— Читал... Была как-то у меня одна книжка... Забыл вот ее название...
— Мало, Володя, одной книжки... Пока ты будешь путешествовать в недрах земли, тебе придется много слышать о строении и жизни нашей планеты. Придется встречаться со многими неожиданностями. Может быть, эти столкновения будут очень болезненны. А ты совершенно незнаком с этими недрами, с таящимися в них неисчислимыми богатствами и грозными силами... Если же знать это — сколько пользы можно принести своей родине и всему человечеству! Грозные силы природы перестанут быть грозными, они могут стать полезными, если знать их сущность, их свойства и законы, которым они подчиняются.
— Я очень хотел бы все это знать, — сказал присмиревший Володя, — это все страшно интересно.
— Я тебе дам кое-что почитать, а пока в двух словах «скажу о самом главном. Наука о земле называется геологией. Она изучает строение земной коры, ее состав, процессы, совершающиеся в ней и изменяющие ее, а также историю ее развития и формирования. До того, как земной шар покрылся корой, он прошел несколько стадий — от огромной раскаленной газовой туманности до постепенного сгущения ее в пылающий, огненно-жидкий, расплавленный шар, который, остывая, сжимался и постепенно покрывался корой. Изучение этой эры, которая называется астральной, — от греческого слова «астра» — звезда, — составляет задачу астрономии, астрофизики, а геология изучает только лишь твердую земную кору и ее историю.
Малевская подошла к книжному шкафу и, порывшись, достала из него несколько книжек в пестрых обложках.
— Из этих книжек ты узнаешь, Володя, как зародилась жизнь на земной коре, как она развивалась и совершенствовалась. История земной коры — это в конце концов история жизни на ней. В течение двух миллиардов «чет земная кора не оставалась в покое: воздвигались и разрушались высочайшие горные хребты; океаны и моря надвигались и затопляли обширные материки, потом опять через миллионы лет отступали и обнажали дно со всеми его мощными отложениями; расплавленная масса прорывалась из неостывших глубин через вулканы и трещины в земной коре, покрывала в разных местах огромные пространства суши и дна морского; реки, дожди, снег, лед, жара, ветер понемногу, незаметно для глаза разрушали гранитные горы и сравнивали их с поверхностью земли. Земля не знает покоя, она находится в вечном движении, в непрерывном изменении. На ней развивается жизнь, жизнь всего животного и растительного мира...
Неожиданно Малевская замолчала. Она внимательно рассматривала последний снимок, сравнивая его с предыдущим. И, несмотря на то, что внешне девушка казалась совершенно спокойной, Володя сообразил, что ее что-то встревожило.
— Что случилось? Нехорошее что-нибудь?
— Нет, ничего... Ничего особенного. Заминка в аппарате... Ты, Володя, иди пока вниз... Там Миша, поболтай с ним, а я тут разберусь...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПЕРВАЯ ТРЕВОГА
Лестница в нижнюю камеру была устроена так, что могла удлиняться, сокращаться и свободно вращаться в люковом колодце. Сейчас она далеко и очень отлого вытянулась и упиралась не в середину пола нижней камеры, как обычно, а поближе к стене. Володя, спускаясь по ней, заметил, что пол сделался крутым, и Мареев с Брусковым, находившиеся в камере, едва стояли на нем. Штанговый аппарат и оба мотора, из которых один продолжал гудеть с обычным спокойствием и уверенностью, казалось, готовы были каждую минуту соскользнуть вниз по покатому полу и обрушиться на ноги Марееву и Брускову.
— Мы уже сильно отклонились от вертикали, — говорил Брусков. — Может быть, достаточно, Никита, для первого раза?
— А какое расстояние прошел снаряд по вертикали и горизонтали? — спросил Мареев.
Брусков посмотрел в вахтенный журнал и на приборы:
— По вертикали мы спустились на пятьдесят два метра, по горизонтали отклонились на двадцать один метр. На это понадобилось ровно три часа, — добавил он, взглянув на часы.
— Недурно! — заметил Мареев. — Совсем неплохо! Молодец наш Илья! Он дал даже больше, чем обещал...
— Это — Цейтлин, Никита Евсеевич? — спросил, незаметно подойдя, Володя.
— А ты уже здесь, заяц? — обернулся к нему Брусков и тут же добавил, обращаясь к Марееву: — Так я возвращаюсь на прежний курс, Никита?
— Хорошо, — разрешил Мареев и добавил с улыбкой, которая всегда так нравилась Володе: — Я очень доволен пробой! Прошло великолепно. Надо будет сообщить об этом Илье. Я сам составлю радиограмму. В верхней камере все на месте?
— Да, я туда несколько раз подымался, — ответил Брусков, включая на распределительной доске аппарат выпрямления. — Все очень прочно закреплено.
— Отлично! Пойдем, Володя, отсюда, а то мы, пожалуй, будем мешать вахтенному.
— Подожди, Никита, — остановил вдруг Брусков Мареева. — Ты видел мои последние графики?
— Нет еще. А что там такое?
— Меня беспокоит график влажности пород. Влажность за последние двое суток систематически повышается. Сначала процесс шел незаметно, но последние два образца дали такой скачок, что, по-моему, на это надо обратить внимание.
Лицо Мареева сразу сделалось серьезным. Он спросил коротко:
— Известняки еще не прекратились?
— Нет.
— Странно и нехорошо... очень нехорошо... При наличии известняков это — плохой признак. Надо поговорить с Ниной.
Он начал быстро взбираться по лестнице. Володя с непонятной тревогой в душе последовал за ним, стараясь не отставать.
Мареев не успел еще поставить ногу на пол каюты, как встретил Малевскую, быстро направлявшуюся к нему с пластинками киноленты в руках.
— Знаешь, Никита, мне не нравятся последние снимки...
— Ага!.. В чем дело?
— В породе резко усилилась трещиноватость с водяным заполнением. Трещины увеличились, и их сеть сделалась значительно гуще.
— А тебя не удивляет, Нина, что мы встретились с этим явлением на такой большой глубине?
— Конечно, Никита, и если сопоставить это с результатом анализа на влажность...
— То картина получится тревожная? Ты это хочешь сказать, Нина?
— Да, это беспокоит...
— А что показывает нижний киноаппарат?
— Известняки с тем же водяным затемнением.
— Так.
Мареев сел у стола и задумался. Резкая складка легла между его густыми бровями.
— Боюсь, что мы приближаемся к глубокой, древней? карстовой зоне, — сказал он наконец. — Как по-твоему?
— Да, этого можно опасаться.
Пальцы Мареева забарабанили по столу. Малевская стояла перед ним в глубокой задумчивости, свертывая и развертывая пластинки. Стараясь не шуметь, Володя пробрался в угол возле полога, отгораживавшего гамак Малевской, и тихонько уселся там на стуле. Широко раскрытыми глазами он тревожно смотрел оттуда на Мареева и Малевскую.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
