Уходя в яхт-клуб, чтобы повидаться с Людмилой и пройтись на яхте, Юрий мучительно раздумывал: "Какая тайна хранится в осколках очень давно разбитой вазы?" Конечно, он догадывался, что эго связано с отцом. Но ведь у них есть много вещей, которые покупал, дарил, которыми пользовался отец. Однако Юрий понимал, что спрашивать и даже упоминать об осколках больше не следует.
В яхт-клубе его уже ожидали Людмила, Клавдий и Дениска.
- Я получила всего одно и очень крошечное письмо, - грустно сказала Людмила.
- У меня было очень мало времени, - ответил Юрий. - И потом... потом я не знал, куда лучше писать. Написал на детскую станцию, потому так коротко.
С моря тянул слабый и теплый ветер, и на середине реки неторопливо скользили сверкающие под вечерним солнцем чаечно-белые паруса яхт.
- Пройдемся? - спросил Юрий у Клавдия.
- Как прикажет капитан, - отозвался Малыгин. - Вообще то следовало бы. А то так и дисквалифицироваться недолго. Впрочем, мы почти ежедневно тренировались.
И вот они снова на "Звезде" - команда в прежнем составе с пассажиркой на борту. Счастливые часы свободы на воде, быстрого, хотя и монотонного движения под наполненным ветром парусом!
Нужно уметь слушать, как разговаривает река при полном безветрии или при самом легком бризе. Она говорит вполголоса, иногда шепотом: интимно, ласково, доверительно, хотя и не для всех понятно. Так разговаривает с охотником, следопытом, натуралистом скрытная для остальных, бдительно-настороженная тайга. Так открывают свои вековечные секреты астрономам, звездочетам и космонавтам далекие планеты и звезды.
О чем бормочет река?.. Она рассказывает не только о своем постоянном и настойчивом стремлении к морю, не только о своих обидах на теснящие ее берега и мели и не только о заповедных глубинах, где водятся мертвой хватки хищные щуки, угрюмые горбуны-окуни и резвые плутоватые плотички.
Яхтсмен Вишняков уже узнал от реки об изменении течений у поросших ивняком песчаных кошек. Река поведала ему об опасностях новых отмелей. Она рассказала о будущих приливах, о их запозданиях. И все очень тихо, втайне от еще не искушенных Людмилы и Дениски. А Клавдию она обо всем этом нашептала еще вчера и позавчера. Он тоже умел слушать и понимать ее.
А может быть, река еще говорила о большой любви и большой дружбе, о счастье жить и работать, о своей страсти к сильным, мужественным, волевым людям? Но тут к ее слушателям должно прийти воображение.
- Да, а все-таки приятно, когда вокруг тебя такое несметное количество аш два о! Правда, друг мой Дионис? - сказал Клавдий. - Скоро ведь начало учебного года, и эти аш два о понадобятся тебе на уроке химии. Изучай, пока сей жидкости так много вокруг!
Юрий сделал два больших круга, потом устремил яхту на север, чтобы на обратном пути "взять" несильный ветер полностью в грот и почувствовать яхтсменское счастье во всю меру.
Час спустя "Звезда" вернулась в гавань. Малыгин и Денис отбуксировали "Звезду", а Юрий и Людмила ждали их на веранде.
- Я думала, что вы совсем забыли своих друзей, - сказала Людмила.
- Я только и думал о вас... мои друзья, и о "Диане", - сказал Юрий. - Но времени в самом деле было очень мало. А я так много повидал, поездил. Я доволен, очень доволен!
- А мы здесь грустили, коллективно... и в одиночку...
Юрий взглянул на нее ласково, весело, с благодарностью
- Я и научился кое-чему, а это так необходимо для нашей "Дианы". А какие там чудесные яхт-клубы, гавани, причалы, яхты! Как говорит Клавдий, мечта! Мечта яхтсмена! Вы не торопитесь? Может быть, погуляем? Клавдий, сколько времени? - спросил Юрий у поднимающегося на веранду матроса. - Что-то мои часы в самолете вдруг сдали.
- По особому московскому сейчас двадцать два тридцать шесть...
- У тебя точное? - осведомился Юрий. Времени побыть с Людмилой оставалось еще много, и это было приятно.
- У меня не часы, а институт имени Штемберга!
- Ну что ж, друзья, по домам, - попрощался Юрий. - Завтра утром я на судоверфи, у "Дианы". Счастливо!
- Примите и прочее! - откозырял Клавдий Малыгин.
- До свидания! - сказал Дениска.
Юрий и Людмила пошли по набережной. Они долго молчали, но сейчас молчание тяготило их.
- Вы сердитесь на меня? - спросил Юрий.
- Нет, нет, - обрадовалась она нарушенному молчанию. - Я не сердилась, а обижалась. А теперь все прошло. Забудем об этом. Лучше расскажите о том, как съездили!
Он рассказывал подробно и увлеченно, словно вновь жил в той обстановке, откуда только что вернулся.
Подступила полночь, и солнце расплавленным полушаром уже лежало на деревьях лесистого восточного берега. Ветер совсем стих. Без единой рябинки потемневшие воды могучей реки казались ртутно-тяжелыми.
Встречных на бульваре становилось все меньше и меньше. И было странным в такой поздний час увидеть старенького в заляпанном красками фартуке маляра, который подгримировывал павильон фруктовых вод.
- С утра и до позднего вечера народ, - пожаловался старик остановившемуся Юрию. - Жарко, оно и пьется. Днем нипочем краску не положишь. Ребятишки или какой-нибудь пьяненький обязательно облокотятся, все испортят. Ну, а сейчас покойно, за ночь да утречком и подсохнет.
Смазанная краска - обидная штука. Это Вишняков знал по своему опыту на окраске яхт. Потому он искренне посочувствовал старику.
Когда они подошли к дому Людмилы, через открытое окно одной из квартир послышались звуки радио - бой курантов и гимн.
- Уже двенадцать, - сказала Людмила, взглянув на часы. - Пора домой.
- А я сегодня счастливый. У меня сегодня часы не ходят.
В подъезде, прощаясь, он потянул ее за руку на себя, и Людмила, не сопротивляясь, приникла к нему. Приникла на несколько секунд для короткого поцелуя. Быстро отпрянула и прошептала:
- Иди, дорогой! Уже поздно. До свидания!
Он уходил вне себя от радостных чувств, от еще слабо осознанного счастья. Конечно, он любил ее, эту девушку, и теперь мог прямо признаться себе в этом.
...Наступила осень, потом и зима. На некоторое время в новом году работы по строительству "Дианы" задержались, и это очень беспокоило и огорчало бригаду энтузиастов, особенно Юрия Вишнякова и Клавдия Малыгина. Но корпус яхты был полностью закончен. Предстояло продолжение отделки и оснастки.
Все-таки ни Илья Андреевич, ни экипаж не теряли надежды все закончить к маю и с открытием навигации спустить "Диану" на воду.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Юрий и Людмила возвращались из кино. Было еще рано и расставаться не хотелось. И Юрий позвал Людмилу к себе.
- Надю же тебе когда-нибудь познакомиться с мамой, с моей бабушкой! Они чудесные люди и любят, когда ко мне приходят друзья.
- Даже если эти друзья - девушки?
- А не все ли равно? Пойдем, Люда!
Людмила колебалась.
- Пойдем! - повторил Юрий и, взяв Людмилу под руку, увлек ее за собой. Мама и бабушка будут очень довольны.
Ольга Андреевна, которая уже слышала о Людмиле и о ее увлечении водным спортом, встретила гостью приветливо.
"Милая... - подумала она. - Скромная. А какие глаза! Серые, но удивительно лучистые и живые. Юрка, конечно, влюбится, если уже не влюбился. И хорошо, хорошо!"
И Ольга Андреевна Людмиле понравилась. Юрий как-то неуловимо походил на мать, но в чем было это сходство, Людмила так и не могла угадать. Может быть, в решительности движений, во взгляде и нечастых улыбках, но только не в чертах лица. "Может быть, внешне он похож на отца, - подумала Людмила и глазами поискала на стенах портрет. Но портрета не было. - Наверное, она очень любила мужа. Красивая, интересная даже сейчас... конечно, живет только для Юрия!"
Она, Людмила, тоже будет всегда любить Юрия, красивого и смелого, спокойного, умного. В яхт-клубе его все уважают.
Она мельком взглянула на Юрия. Да, он именно такой, как она о нем думала: сильный, уверенный, внимательный. Она сравнивала его с другими знакомыми парнями и к своей странном, несказанной радости находила, что он не похож на них. Вот хотя бы Вова Ротомский, синоптик, с которым она каждый день встречается на работе. Во всем поза, апломб и высочайшее мнение о себе. Она вспоминала и невольно морщилась, когда Вова говорил: "Нет, несомненно, эта его пьеса не шедевр, - Ротомский называл фамилию и уменьшительное имя драматурга. - В наше время это уже не звучит! Нет, понимаете ли, проникновения в материал. Что-то такое не такое, я бы сказал..."
Юрий не груб и не резок, как тренер парусной секции, выдающий свою грубость за требовательность: "Отставить! Баба, так думаешь и узлы можно вязать бабьи! Распашонки да пеленки вам стирать, а не парусами заниматься!"
Юрию чужды вечные жалобы и нытье мнительного Игоря Хромцова, соседа Людмилы по квартире. Вероятно, полжизни Хромцов проводит в клиниках и поликлиниках, поминутно глотает какие-то таблетки и кричит: "Закройте форточку, пожалуйста. Сквозняк! Нет, нет, мне это противопоказано. Почки, потом расстройство. Нервы, давление вскочит. А лечь все-таки придется. Не бережешься, и вот результат!"
