«Служителями его (Константина) и споспешниками, равно как и стражами всего его дома, были мужи, посвященные Богу, люди, украшенные чистотой жизни и добродетелью; сами копьеносцы, верные телохранители, руководствовались примером благочестия царя». (Евсевий. Жизнь Константина, IV, 18. Его же: Похвальное слово Константину, гл. 9).
Христианин хозяин дворца наложил христианскую печать на всех служащих при дворце. Украшения дворца и те стали вестниками, что в нем живет христианский государь. Одна из лучших палат дворца украсилась драгоценной мозаикой в христианской вкусе. «Любовь к божественному столь сильно обладала душой царя, что в превосходнейшей из всех храмине царских чертогов в вызолоченном углублении потолка, в самой середине его он приказал сделать великолепное изображение знамени спасительных страданий Христа; изображение было составлено из различных драгоценных камней, богато оправленных в золото» (3, 49). Каждый ступивший на ступени крыльца, ведшего во дворец, сейчас же должен был заметить, что он входит в жилище царя-христианина. Над дверями царских палат утверждена была картина, сделанная из воска и расписанная цветными красками. Картина изображала следующее: лик императора Константина, над главой его крест, а под ногами его дракон, низвергающийся в бездну. Смысл картины такой: «Фигура дракона указывала на тайного врага рода человеческого, которого Константин в лице гонителей христианства – языческих императоров – низвергнул в бездну гибели силой спасительного знамени, помещенного над главой изображения императора». Картина с умыслом поставлена была на внешней стороне дворца, «на показ всем», чтобы все знали, что владыка вселенной – почитатель христианского Бога (3,3).
Множество государственных занятий императора вселенной не отнимали, однако же, у него времени, нужного для обсуждения дел, на совершение которых указывало его христианское сердце. В этом отношении заслуживают внимания заботы царя о благосостоянии и украшении христианских храмов. Во многие из христианских храмов он приказывал посылать богатые денежные вклады (1, 42). Весьма значительную сумму денег он распорядился послать на нужды церквей африканских. (Евсевий. Церк. История, X, 6).
Думы благочестивого царя иногда обращались на такие предметы, о которых до него никто не заботился. Так, его заботами о славе христианского имени открыто в Иерусалиме место погребения Спасителя. Обдуманность, с какой он исполнял это дело, невольно поражает исследователя религиозной деятельности Константина. Царь не просто приказал разрушить языческий храм, построенный на месте гроба Господня и копать землю, пока не будет обретена священная пещера, но он дает распоряжение, чтобы материалы разрушаемого храма были относимы как можно дальше от места погребения Христа. Царь, очевидно, хочет, чтобы ничто оскверненное идолослужением, не прикасалось священнейшего в глазах христиан места (3, 26–27). А, решившись на этом месте выстроить великолепный храм, он следит из своего далека за исполнением дела с такой внимательностью, с какой может следить лишь преданный своему искусству архитектор. Об этом лучше всего могут дать понятие следующие строки из письма Константина к епископу Иерусалимскому Макарию: «Что касается до возведения и изящной отделки стен (храма), то знай, что я заботу об этом возложил на правителей Палестины. Я озаботился, чтобы их попечением немедленно доставляемы были тебе и художники и ремесленники и все необходимое для постройки. Что же касается колонн и мраморов, то какие признаешь ты драгоценнейшими и полезнейшими, рассмотри обстоятельно, и нимало не медля пиши мне, чтобы из твоего письма я видел сколько каких требуется материалов, и отовсюду доставил их. Сверх того, хочу знать, какой нравится тебе свод храма – мозаический или отделанный иначе. Если мозаический, то прочее в нем можно будет украсить золотом. Твое преподобие пусть в самом скором времени известит упомянутых правителей, сколько потребуется ремесленников, художников и издержек. Постарайся также немедленно донести мне не только о мраморах и колоннах, но и о мозаике, какую признаешь лучшей» (3, 31–32). Константин сам придумал, что храм хорошо будет украсить между прочим двенадцатью колоннами, наверху которых находились бы вылитые из серебра вазы; таких колонн поставлено было 12 по числу апостолов (3, 38). Всякий слух, какой доходил до ушей царя, и какой в том или другом отношении касался памятников веры, сильно занимал царя и вызывал его на соответствующие делу распоряжения. Так, до него дошел слух, что под дубом Мамврийским в Палестине совершаются языческие жертвы. Известие это заставляет тотчас же отдать приказ, чтобы вперед ничего такого совершаемо не было на месте, где жил Авраам. Отдавая указанное распоряжение, царь сообщает о нем Евсевию Кесарийскому и замечает: «А если кто будет по-прежнему осквернять то место языческими жертвами, об этом прошу немедленно извещать меня письмами, чтобы обличенного, как преступника закона, подвергнуть строжайшему наказанию». Царь не находит для себя обременительным заниматься письмами, касающимися хотя чего и не важного, но имеющими такое или другое отношение к предмету его религиозных попечений. Место дуба Мамврийского Константином украшено храмом (3, 52–53). Можно сказать, что Константин не пропускал ни одного случая, чтобы выразить свою заботливость о славе христианской веры. На что другой бы не обратил никакого внимания вследствие кажущейся неважности дела, и на это простиралась религиозная попечительность государя. Так, ему пришло на мысль, что следует экземпляры Библии, принадлежащие храмам, облечь в великолепные переплеты, и он распоряжается о приведении в исполнение своей мысли (3, 1). Язычники, зная о такой, по-видимому, мелочной заботливости императора о делах христианской религии, порицали его и смеялись; они находили, что он принимает на себя такие занятия, которые не принадлежат к кругу деятельности государя, в особенности великого государя. (Евсевий. Похвальное слово Константину, гл. И).
Так изумительна представлялась людям IV века религиозная ревность Константина!
Кроме заботы о внешнем возвеличении христианской религии, Константин изыскивал пути к утверждению христианства в сердцах людей, насколько это было возможно в его положении. Он не отказывался прямо учить людей христианскому боговедению. Это составляет очень замечательную черту в жизни Константина. Но для того, чтобы учить других истинам христианской религии, нужно самому быть хорошо образованным вообще и знать христианское богословие в частности. И мы действительно видим, что Константин прилагал немало труда к своему просвещению для того, чтобы принять на себя ответственную обязанность наставника и руководителя других в области христианского учения. Евсевий хвалит в Константине, помимо других качеств, и его ученость (1, 19), и не без основания. Первый христианский император принадлежал к лицам просвещенным. Его знания были средством к достижению высших религиозных целей. Он знал философию, ознакомился с греческими философами Платоном, Сократом, Пифагором, но свое знание философии старался подчинить религиозному ведению. Он, например, хорошо понимал, что Платон есть «наилучший из всех философов», однако Константин не обольщался этой философией, потому что ему известны были слабые стороны
