Это уже седьмой случай стрельбы по храмам Славянска с конца мая»[21].
В центре, возле амвона, поставили длинный стол, застелили чистыми простынями. Электричества не было, но в медицинском «уазике» нашлись мощные аккумуляторные фонари.
– А как мы будем давать ей наркоз? – озаботился старший лейтенант Новиков.
– По старинке, – ответствовал фельдшер. – У меня есть эфир в машине.
– Ага, как Николай Иванович Пирогов при обороне Севастополя! Надышимся ведь все. К тому же, если мне не изменяет память, то доза для взрослого: тридцать-сорок капель в минуту. А для ребенка нужно рассчитывать на единицу массы тела.
– Что ж, работаем! Серега, будешь за анестезиолога. А я пока поговорю с матерью.
Женщина вцепилась в плечо военврача холодными цепенеющими пальцами:
– Спасите мою дочь!
Из проволоки и марли соорудили некое подобие маски Эсмарха, чтобы предотвратить ожог слизистых оболочек эфиром. Для этой же цели нос и пространство вокруг рта смазали вазелином. Под марлевую маску установили трубку кислородного прибора. Баллон советского аппарата, который был едва ли не старше самого медицинского «уазика», был рассчитан всего на пятнадцать минут работы для взрослого человека. Для ребенка, соответственно, полчаса максимум. За это время нужно было найти причину полостного кровотечения и устранить ее. Иначе…
Фельдшер вколол полкубика промедола для премедикации. Поставили капельницу. Юля, выполняющая роль операционной сестры, подготовила инструменты. Сергей Горчаков начал капать наркоз, приторный запах эфира смешивался с ладаном. Мерцали под легким дуновением сквозняков огоньки свечей. Лики святых с икон испытующе взирали на распростертое на импровизированном операционном столе тельце и на медиков вокруг него.
«Divinum opus sedare dolorem» – «Божественное дело – успокаивать боль». Сейчас, казалось, ангелы в стерильных одеждах снизошли, чтобы помочь страждущим.
Впрочем, и Константин Новиков, и Сергей– фельдшер, и медсестра Юля были далеки от трансцендентных мыслей. Их сейчас больше волновали частота пульса и дыхания, артериальное давление маленькой пациентки.
– Все «забалдеем»… – сказал фельдшер, капая эфир.
– Начали! Сестра, скальпель.
Острый инструмент из стали марки «3Х-13» провел тонкую красную линию разреза. Выполнив рассечение и расслоив ткани, хирург вошел в брюшную полость.
– Так и есть! Разрыв печени, небольшой, но для нашего пациента – фатальный! Видимо, девочку сбило с ног ударной волной, от этого и повреждения. Фельдшер, как там состояние?
– Нормально, зрачки расширены, но в пределах… Вторая-третья стадия хирургического наркоза. Точнее, сам понимаешь, не скажу.
– Это понятно. Юля, осуши рану, давай зажим, – хирург наложил несколько лигатур на кровоточащие сосуды.
– Девочка стабильна, – доложил Сергей, не забывая капать эфир на марлевую маску и контролировать подачу кислорода.
– Хорошо. Юля, давай нить, будем накладывать швы.
Аккуратными стежками молодой хирург сшивал поврежденный орган. Действовать нужно было очень аккуратно, ведь второго шанса попросту нет. Да и время уже поджимало – емкость кислородного баллона ограничена.
– Так, накладываем поверхностные швы, и все. Пульс, давление, зрачки?
– Все в норме пока, – кивнул фельдшер.
– Поставьте пока реаполиглюкин, а как вернемся в больницу – цельную кровь.
– Сделаю.
Константин Новиков вышел из церквушки, стащил с головы стерильную шапочку и перекрестился. Будучи материалистом, он все же считал, что нужно уважать традиции и убеждения других людей.
Конечно, если они не переходят общечеловеческих границ – разросшаяся за годы «незалежности» Украины бандеровская зараза тому подтверждение.
На скамейке возле церкви сидела сгорбленная мать этой девочки, ее муж, как мог, утешал и успокаивал бедную женщину. Увидев вышедшего из церкви-операционной хирурга, мать бросилась к нему.
– Все нормально, состояние девочки стабильное. Тяжелое, но не критическое, – сказал Новиков, упреждая очевидный вопрос матери. – Отвезем к нам в госпиталь, в Славянске, а оттуда эвакуируем в Донецк. Как ее зовут? А то перед операцией и не спросили, некогда было…
– Аня Светлова, в этом году второй класс окончила.
Константин Новиков редко когда интересовался именами и какими-то личными данными раненых, которых оперировал. Не стоит выходить за рамки операционного поля, ограниченного стерильными простынями, и интересоваться личностью пациента. Так спокойнее. Сама специфика военно-полевого госпиталя была таковой, что раненые здесь не задерживались. Получив необходимую помощь, они эвакуировались в Донецк. А в случае смерти – тем более. Новикову совсем не хотелось знать, что у тела на операционном столе с остановившимся навсегда взглядом есть родные, дети, жена и старушка мать.
Но сейчас хирург захотел знать. Потому, что стремился запомнить, как зовут ту невинную детскую душу, которая едва не оплатила кровавый счет геноцида на Донбассе.
Мать девочки вдруг начала целовать руки хирурга, слезы катились по ее щекам.
– Успокойтесь! Успокойтесь, ради бога!
К женщине подбежал ее муж, подхватил под руки. Сергей-фельдшер торопливо капал в пластиковый стаканчик барбовал.
– Выпейте, пожалуйста… Все будет нормально. Все уже хорошо…
Девочку после операции со всеми предосторожностями погрузили в салон медицинского «уазика». Мама девочки собрала нехитрые пожитки и поехала вместе с дочкой. Остальных раненых положили на носилках и дощатых щитах в кузов старенького грузовика «ЗиЛ-130». Над ним на импровизированном флагштоке развевалось белое полотнище с красным крестом. Медицинский караван тронулся в обратный путь.
* * *
Машины с красными крестами самым бесцеремонным образом остановили на том самом блокпосту Нацгвардии Украины.
– Стояти! Проїзду немає! Всім – вийти з машин![22] – со всех сторон залязгали затворы автоматов. Обшарпанный бронетранспортер направил ствол крупнокалиберного пулемета на грузовик под флагом Красного Креста.
– Вы что, совсем охренели?!! У нас тяжелораненые в машинах! – фельдшер Горчаков был вне себя от ярости.
Ответом ему было только лязганье затворов.
– Спокойно! Кто у вас старший? – из машины вышел старший лейтенант Новиков с поднятыми руками. – Я – офицер медицинской службы Российской армии! У нас действительно тяжелораненые, и их нужно как можно скорее доставить в больницу.
Вперед вышел немолодой уже мужик с полевыми погонами капитана на серой униформе с сине-желтыми шевронами.
– Мені все одно, скільки у вас поранених! Я затримую усіх і беру у заручники. Троє моїх хлопців попали у полон до «колорадів», і я хочу їх обміняти на вас![23]
– Меня возьмите в заложники, но пропустите дочь, она ранена вашими же снарядами, ублюдки вы эдакие! Изверги – хуже фашистов!!! – зашлась в истерических рыданиях мать тяжелораненой девочки.
Фельдшер подхватил ее под руки, а медсестра Юля уже готовила укол успокоительного. И все это – под дулами автоматов Нацгвардии Украины.
– Еще раз повторяю – спокойно! Я – российский офицер! И за меня вам отдадут тех троих хлопцев. Вот мое удостоверение, – Константин Новиков сбросил с плеча ремень автомата и стащил через голову тяжелый бронежилет. – Моя жизнь – в обмен на беспрепятственный проход медицинских машин. Это – мой долг человека.
– Згода![24] – кивнул командир блокпоста.
– Я тоже остаюсь! – решительно сказал Сергей-фельдшер.
– Серега, не дури – у тебя двое детей! – ответил Новиков. – К тому же необходимо следить за состоянием раненых в дороге. Лучше сделай так, чтобы меня побыстрее отсюда забрали.
– Хорошо…
Обе машины с красными крестами продолжили свой путь. А Константину Новикову сковали руки наручниками и обыскали. Пару раз ткнули прикладом под ребра да по спине.
– Все, москалику, тобі пиздець! Іграшки скінчились[25]…
Старшего лейтенанта Новикова обыскали, вытащили поясной ремень из брюк. Должны были еще и шнурки из ботинок вытащить, но тут церемониться не стали, просто забрали обувь! Теплую камуфлированную куртку с него тоже сняли, «свидомых укропов» не смутили даже русские знаки различия. Один из национальных гвардейцев Украины тут же примерял «обновку», довольно скалясь и посверкивая стальной фиксой.
А потом по холодной октябрьской грязи и лужам босиком русского офицера повели в небольшую обезлюдевшую деревню. Там находились основные части небольшого гарнизона Нацгвардии Украины.
Сразу начался допрос. Старший лейтенант Новиков честно рассказал, откуда он и кто его непосредственный командир. Допрашивал его капитан Остапчук – тот самый, которые едва не взял в заложники и раненых, и медработников. На блокпосту он казался властным и жестоким, теперь же перед русским офицером сидел уставший и подавленный жизнью немолодой уже человек.
