– Это хире Бофранк, о котором я говорил вам, – сказал Патс, входя вслед за конестаблем.
– Рад вас снова видеть, хире, – произнес Фог, не отрываясь от своего занятия. А старик, втянув в беззубый рот какой-то вареный овощ, прошамкал:
– У тебя что-то гниет внутри.
Бофранк вопросительно поднял брови, но нюклиет – а это, вне сомнений, был он – продолжал трапезу. Он отломил от хлебного каравая добрый кусок и принялся макать в соус, другой рукою придвинув поближе кружку с вином.
– Что вы хотели этим сказать? – спросил Бофранк, уязвленный крайне неприятным замечанием.
– Я уже сказал, что хотел.
Старик-нюклиет был мерзок. Конестабль видел на тех же ярмарках куда лучших, внушавших величавым видом и ухоженными бородами невольное почтение. Этого же, перемазанного жирным луковым соусом, чавкающего и пускающего пузыри, хотелось гнать прочь. Но Бофранк поборол в себе подступившее желание и сел на свободный стул, заметив, что молодой Патс остался у открытой двери и озабоченно поглядывает наружу.
– Давайте не станем обсуждать мое здоровье, а обратимся к той теме, что так волнует меня и хире Патса, – сказал Бофранк, не дождавшись более ни слова от нюклиета. – У меня есть несколько вопросов к вам, Бальдунг. И, прежде всего, я хотел бы спросить вас вот о чем.
С этими словами конестабль положил на столешницу найденную у трупа несчастной Микаэлины монету. Старик с неожиданной быстротой ухватил ее крючковатыми пальцами свободной руки и поднес к глазам.
– Это очень старая монета, – заметил он. – Двусребреник.
– Я это заметил.
– Но не заметил вот чего. – И нюклиет неучтиво сунул монету почти в лицо конестаблю. Тот хотел уже отворотиться, но понял, что старик, в самом деле, что-то желает показать ему. Желтый ноготь, поросший грибком, указывал на нечеткий портрет святого Хольтса. Вначале Бофранк не понял, в чем дело, но потом со стыдом узрел глубоко выцарапанные чем-то острым дыры на месте глаз.
– Я… Я не мог не заметить… – пробормотал он.
– Ты не то искал, – хихикнул нюклиет. – Не хотел видеть, и не видел. Что еще у тебя?
– Объясните вначале про монету.
– Покажи сперва все.
Бофранк пожал плечами и спросил у смотрителя бумагу.
– Вот, – сказал Фог, подавая нож. – Чертите прямо на столе, хире.
Конестабль быстро нарисовал острием два квадрата, наложенные один на другой под углом, точно как было на теле покойника. Нюклиет, обтирая ладонью испачканную бороду, отодвинул опустевшую миску и сказал:
– Где это было изображено?
– На мертвом теле. Обезглавленном теле мальчика.
– Больше там ничего не было?
– О козлиной голове я говорил, – сказал Патс от двери. – Как и о мертвом монахе.
– В таком случае, больше ничего.
– Странно. Очень странно… – старик, казалось, ожидал совсем другого. – Это все?
– Нет. Что вы скажете на это?
И Бофранк как мог воспроизвел:
– Именем Дьявола да стану я кошкой,Грустной, печальной и черной такой,Покамест я снова не стану собой…
– Это заклинание, – сказал нюклиет. – Заклинание, позволяющее человеку превращаться в кошку.
– В кошку?
Ночь, тихие шаги, хлюпающие по грязи… Кто же приходил к конестаблю? Кто велел уехать из поселка, однако ничем вроде бы не навредил с тех пор, хотя и предостерегал… От чего? От себя ли? Или от дел, творящихся здесь?
Женщина-кошка?
– Если больше ничего нет, я скажу. – Бальдунг вернул монету конестаблю. – То, что мне показано и сказано, относится к трем верованиям, все из которых – черные. Монета, на которой выколоты глаза, – это верование Брана, очень старое, притом с юга. Я не буду углубляться в ритуал, для коего она потребна, ибо произведен он не был, раз уж монету просто нашли в лесу. Что до квадратов, то это Тиара Люциуса, древний магический знак. Опять же вам не стоит знать, для чего он; скажу только, что для добрых дел применить его невозможно, даже если и есть такое желание.
Нюклиет говорил, словно профессор на лекции, и Бофранк забыл на время о грязной бороде и кривых редких зубах.
– Заклинание же – самое безобидное из всего предъявленного, хотя и за него миссерихорды готовы будут взвести человека на костер или вынуть из него заживо все кости. Не знаю, действенно ли оно, ибо не видел человека, обращенного в кошку, равно как и обратно…
Нюклиет помолчал.
– Итак, я сказал, что знал. Но не могу сказать главного – что объединяет эту троицу. И уж тем более не могу сказать, что связывает это с убийствами.
– Скуден ум человеческий, – чуть слышно прошептал кладбищенский смотритель.
– Мы не получили от вас помощи, – сказал молодой Патс в негодовании. – Пожалуй, верно говорят, что ваши колдовские штуки – только жульничество ради корысти!
– Я и не обещал таковой, – с достоинством отвечал нюклиет.
– А я думаю, что помощь вы оказали. – Бофранк убрал монету и продолжал: – Явственно видно, что убийца – или убийцы, коли их было не сколько, – имеют целью запутать нас, отвлечь от истины. На то и потребны предметы разных ритуалов, дабы среди ложных скрыть истинный. Скажите, какую из этих вещей вы полагаете наиболее опасной?
– Несомненно, Тиару Люциуса, – сказал нюклиет, забрав бороду в кулак.
– Какое в ней зло? Вы должны нам сказать, ибо нам надобно знать, с чем столкнемся.
– Теперь поздно, – покачал головою старик. – Мне сказали, что в поселок прибыл сам Броньолус; он и найдет виновных, притом очень скоро. Что вам утруждаться? Да и мне нужно скорее покинуть это место – я слишком хорошая дичь для такого охотника, как грейсфрате.
– Вы знаете его?
– О, мы старые знакомые, но наша встреча не будет радостью для обоих, – невесело улыбнулся нюклиет. – Но, так и быть, я скажу вам, что хотите знать. Вы располагаете временем?
– Отчего же нет.
– Тогда я скажу все, что вам должно, и уйду. Бойтесь вот этого. – И старик постучал пальцем по изображенным на столешнице перекрещенным квадратам. – Тиара Люциуса – знак, полагающий общение с теми силами, которые даже называть доброму человеку не стоило бы.
– С дьяволом? – тихо спросил Патс.
– Дьявол? – Старик квохчуще рассмеялся. Утерев выступившие на глазах слезы, он сморщил свое безобразное лицо в гримасе. – О, дьявол – лишь добрый малый, что своими шутками не дает людям забыться в блаженной глупости. Что знаете вы о дьяволах? А ведь их есть шесть разновидностей. Первые – огненные, потому что обитают в Верхнем Воздухе и никогда не спускаются в низшие территории. Вторые – воздушные, потому что обитают в воздухе вокруг нас. Они способны образовывать тела из воздуха и временами могут быть видимы для людей. Третьи являются земными, и очевидно, что они сброшены с небес на землю за их грехи. Некоторые из них живут в лесах и рощах – уверяю, вокруг нас их сейчас довольно, ибо чего только не скрывают здешние чащи; другие – в полях, еще одни – в потайных местах и пещерах, а есть и те, что тайно наслаждаются жизнью среди людей. Четвертый вид дьяволов – водяные, поскольку обитают под водой в озерах и реках; когда такие дьяволы являются людям, то бывают чаще женского пола, поскольку живут во влажных местах и ведут легкую жизнь. Пятые – подземные, и в здешних местах, где есть старые копи и шахты, их тоже изрядное число; они самого низкого происхождения и, как говорят, часто общаются с людским миром.
При этих словах Бофранку вспомнился рассказ старосты о матери маленького Хаанса, якобы совокуплявшейся с горным троллем. Если допустить, что дьяволы на самом деле существуют, не был ли то один из них?
– Шестые – светобоязненные, потому что они особенно ненавидят и презирают свет и никогда не появляются в дневное время; они также не могут принять телесный облик до наступления ночи. Эти дьяволы совершенно непостижимы, и их характер вне человеческого понимания, ибо они черные изнутри, сотрясаемы холодными страстями, злобны и беспокойны. Когда такие встретят людей ночью, то яростно душат их, убивая дыханием и прикосновением. В отличие от других, их невозможно удержать заговорами.
Тут нюклиет прервался, чтобы отпить вина и освежить пересохшее горло, а Патс не преминул спросить:
– Так значит, именно эти дьяволы причастны к страшным убийствам, что творятся здесь?
– Я бы сказал: и да, и нет. Здесь не без них, но если все так, как я предполагаю, то дьяволы ночи лишь посредники и пособники тех сил, которые куда страшнее.
– Кто же страшнее дьявола? – изумился Патс.
– А кто сказал, что дьявол – самое страшное, что есть в мире? – удивился нюклиет. – Дьявол есть противопоставление господу, так учит нас церковь. Но ведомо ли ей, что бог и дьявол не одиноки, и есть силы под ними, есть силы над ними, а есть силы, что вовсе не замечают их и никак с ними не соотносятся?
– Это ересь, – убежденно сказал Патс.
– Я лишь отвечал на вопрос. А если ересь, так пойди к грейсфрате, он ее с радостью истребит, – сказал нюклиет, обидевшись. – Но если вы хотите слушать дальше…
