Молодой — недавний выпускник Академии — судмедэксперт, проходивший в этот момент мимо, заулыбался. Костров посмотрел на него красными от недосыпа глазами, пытаясь убить взглядом. Судмедэксперт ретировался в комнату.
— Кралю тоже, — не стал спорить Миха. — Я не женат, в свободном поиске своей половинки, так что имею право. А что, Олегыч, завидно? В следующий раз могу взять тебя с собой.
Артемьев, недавно отметивший серебряную свадьбу, покачал головой и поморщился. Лицо, будто бы вырубленное топором, глубоко посаженные глаза, в которых прятался огонь — таким, наверное, был тот старинный мужик с большой деревянной лодкой, доверху наполненной всяким зверьем, подумалось Михе. Как его звали? Ной, кажется. Детство Кострова прошло в атеистическом Советском Союзе среди пионерских сборов и занятий в Доме Юного Техника и футбольной секции, так что он не разбирался во всех этих религиозных хитросплетениях. Авраам родил Исаака или Адам — ему все равно. И как, вообще, может родить мужчина?
— Ладно, что тут? — спросил он.
Артемьев пожал плечами.
— Хочешь забрать дело себе?
— Нет уж, и так работаю как конь.
— Когда работаешь как конь, сил на баб не остается.
— Знаешь, есть методы.
Артемьев засопел. Произнес:
— Сторчишься ты со своими методами… В общем, два жмура. Черный — дагестанец. Талгат Гамидов. Тридцать два года. Зарегистрирован в Махачкале, если верить штампу в паспорте. Как говорят соседи — уже как года три снимал эту квартиру. Есть информация, что он — владелец двух ларьков на Правобережном рынке. Утром проверим. Девка — Алина Вахрушева. Двадцать семь лет. Приехала из Кандалакши, Мурманская область. Род занятий — проституция, секс-эскорт, порноиндустрия. Сожительствовала с Марком Новопашиным, — опер выразительно глянул на Миху. — Нашим бывшим доблестным сотрудником, уволенным из органов — если ты помнишь. Мало тому падучей, так он еще решил СПИД подцепить от этой шлюхи, бля, — Артемьев выругался, достал из кармана пачку сигарет, чиркнул одноразовой зажигалкой. — Обоих завалили из девятимиллиметрового калибра. Судя по гильзам — из «макара». Никто ничего не слышал, так что, скорее всего, «сука» была с глушителем. Убийца (или убийцы, пока непонятно) зашел в квартиру, когда черный порол эту Вахрушеву. Замок тут левый, для профессионала — семечки. Дверь выбил уже Новопашин. Даг что-то услышал, стреманулся и получил пулю в шею. В Вахрушеву выстрелили дважды. Наповал. Деньги и ценные вещи не взяли. Я отправил местного околоточного опрашивать соседей, но, думаю, хрен кто что видел. Сидят по норам, как обычно, и ящик шторят.
— Ясно. Что сам думаешь?
— Думаю, пришли за черным, а дамочка оказалась не в том месте и не в то время. Не повезло. Будем рыть мотивы. Хотя, если бы меня спросили, оформил бы глухарь — и дело с концом.
— Что-то на тебя не похоже, Олегыч.
— Вальнул кто-то двух антисоциальных элементов. Делов-то. Черных сейчас как собак нерезаных. Шлюх тоже. Невелика потеря, честное слово.
— Ты страшный человек, Олегыч.
— Это ты меня после трехдневного запоя еще не видел. Кстати, о запоях. Не знаешь, что можно теще на День рождения подарить?
— Домик где-нибудь в Псковской области, чтобы поменьше маячила перед глазами… А где Марк?
— На кухне сидит, если ожил. Припадочный, мать-перемать. Кстати, пока он единственный подозреваемый… Чего смотришь? Может, дело было так. Проводил Вахрушеву в квартиру к Гамидову, сидел под окнами в машине. Так сказать, свечку держал. Ну, и взревновал внезапно. Может, услышал, как любовница его под черным кричит — про это вот соседи говорят, что шумно у них тут было. Или еще что. Он же на голову больной — кто знает, что он может придумать. Вошел и грохнул их обоих из «плетки». А потом — инсценировка приступа. Или настоящий приступ. Достоевского читал?
— Это про отцов и детей который? Давно, в школе еще… Олегыч, хочешь сказать, что Марка таскал с собой «волыну» да еще с глушителем? Как-то несерьезно.
— Несерьезно, — согласился Артемьев. — Ну, это я так, в порядке рабочей версии… На самом деле, думаю, что дело в даге. Кстати, нашли у него дерьмо[7]. Метод[8]. На раковине стоял — прямо как соль для ванной, целый пакет. Принимал его черный сам или держал на продажу — хрен поймешь. Вены у него, во всяком случае, чистые. Эксперты сделают анализы крови позднее… — Он помолчал. — Тут вот еще что… Черному отрезали палец — большой, на правой руке. Видимо, уже после смерти. Ни сам палец, ни чем его отрезали, не нашли. Вот только скажи — на хера он кому-то нужен?
Миха удивился:
— Палец отрезали? Что это? Зачем? — он вдруг оглянулся, будто тот, кто мог ответить на его вопросы, стоял у него за спиной.
— Ладно, надо идти работать, — сказал пожилой опер.
Он затушил окурок и через открытую входную дверь кинул на лестницу, где стоял сержант и виднелась пара любопытных лиц то ли понятых, то ли просто обывателей. Артемьев еще раз покачал головой, пробормотал:
— В который раз жалею, что в свое время не пошел в педагогический. Сейчас был бы трудовиком. Или историком. Спал бы по ночам, два месяца отпуска летом, — и он прошел в комнату, откуда были слышны голоса нескольких человек.
Миха открыл дверь на кухню, где было холодно из-за открытой форточки. Запах пороха, висевший в квартире, на кухне почти не ощущался. Возле старого обеденного стола, застеленного клеенкой — стандартная деталь интерьера недорогой съемной квартиры — сидел Марк. Выглядел он будто кукла Вуду, в которую воткнули гвоздь.
— Марка, — позвал его Костров.
Новопашин поднял на него глаза — не сразу, а так, будто его взгляд весил центнер.
— Ты как, дружище? — спросил Миха.
Марк не ответил, только произнес:
— Как он прошел мимо меня?
— Кто?
— Убийца. Я же, считай, караулил у подъезда. Отлучился на десять минут — и все. Ее убили…
Он выглядел как человек, решивший устроить вечеринку, а потом внезапно вспомнивший, что у него нет друзей. Такой же потерянный.
Костров помолчал, потом спросил:
— У тебя был приступ?
— А?
— Спрашиваю — у тебя был приступ?
— Да, был. Несильный.
— Оклемался?
Марк воткнулся взглядом куда-то в грудь Михе.
— Я нормально.
— Вижу, — кивнул Костров.
— Не беспокойся, Костёр, — сказал Марк. — Я в порядке.
Миха оперся спиной о древний холодильник, позвоночником ощущая его угол. Почему-то ему вспомнилось, как он заплатил за первую ночь Марка с Алей. Не хватило бы ему тогда денег, не было бы ничего сейчас.
* * *
Ночь, когда они вдвоем уехали из «Реалити-шоу».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
