И он сказал.
Он сказал правду.
Он закончил Четвертую историю.
— Я не мог этого больше вытерпеть! — закричал он, в то время как вокруг бушевало пламя. — Я не могу смириться с тем, что она ушла! Я просто хочу, чтобы все это закончилось! Я хочу, чтобы это прекратилось!
Огонь поглотил слова, стер все вокруг, стер самого Конора.
И только тогда Конор смог вздохнуть с облегчением, потому что наконец получил наказание, которое заслужил.
Жизнь после смерти
Конор открыл глаза. Он лежал в траве, на холме у дома.
Он по-прежнему был жив.
Но самое худшее, похоже, уже случилось.
— Почему я остался жив? — прохрипел он, закрывая лицо руками. — Я заслужил самого худшего.
— Ты? — поинтересовалось чудовище. Оно стояло над мальчиком.
Конор начал говорить, медленно, болезненно, с трудом выговаривая каждое слово.
— Я долго думал об этом, — сказал он. — Я знал, что она не поправится, почти с самого начала. Она говорила, что ей становится лучше, потому что я хотел слышать именно это. И я верил ей. Я не возражал.
— Нет, — объявило чудовище.
Конор сглотнул, все еще борясь с собой.
— И я захотел, чтобы все закончилось. Как сильно я хотел перестать думать об этом! Я не мог ждать больше. Я не мог вынести мыслей об одиночестве.
Конор и в самом деле заплакал, и тем сильнее, чем больше думал о том, что сделал. Он плакал даже сильнее, чем тогда, когда узнал, что мама серьезно больна.
— Часть тебя все время хотела, чтобы все это закончилось, даже если это означало потерять ее, — продолжало чудовище.
Конор кивнул, совершенно неспособный говорить.
— И кошмар начался. Кошмар этот всегда заканчивался…
— Я не удержал ее, — с трудом выдавил он. — Я мог удержать ее, но не удержал.
— И это — правда, — кивнуло чудовище.
— Но я не хотел этого! — воскликнул Конор, и голос его звенел. — Я не хотел выпускать ее! А теперь она умирает, и это моя вина!
— А вот это уж точно не правда, — заметило чудовище.
* * *
Печаль сжала Конору горло, подобно удавке, мускулы свело. Он едва мог дышать, каждый вдох давался ему с большим усилием. Мальчик снова упал на землю, желая провалиться сквозь нее, раз и навсегда.
Он едва почувствовал, как огромные пальцы чудовища подняли его, сложившись лодочкой. Мягкие и нежные ветви обвили его, чтобы он мог откинуться на спину.
— Это моя вина, — сказал Конор. — Я не удержал ее. Я был слаб.
— Это не твоя вина, — объявило чудовище, его голос поплыл в воздухе, словно ветерок.
— Моя.
— Ты просто желал, чтобы боль закончилась, — продолжало чудовище. — Твоя собственная боль. И наступил конец твоему одиночеству. Это совершенно нормальные человеческие желания.
— Я не думал об этом, — возразил Конор.
— И думал, и не думал, — протянуло чудовище.
Конор фыркнул и посмотрел в лицо чудовища, которое было большим, как стена.
— Как и то, и другое может быть правдой?
— Люди — сложные существа. Как королева может одновременно быть доброй и злой ведьмой? Как убийца может быть убийцей и спасителем? Как может Провизор быть злобным, но благонамеренным человеком? Как пастор может заблуждаться, но быть добросердечным? Как невидимый человек может стать более одиноким, став видимым?
— Я не знаю, — Конор пожал плечами, хотя едва мог двигаться. — Твои истории всегда казались мне бессмысленными.
— Ответ прост: не имеет значения, что ты думаешь, — продолжало чудовище. — В мыслях ты противоречишь себе сотни раз за день. С одной стороны, ты хотел дать ей уйти, а с другой, ты в отчаянии призвал меня её спасти. Ты верил успокоительной лжи, зная болезненную правду, которая делала эту ложь необходимой. И ты сам наказал себя за веру и в то, и в другое.
— Но как ты борешься с этим? — спросил Конор, и голос его окреп. — Как бороться с этим беспорядком, который творится в душе?
— Говори правду, — ответило чудовище. — Как сейчас.
Конор снова вспомнил руку матери, и как она выскользнула…
— Прекрати, Конор О’Молли, — мягко проговорило чудовище. — Вот почему я отправился погулять — сказать тебе это, чтобы ты мог выздороветь. Ты должен услышать.
Конор сглотнул.
— Я слушаю.
— Ты пишешь свою жизнь не словами, — объяснило чудовище. — Ты пишешь ее делами. Не важно то, о чем ты думаешь. Важно только то, что ты делаешь.
Наступила тишина: Конор пытался перевести дух.
— И что мне делать? — наконец спросил он.
* * *
— Делай то же, что и сейчас, — ответило чудовище. — Говори правду.
— И всё?
— Ты думаешь, это легко? — огромные брови чудовища поползли вверх. — Ты готов был умереть, только бы не сказать ее.
Конор посмотрел на свои руки и наконец расцепил их.
— Потому что это была очень плохая правда.
— Это всего лишь мысль, — объяснило чудовище. — Одна из миллиона. Она не вызвала никакого действия.
Конор сделал глубокий, долгий и всё ещё хриплый вдох.
Он не закашлялся. Кошмар больше не наполнял его, не сжимал грудь, не пригибал к земле.
Он его даже не чувствовал.
— Я так устал, — проговорил Конор, положив голову на руки. — Я так устал от всего этого.
— Тогда спи, — приказало чудовище. — Пришло время.
— Пришло ли? — пробормотал Конор. Неожиданно он понял, что не может держать глаза открытыми.
Чудовище еще раз изменило форму руки, сделав гнездо из листьев, в котором Конор удобно устроился.
— Мне нужно увидеть маму, — запротестовал он.
— Ты её увидишь. Обещаю.
Конор открыл глаза.
— Ты будешь там?
— Да, — ответило чудовище. — Это будет окончанием моей прогулки.
Конор почувствовал, что его качает на волнах, одеяло сна окутало его, и он ничего не мог поделать.
Но, уже засыпая, он успел задать последний вопрос:
— Почему ты всегда появляешься в одно и то же время?
Он уснул, прежде чем чудовище ответило ему.
Что-то общее
— Слава Богу!
Он услышал этот крик, ещё как следует не проснувшись.
— Конор! — а потом еще громче. — Конор!
Голос его бабушки.
Он открыл глаза и медленно сел. Уже наступила ночь. Сколько времени он проспал? Конор огляделся. Он сидел на холме за домом, в углублении между корнями тиса, который возвышался над ним. Конор посмотрел на него. Тис был всего лишь деревом.
Но в то же время он мог поклясться, что это не просто дерево.
— КОНОР!
Бабушка бежала к церкви, он заметил ее машину на дороге внизу. Та стояла со включенными фарами и заведенным мотором. Он поднялся с земли, когда бабушка подбежала к нему. На лице ее была смесь раздражения, облегчения и еще чего-то, отчего у него засосало под ложечкой.
— Слава Богу! Слава Богу! — кричала она на бегу.
А потом сделала удивительную вещь.
Она обняла его так крепко, что они оба чуть не упали. Упали бы, если бы Конор не ухватился за ствол дерева. А потом она отпустила его и начала кричать по-настоящему.
— Где ты БЫЛ? Я искала тебя несколько ЧАСОВ! Я была В УЖАСЕ, Конор! О ЧЕМ ТЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДУМАЕШЬ?
— Мне нужно было кое-что сделать, — объяснил Конор, но она уже тащила его за руку.
— Нет времени, — объявила бабушка, словно не слыша его. — Надо идти. Надо идти прямо сейчас.
Она позволила ему идти самому и буквально рванула к машине, что само по себе было удивительно и тревожно видеть. Конор побежал за бабушкой, запрыгнул на пассажирское сидение и закрыл дверцу, когда взвизгнули покрышки.
Он не смел спросить, к чему такая спешка.
— Конор… — начала бабушка, когда машина уже неслась по дороге на сумасшедшей скорости. Только взглянув на нее, Конор понял, что она сильно плакала. С ума сойти.
— Конор ты не можешь… — она тряхнула головой и еще крепче вцепилась в руль.
— Бабушка… — начал он.
— Молчи, — приказала она. — Лучше молчи…
Какое-то время они ехали в тишине, проплывали мимо дорожных знаков, которые были едва видны. Конор еще раз проверил свой ремень безопасности.
— Бабушка? — позвал он, напрягшись, когда они подпрыгнули на выбоине.
Она только прибавила скорость.
— Мне очень жаль, — печально сказал Конор.
Она засмеялась печальным грудным смехом. Потом покачала головой.
— Теперь все это не важно, — отмахнулась она. — Не важно.
— Не важно?
— Конечно, — она снова начала плакать. Но она была не из тех бабушек, которые позволят слезам помешать им говорить. — Ты понимаешь, Конор? — продолжала она. — Ты и я? Мы не очень-то подходим друг другу, да?
