руки на груди.
— Ты же обычно вечерами приходишь в себя, — возразил он. — Мы могли бы, как обычно, увидеться вечером.
Он знал, что это не утверждение, а вопрос. И мама знала это тоже. Он был уверен, что мама ответит ему.
— Я хотела увидеть тебя прямо сейчас, — сказала она, и голос у неё снова стал тонким, на глаза навернулись слезы.
— Чтобы поговорить, так? — спросил Конор, намного резче, чем хотел. — Ну, и…
Он так и не закончил фразу.
— Посмотри на меня, милый, — начала она, потому что Конор сидел, уставившись в пол. Он медленно перевел взгляд на маму. Она подарила ему вымученную улыбку, и он увидел, как тяжело она опирается на подушки, словно у нее не было сил поднять голову. Только сейчас Конор понял, что они подняли изголовье кровати, чтобы мама могла сидеть.
Прежде чем снова заговорить, мама глубоко вздохнула, а потом тяжело, надрывно закашлялась.
— Этим утром я говорила с доктором, — сказала она слабым голосом через несколько долгих минут. — Новый курс лечения не сработал, Конор.
— Тот, что с лекарством из тиса?
— Да.
Конор нахмурился.
— Как он мог не сработать?
Мама сглотнула.
— Болезнь развивается слишком быстро. Оставалась слабая надежда. Но теперь эта инфекция…
— Как это лекарство могло не сработать? — снова спросил Конор, будто ожидал услышать что-то другое.
— Знаю, — ответила его мама, по-прежнему печально улыбаясь. — Когда я каждый день смотрела на этот тис, мне казалось, что у меня есть друг, который придет на помощь в трудную минуту.
Конор по-прежнему держал руки сложенными на груди.
— Но он не помог.
Его мама едва заметно кивнула. На лице ее читалось беспокойство, и Конор понимал, что мама беспокоится о нем.
— И что теперь? — спросил Конор. — Врачи будут придумывать новый курс лечения?
Мама не ответила, но это уже само по себе было ответом.
Тогда Конор сказал очень громко:
— Разве нет еще какого-нибудь лекарства? — и это уже был не вопрос.
— Мне жаль, сынок, — пробормотала мама, слезы потекли у нее из глаз, хотя она по-прежнему улыбалась. — Мне в жизни никогда не было так сильно жаль.
Конор снова уставился в пол. Казалось, он не дышит, словно кошмар отнял у него силы.
— Ты говорила, он сработает, — сказал он едва слышно.
— Знаю.
— Ты сказала. Ты верила, что он сработает.
— Знаю.
— Ты лгала, — Конор снова посмотрел на мать. — Все это время ты мне лгала.
— Я и сама верила, что он сработает, — прошептала она. — Может, поэтому я так долго и продержалась, Конор. Я верила точно так же, как и ты.
Мама протянула к Конору руку, но он отодвинул ее.
— Ты лгала, — повторил он.
— Я думаю, в глубине сердца, ты всегда знал правду, — сказала его мать. — Разве не так?
Конор не ответил.
— Это ничего, что ты сердишься, милый, — продолжала она. — Правда-правда ничего, — мама тихонько усмехнулась. — Сказать правду, я тоже очень рассержена. Но я хотела, чтобы ты, Конор, это знал. Важно, чтобы ты выслушал меня. Ты слушаешь?
Мама снова потянулась к нему. Он позволил взять себя за руку, но ее пальцы были слабыми, совсем слабыми.
