Дрейгону показалось, что он слышит смех. Отвратительный щелкающий смех Трясинного паука.
— Это был я, — ответил мужчина, и смех паука превратился в хохот.
Чудовище подняло вверх передние лапы вместе с челюстями, и все это тряслось и хрустело.
Дрейгон понял, что Лашкарахест и так знал ответ на заданный им вопрос.
— Рас-с-скажи мне… — прозвучал наконец его шуршащий голос, когда смех оборвался.
Мужчина глубоко вздохнул, почувствовав, что от воспоминаний в грудь будто вонзается остро наточенный кинжал и проворачивается внутри.
Так действовало проклятие.
Но он обязан был рассказать, раз это часть платы…
— Все началось много лет назад, когда я проходил магическую инициацию… К несчастью, мой потенциал был таков, что она растянулась на годы, — начал он негромко, потому что боль в груди с каждым словом усиливалась. — В семь лет наставники помогли мне получить первую Искру. В десять я имел уже три. Но с каждым новым шагом испытания становились все сложнее. Даже несмотря на то, что мне помогал десяток лучших колдунов королевства…
— У тебя был сильный дар, — прощелкал паук словно бы с пониманием.
Впрочем, Дрейгон вполне осознавал, что ему уже наверняка мерещится. Он настолько плохо чувствовал себя, что не до конца понимал, где правда, а где галлюцинации. Но сочувствующий паук явно к истине не относился.
— В шестнадцать я получил четвертую Искру, — продолжил колдун, морщась от сильной боли. Во рту начал ощущаться вкус крови.
Чем больше он вспоминал о прошлом, тем больнее становилось. Проклятие работало исправно.
— Но на этом, казалось, будет конец. Последний шаг я пройти не мог, как ни старался, — продолжал он. — Наставники уверяли, что с годами способ найдется и истинная инициация никогда не приведет к смерти. Что лишь неверно проведенное испытание убивает колдуна, но… Я не хотел ждать годами, когда у меня достанет сил, чтобы получить последнюю Искру.
— Ты был молод и нетерпелив… — прозвучал голос паука.
И теперь Дрейгон был готов поверить, что ему вот-вот придет конец, потому что шамканье твари и впрямь звучало скорбно.
Мужчина дернул головой, отбрасывая назад темные волосы, и ничего не ответил, продолжая рассказ:
— Я придумал хитрый способ, чтобы обойти последнюю ступень инициации. Рискованный шаг, но я готов был на него пойти. Всего-то нужно было не добыть Искру, а создать ее самому…
Дрейгон говорил все тише, через силу. Ему было тяжело, он уже не узнавал свой голос.
— Твои наставники, наверно, были рады, что у них такой способный ученик? — спросил паук.
Мужчина покачал головой.
— Они были в ужасе. Пытались меня отговорить. Все, кроме Эльтуса, — вспоминал колдун, закрыв глаза.
Он уже не следил за тем, что происходит вокруг, и, если бы трясинные пауки вздумали, могли бы сожрать его без капли усилий.
Но они этого не делали, потому что Лашкарахест слушал… Он был заинтригован.
— В тот момент Эльтус Бледный уже готовил то самое убийство, что сделало его впоследствии черным колдуном и продлило жизнь. Старик был тяжело болен и, как никто другой, понимал мое желание обойти запреты и правила…
Мужчина глубоко вздохнул. Воздух из груди вырывался с хрипом.
— Так что же ты сделал? — подгонял паук, когда Дрейгон на некоторое время замолчал.
Он глубоко вздохнул и продолжил, стиснув зубы:
— Я дал клятву демону огня — горгулье Рока.
— Как опрометчиво, — проговорил Лашкарахест, усмехнувшись.
Колдун покачал головой.
— Мне казалось тогда, что это лучшая сделка в моей жизни. Я не обещал отдать ничего особенного, а получал взамен очень много.
— Так что же это была за сделка?
На этот раз усмехнулся Дрейгон. Ему это доставило чудовищную боль, но он ничего не смог с собой поделать.
Настолько все случившееся казалось сейчас абсурдом. Это был абсолютнейший бред и глупость. Ересь и дикость его собственной жизни.
Но это была правда.
— Я поклялся никогда не любить. В шестнадцать лет мне казалось, что любовь — это пустой звук. Не больше, чем бурлящая в венах кровь, желание плоти или безумие, которое наступает от пары бутылок вина. Я ничего не терял, как мне казалось… Помню, как сейчас… — его голос сорвался на миг, а в глазах блеснуло что-то огненно-злое. — Горгулья Рока провела когтями по моим ребрам, а затем — пустота. Одно из чувств тихо и незаметно обратилось в искру Огня.
— Занятно, — протянул отец всех пауков. — Никогда не слышал ни о чем подобном. Но теперь мне ясно, зачем ты пришел. Твое собственное сердце обратилось пламенем. И оно же теперь тебя и сжигает.
Дрейгон попытался улыбнуться, но не вышло. Словно жгучие языки вновь лизнули изнутри его ребра, с каждой секундой все сильнее обращая их в обуглившийся остов.
— В кого же ты влюбился, колдун? — спросил Лашкарахест. — И где сейчас твоя зазноба? Знает ли она, что ты пришел ко мне?
Мужчина покачал головой. Снова подул ветер, взметнув вверх его густые черные волосы, но на этот раз колдун ничего не почувствовал.
Воспоминания убивали его.
Он упал на одно колено. С уголка рта потекла кровь.
— Любовь не убивала меня много месяцев, — сорвались с его губ хриплые слова. — Даже когда я понял, что желаю одну-единственную женщину, и никакую другую. Но и тогда я не думал, что это любовь, и жил так же спокойно, как прежде. Я считал, что любви нет и проклятье никогда не коснется меня. Мне казалось, что договор с горгульей — чушь. Однако все изменилось, когда я понял, что той, что была нужна мне, не нужен я. Так что — да… Она знает, что я здесь… Она теперь жена моего брата.
— Весьма занятно… — прощелкал паук, глядя, как после рассказа колдун падает без чувств на траву перед его логовом.
Лашкарахест мог бы сожрать глупого человечишку, но гораздо интереснее была не его плоть, а его сердце.
В нем было так много огня и магии, что древний паук не мог отказаться от договора. Уже в тот миг, когда этот колдун вошел в Костяную падь, отец всех пауков знал, что поедать его не станет ни при каких обстоятельствах. И если бы Дрейгон не предложил договор, Лашкарахест сделал бы это сам. Любым способом — обманом и хитростью, ложью и посулами — он потребовал бы от колдуна того, что ему было более всего желанно.
Страдания колдуна. Его боль, его агонию, огорчение и печаль. Но вместе с тем и все самое светлое, что в нем еще оставалось.
Но гость предложил это все сам.
— Хорошо, Дрейгон, я сделаю то, что ты просишь, — прощелкал Лашкарахест, подходя ближе и опуская морду со жвалами над почти бесчувственным телом. — Я заберу то, что мучает тебя. Твою страсть, твой восторг, доброту и сострадание. Все то, что делает тебя человеком. Помни, что от тебя останется очень мало, Дрейгон. Горгулья Рока превратила твою любовь в проклятье, я же заберу ее целиком. Отныне ты станешь самым черным колдуном в истории. Потому что я заберу твой Свет…
В этот момент зеленоватая ядовитая слизь потекла с челюстей чудовища, с ног до головы облепляя Дрейгона и принося ему страшную боль.
Но колдун ее почти не чувствовал, столь сильны были его собственные мучения.
Через несколько секунд он потерял сознание, не зная, очнется ли еще.
Все внутри сгорело, и ему было почти все равно.
Почти все равно…
Глава 9
Месяц Грозовых рек, 13 число.
В лесу, в десяти километрах от дома Ирмабеллы.
— Слушай, вот скажи мне, а червяки — они как вообще, вкусные? — спросила я негромко, выглядывая из-за кустов. Впереди виднелся торговый тракт, но он был настолько узким и заросшим травой от редкой езды, что создавалось впечатление, будто это и не дорога вовсе.
Хмуря сидел на соседней ветке, которая под ним нещадно качалась. Он расположился прямо возле моего плеча, но на него сесть я ему не дала. Вот еще! Испортит новое платье!
Платье, конечно, никакое не новое, но единственное. И весьма любимое, между прочим. То самое, в котором я впервые явилась в дом Ирмабеллы, то, которое стало первым человеческим нарядом в моей жизни после приюта.
